— Да… Да… Руста-а-а-а-ам… Да-а-а-а!

— Ещё хочешь? Отжарить?

Похоть. Разврат голимый. Но желанный. Не могу отказываться. Не хочу.

— Да…

Вращаю бёдрами к центру его притяжения.

Внезапно всё местами меняется. Пол. Потолок. Комната переворачивается. Я оказываюсь лежащей на кровати. Щека прижата к простыне. Грудь тоже. Задница выше головы и оттопырена развратно. Как у кошки во время течки.

Ещё не понимаю, чего он хочет. Но команду чёткую выполняю.

— Держись. Будет жёстко. Но тебе понравится…

Будет жёстко. По-другому он не умеет. Я жду его толчков вглубь лона. Но внезапно его член влажную мякоть покидает. Одновременно крупные пальцы из попы выскальзывают, а их место занимает крупная головка ствола.

Всё происходит настолько быстро, что я не успеваю испугаться или зажаться.

Чувствую, как он меня распирает толщиной. Пронизывает глубоко. Входит, как нож в масло. Я только поскуливаю и принимаю каждый сантиметр его длины.

Как это могло произойти?

Толчок. Медленно входил, но на финале жёстко воткнулся. Его яйца с громким хлопком ударяют по влажной плоти.

— Вот ты и не целочка больше. Нигде. Абсолютно везде.

Трясусь от порочности его слов. Зверь внезапно наклоняется и накрывает мои руки своими ладонями. Бёдра совершают фрикции. Член туго и тесно раскачивается.

— Я мог бы тебе кнопку полирнуть для удовольствия. Но я хочу, чтобы ты так кончила. Остро и пряно… — целует в спину, поднимаясь к шее. — Сладкая ягода. Моя. Теперь и в неё буду тебя иметь. Долго. Много… И тебе будет это нравиться… Пару сеансов — сама на болт дырочкой задней усаживаться будешь.

По мере его слов член всё быстрее ходить начинает. Работает быстро и бесперебойно, заставляя кричать. От удовольствия. Яркого и постыдного.

Никогда бы не подумала. Что буду так лежать — с оттопыренной кверху попой и наслаждаться тем, как меня в неё трахают.

— Ещё, Руста-а-а-ам… Ещё…

Нет. Это не я. Это другая я. Откровенная и без границ вообще. Его женщина. Вся под стать ему.

— Ещё, — выгибаюсь сильнее.

Зверь меня пальцами за бёдра фиксирует и двигается на всю длину, засаживая с оттяжкой.

— Блять. Оторваться невозможно. Ведьма… ты. Вкусная, сука… Вкуснее всего.

Грубые признания. Но откровенные и пошло-нежные. Я от него других слов и не жду. Они будут фальшивыми. Сейчас Рустам — такой. Был ли другим и почему таким стал — не важно. Абсолютно плевать.

Но я его ТАКИМ принимаю. Целиком. Полностью. Не только на всю длину толстого члена, долбящего меня со скоростью автоматического поршня.

Принимаю его глубже и откровеннее. Душой. Распахнутой настежь…

— Кончай, млять. Кончай…

— Да! — кричу и захлёбываюсь криком. По лицу струятся слёзы. Облегчения. Радости. Экстаза.

Его горячее семя ударяет на скорости. Щедро орошает. Всё, до последней капли, в меня выплёскивает. Держит и не даёт остраниться.

Покусывает мои плечи. Двигает членом, даже кончив.

— Моя… Теперь вся. Слышишь? — хрипит на ухо. — Только я тебя иметь буду. Усеки это. Убью каждого, кто притронется. Похуй кого. Убью… Ты — моя до гроба.


Глава 100. Зверь

Выдоила яйца досуха, маленькая моя. Стояк сошёл, но в башке до сих пор долбёжка сочная звучит. Не выдержал. Сорвался. Присвоил последний бастион, млять. Узкий тоннель её задницы идеально тесный для моего ствола. За такие дырки зачётные нужно наказывать по закону. Это же соблазн. Греховное искушение. Уже хочется прижать её к стене, распластав, и так, стоя, нанизать на кол. Чтобы сама чётко ягодой двигала вперёд и назад. Я бы её сиськи роскошные одной рукой мял, а второй звезду текущую наглаживал. Трогал бы всюду.

Моя собственность.

Моя вещь. Моя женщина. Хочется на ней клеймо во весь рост поставить. И коконом накрыть непроницаемым, чтобы никто, никогда и никак.

Моя только. За посягательство любого убить без промедления хочется.

Я и так скрыл. Ото всех посторонних глаз. В доме охраны натыкано, как в бункере президента. Даже больше. Шагу в сторону ступить не получится без надзора.

Только надзор этот, блять, весь с яйцами и с херами. Стопудово у них стояк на мою Малую. По-другому быть не может. Чё, млять, всех охранников евнухами сделать, чтобы нечему было стоять на мою женщину?

Малая к себе манит, как ловушка. Не выделывается. Одежду закрытую носит. А всё равно её хочется. Как ни одну другую. Кажется, эта хрень феромонами зовётся. Они у неё чисто блядские, манящие. Как сирена.

От одного запаха только слюни хочется пустить, глаза закрыть. Однако хер сам к ней приведёт. Стопудово.

Мысли и эмоции — на разрыв аорты. Сердечная мышца едва с напором справляется.

Ревную ко всем. Вынужденная разлука. Я Малую реже всех остальных видел. Ото всех закрыл, но ещё больше закрыть хочется. Куда уж больше…

Я её сейчас вижу сытой и довольной. Глазки снова блестят изумрудной зеленью. Переливаются и слепят. Ранят. Прямиком под дых её взгляд ударяет.

