Эллен Росс - Беременная для Зверя

Поворачиваю голову в его сторону. Одна рука перебинтована. Шея. Лицо опухшее.

— Щенок был прав. Но собаку на меня спускать не стоило. Теперь эта тварь будет ковриком под моими ногами.

— Что?

Мерное пиликанье приборов баюкает. Хочется спать. Вижу, как Порох катает монету между пальцами. Приглядываюсь. Узнаю ту самую фартовую монету Тимофея.

— Это моя монета. Откуда ты её взял?

— Эту? Да-а-авно забрал. Из твоей сумочки. Тебе ни к чему, — хмыкает, подбрасывая в воздух.

Наверное, он ловкий. Но сейчас Вулкан потрепал Пороха. Движения не такие быстрые. Монета отскакивает от ладони, закатываясь в сторону. Теряется на просторах палаты.

— Тахир на тебя собаку натравил.

— Ага. Остановить хотел. Она меня потрепала. Убил гадину. И Тахира бы… убил, — смакует. — Если бы он не оказался прав. А так… всего лишь язык ему укоротил.

— Какой язык? — едва соображаю.

— Тот самый язык, которым Тахир отдал приказ псу напасть на меня. Укоротил маленько. Теперь Тахир долго ещё молчать будет.

Наверное, просто сплю. Кошмар вижу. Наяву это происходить не может.

— Приезд жениха отложить придётся. Зверю я послание отправил. С твоей бледной мордашкой, — говорит Порох.

— Что… ты от него получить хочешь?

— Власть. Слишком высоко он забрался.

— Почему не раньше?

— У меня других забот хватало. Я не верил, что он выжил. Потом думал, что это лишь слухи. Он тоже на месте не сидел. Прятался. Вынюхивал… В общем, время летит незаметно, Арина. Особенно когда на заднице не сидишь.

Порох поднимается, неторопливо прогуливаясь по светлой палате.

— Но знаешь… Так даже лучше. Отобрать у него всё, чего достиг, чего желает.

— Он в дела отца не лез. Зачем ты убил его семью?! Расквитался бы с Бекханом. И всё…

— Так и Настасья в мои дела не лезла!

Наклоняется, дыша холодом в лицо.

— В моей жизни много дерьма и крови, но Настасья была украшением! Моим Лебедем! Когда её отняли, мне уже похер стало абсолютно на всё. Теперь меня интересует только власть. Месть завершится, когда я увижу, как крючится сынок Бекхана в муках. Будет знать, что ничего не осталось после них! Он будет подыхать медленно-медленно!

С трудом мысли собираю.

— Ризван о гибели Насти мне другое рассказывал. Не взрыв.

Порох челюстью из стороны в сторону двигает.

— Скажи спасибо Алиевым. Они это замяли и в делах по-другому представили. Чтобы шумихи не было!

— Говоришь, что она тебе дорога была… Я же дочь Насти. Мой сын — твой родной внук.

— Всё так, доча, — вздыхает. — Всё так! Но ты в папку родного пулю выпустила! Твердишь о Звере. Даже в бреду зовёшь его. Удивлена?! А я ведь у твоей постели несколько часов сидел. «Руста-а-а-ам! Руста-а-ам!» — выплёвывает. — Так что… Сыграем с ним партию, как надо, потом избавим тебя от лишнего плода и ненужной памяти, — ласково улыбается, хихикнув. — Я хорошего доктора-мозгоправа знаю. Он так ловко память подчищает! Один мой знакомый его услугами пользовался, сестричке помог лишнее забыть. Начисто! Не работа, алмаз! Загляденье! Ты о Звере и не вспомнишь. Будешь век верна тому, на кого я тебе укажу. Вот тогда я тебя с гордостью приму, как свою дочь!

Как я сказал, Немцу говорить много и не пришлось. Кристина его всё выложила. Тараторила так, что чуть язык пламенем не загорелся. Немца я рядом в это время держал. По его фейсу было чётко видно, что Кристина не врёт. Рожу так перекосило, что Немец на себя перестал быть похожим.

— Заткнись, убогая! Хоть про это молчи! — зашипел, когда Кристина бойко рассказала, что Немец сам заряд в клуб ставил.

Никогда не стоит забывать, кто кем был. Немец подрывником служил. Пригодилось сейчас.

Выходит, эта гнида рыла под меня из-за жадности и обид. Мало ему было того, что щедро отвесил. Захотел большего.

— Кто ещё?

— Не понял.

— Всё ты понял. Кто ещё Пороху стучит? Кроме тебя и Тахира?

— Я никого не знаю. Напрямую… — Немец взвизгивает свиньёй, когда ножом на яйца давить начинаю. К боли он терпим. Но яиц лишаться не желает. — Правду говорю! Никого не знаю! Я вот только с ней… С Кристиной, дела проворачивал!

— Как связываешься? Телефон? Как?

— Н-н-н-на номер один звоню. Оставляю сообщение. Порох сам всегда перезванивает. Сам…

— Ну, так позвони.

Толкаю телефон.

— Что сказать?

— Что ты обычно говоришь, то и скажи.

Немец трясущимися пальцами номер набирает. По памяти. Значит, много раз звонил.

— На громкую поставь. Всё слышать хочу, — требую.

Немец кивает. Несколько гудков. На том конце отвечают. Не на русском. Мягкий, немецкий говор. Женский голос учтиво о чём-то спрашивает.

Немец в ответ что-то говорит.

В ответ короткая реплика. Ну, смысл «данке шон» я и сам понял. Остальное — хер его знает.

— Что ты сказал?

— Всё, как обычно. Сказал, что в номер триста семнадцать требуются свежие полотенца.

— Что за хрень, а?!

— Не знаю. Это не я придумал… Не я! — верещит Немец. — Я это… от Тахира узнал. Спалил его как-то. Мог на месте пришить. Но договорился сотрудничать. Это всё…

Злюсь. Что не догадался разговор записать. Сколько таких проколов будет? Но телефон в руке держу. Смотрю по очереди на Кристину и на Немца. Оба не жильцы.

— В общем. Из этой комнаты… только один живым выйдет.

Разворачиваюсь и ухожу. Слышу визг Кристины и хрип. Немец сильнее. Он деревенскую девку и со связанными руками на тот свет отправить может.

Думает, что я слово сдержу. Ну, я и сдержу. Своё. Он тоже не жилец. Жду с той стороны коридора. Немец вываливается грудаком вперёд. Явно бабу с удовольствием прикончил за то, что она его с потрохами сдала. Неясно, на что надеется. Но человек — та ещё скотина. Всегда надеется. Даже когда надеяться нельзя.

Глаза его чуть из орбит не вываливаются.

— Далеко собрался?

Взгляд Немца падает на дуло пистолета. Понимает всё. Одним выстрелом дело решается.

Но на душе от этого легче не стало. Загадка нерешённой осталась. У меня есть только номер.

Башка по швам трещит. Ткань на теле намокает. От крови. Блять. Не отлежался. Где-то кровить начинает. Ползу, как старая рухлядь, на выход. Во дворе стоит куча тачек, стоящих горы бабла. Много людей потерял, некоторые на хрен сами потом удрали, когда поняли, что со мной опасно не только на словах. Но это временные потери. В нулях сосчитать можно. Гораздо больше осталось.

Внезапно тоской накрывает.

На хрен мне всё это… — бабки, состояние, власть, куча народа в подчинении. Без Неё. Без моей Малой. Всё как гнилая труха. Ничего не стоит.

Хочется её к себе. Подмять. Сберечь. Каждую слезинку слизать, самому их горечью травануться. Но лишь бы вернуть.

Хер бы я сейчас всё так упустил, но поздно уже пеплом голову посыпать. Поезд ушёл. Далеко.

— Просрал Аришу, герой?

Низкий, грудной голос слева приходит. Дёргаюсь всем телом на этот звук. В проходе Ризван стоит. Как ни в чём не бывало. Одну руку в кармане держит. Вторую привычно на перевязь с клинком опустил.

— Вижу, что и себя не щадишь. Отлежаться не пробовал?

— Да пошёл ты. Ты за двоих лежал. Харю больше прежнего наел!

— Жена вкусно кормит, — просто отвечает.

Стоим близко. Но между нами как стена. Непонимания и недоговорённости. Его вины равно как и моей. Наполовину. Так и руки на полпути сталкиваются. Одновременно.

Крепкое рукопожатие. Уже забыл почти, каково это — рядом иметь крепкое плечо. Пятый верен, но он всюду разорваться не может. Его самого чуть пополам не порвали. Поганый каламбур.

— К делу. Времени у меня немного, — скупо говорит Ризван. — Что точно известно?

— Долго ещё лететь? — снова интересуется Пятый.

— Ты как осёл из Шрека. «Мы приехали? Мы уже приехали?» — басит Ризван.

— Не знаю такого. Чё ты лепишь мне, борода?

— Детский мульт.

— У меня такого добра ещё не было. Вхолостую стрелял, — скалится Пятый. Ещё кривее скалится, чем раньше.

Слышать перебранки Пятого и Ризвана даже приятно отчасти. Как будто в прошлое окунаешься, когда есть только одна понятная проблема — месть врагу. И ничего больше. Но сейчас всё сложнее намного.

Нужно и гниду раздавить, и свою красоту в этом месиве уберечь.

Переворачиваю в голове события последних недель.

Пролетели как один миг. Нас нехило по краям помотало в поисках. Вроде нашли след. Теперь главное подобраться незаметно. Чтобы ударить. Чувствую, будет жарко. Даванул бы со всех фронтов. Но Порох свой зад на чужой земле греет. Или морозит. Это с какой стороны посмотреть.

Есть у него пути отхода. На все случаи жизни. Но его жизнь скоро оборвётся.

По приземлению мне сообщение на телефон прилетает. От Пороха. С фото Арины. Бледная. Как моль. Лицо заострилось. Спит? Видно, что в больнице находится.

Тварь.

Перед глазами всё темнеет. Гнида настолько в мести закопался, что и свою дочь родную не жалеет. Руки вырвать прямо с мясом из его тела, пустить кровь падле и оставить псине, которую Тахир вырастил. Пусть бы жрала его живьём!

— Чего хочет батяня? — осторожно интересуется Пятый.

— Встречу назначает. Условия перечисляет… Хочет получить всё.

— В смысле, всё? — недоумевает Пятый.

— В прямом. Все мои бабки. Заведения. Людей… В обмен на Арину. Я должен ему всё на блюдце преподнести, а он потом мне Арину вернёт.

— При таком раскладе он при себе и добро оставит, и дочку, а тебя в расход пустит. Я бы на его месте так сделал, — добавляет Пятый.