Тяну её к себе, накрывая дурманящие губы. Жрать. Сосать. Кусать. Ещё и ещё. Собой на куски рвать. Снова собирать, любоваться и драть. Замкнутый круг на неё. Клином всё сошлось.

Однако чуть раньше она совсем другой. Бледной. Напряжённой. Со взглядом потухшим. Но всё равно сильным. Даже под пылью обид.

Малую тяготит закрытая обстановка. Свободы больше хочется. Передвижения. Шопинга наверное или чем ещё бабы себя развлекают? Ну, там кошками занимаются. Или как ещё, кроме плиты, дома и детей. Я этого не знаю.

— Рустам…

— Чё?

— Ничего. Имя мне твоё нравится. Рус-там, Рус-там, Рус-там… — повторяет счастливо. Голос крепнет и снова звонким становится, как ручей.

Внутри всё позорно размягчается, как кусок сливочного масла на сковороде. Когда она меня зовёт так. Без обвинений. С желанием. Ещё с чем-то. От него горло перехватывает колючей проволокой. Даже подумать не получается. Но есть это чувство слепящее. От неё жаром исходит.

Наслаждаюсь её теплом. Руками и ртом. Малая меня им всюду исследует. Пробует. Лижет. Покусывает. Жадно жру потоки ласки и хочу ещё. Наслаждаюсь, наблюдая. Реально, млять, скучала? Не врёт…

— Чего ты хочешь?

Подминаю под себя. Она затаивается, но трогает пальцами лицо, гладит. Губы обводит.

— Цветы? Вещи новые? Цацки? Может, деликатесов заебательских?

Жду. Что не попросить, найду. Принесу. К ногам положу.

— Тебя. Видеть почаще. Быть рядом. Гулять, — взгляд в сторону сбивает. — Может, не принято так. Или нет возможности, но мне не нужны драгоценности. Твоё внимание дороже. Знать, что я нужна. А то ощущение было, как будто бросил и забыл… — вздыхает. — Прости. Я не предъявляю претензий. Я просто хочу тепла.

— Теплом я тебя обеспечу. Прожаривать стану часто. Ещё будешь с визгом прятаться от моего болта, — двигаю бёдрами, чтобы поняла, с чем дело иметь придётся. Опять кол дымится.

— Ненасытный.

— Я иначе не умею, — внезапно вырывается. — Я за бабами двадцать с лишним лет не бегал. Не ухаживал. Забыл, как это. Или вообще никогда не делал. На меня и так вешались.

Говорю так, будто хером своим хвалюсь и фейсом. Но Малая внезапно серьёзно кивает, будто понимает о чём речь.

— Я тоже не знаю. За мной толком никто не ухаживал. Ты себе забрал. Я тебя любить хочу. Больше и больше с каждым днём.

Жмётся доверчиво.

От этого жеста и слов простых мир в голове встаёт наоборот. Я Малую себе забрал. Присвоил. Теперь я — её мир, а в ней — мой мир. Смысл. Или цель. Не знаю. Но она моя… путеводная. И мы оба толком не знаем, как это — любить. Будто слепые. Она — котёнок неопытный, а я тёртый и битый котяра. Но один хрен, слепой на оба глаза.

***

Наслаждаюсь. Тишиной. Лаской. Нами. Потными и пахнущими сексом. Едва она остывает, снова собой накрываю. Болт чётко дорогу знает. Трудится без устали.

Дел по горло. Но я оторваться не могу. Как будто приковала. На цепь посадила. Только простонет или узенько звездой вокруг пальца сожмётся, болт по стойке смирно встаёт.

Телефон трезвонит. Снова и снова…

— Посмотри. Вдруг там что-то важное? — советует Малая.

— Не хочу. Тебя хочу. Снова… Чтобы не думала всякой херни, а потом… как ещё пару раз проверну на стволе, гулять поедем. Всё, что хочешь. Сегодня — твой день, Малая.

— Сегодня — твой день, Малая.

— А завтра? — коварно улыбается. Смотрит так, как будто я уже полмира к её ногам свалил и сверху бриллиантами присыпал.

— Мой день всегда — твой день. Я о нас… думаю, — выходит из глотки с жутким скрипом. Как ржавое колесо.

Трудно признаться. Я же думал, что больше не будет ничего. Не создан для семьи и прочего. Нет места этому в моей жизни. Но сейчас, рядом с ней, я снова думаю о потерянном. Но без сожалений. Я думаю, что у меня может быть не то же самое, но иное. Однако не значит худшее. Просто с Малой всё иначе — и трах сочнее, и сосаться хочется без передыху, как будто я пацан сопливый, который впервые девчонке симпатичной в рот язык засунул.

— Всё будет. Малая. Но не прямо сейчас… — говорю.

Будто оправдываюсь. Она головой так кивает, как будто понимает. Всё понимает. Откуда? Не налюбуюсь. Натрахаться тоже не могу.

— Хорошо. Я не требую прямо сейчас. Просто не бросай меня одну, — опять просит. Одно и тоже.

Неужели всё так в её голове выглядит. А я бисер мечу, отмазы нахожу. Не прямо сейчас. Когда-нибудь…

Кто мне, нахуй, запретит? Взять и сделать. Прямо сейчас. Посрав на правила. Для кого их соблюдать? Я давно по ним не живу. Не праведник.

— Вставай. Собирайся, — командую.

Решением изнутри жжёт. Торопит. Всё. Пока не сделаю — не успокоюсь.