Эллен Росс - Беременная для Зверя

Слова Ризвана о похоронах деда отрезвляют больше всех прочих угроз. А я ведь даже не знаю, где дед сейчас и собрали ли его в последний путь, как полагается. Кто-то всё решил за меня, а я только наблюдатель сторонний.

Дальнейшие сборы — это и не сборы вовсе. Я запихиваю под руку всё, что кажется важным. Ризван стоит надо мной грозной тучей. Мысли о похоронах перебивают всё. Кажется, я даже не застёгиваю сумку. Иду за бандитом как во сне. Дороги под ногами не вижу.

Спотыкаюсь и падаю. Сумка на бок падает и всё моё тряпьё вываливается. Прямо под ноги головорезам, собравшимся возле дома, облюбованного Зверем.

Бандиты потешаются. Ржут, как стадо коней. Один из ублюдков трусики мои носком ботинка подцепляет.

— Глянь, я такие трусы только у бабки своей видел!

Собираю всё под пристальными, сальными взглядами. Они меня словно не только ощупывают. Но раздевают и вертят, как хотят. Куском мяса себя ощущаю.

Ризван не вмешивается. Стоит в стороне и молчит. Видно, это нарочно из-за того, что я уродами их всех назвала. Но разве я не права? Они такие и есть. Уродство у них не внешнее, а внутри всё гниёт и в крови тонет.

Головорезы продолжают потешаться. Меня никто пальцем не трогает. Помнят слова Зверя о неприкосновенности. Но эти словечки и плевки склизкие ничуть не лучше.

Один из бандитов, совсем обнаглев, трусики из пальцев моих выхватывает и растягивает.

— Парни зацените!

— Монашеские тряпки, не?

— Видно, ты не тех монашек видел. Я других монашек люблю! Поразвратнее!

Гогот и ржач.

— Отдай! — требую.

Замираю перед амбалом. Он выше меня на полголовы и намного сильнее. Двумя пальцами трусики мои держит и размахивает, словно веером.

— Достань — отдам.

Ухмыляется. Весело ему, поганцу.

— Отдай.

Ногти в ладонь впиваются. Дрожу от напора эмоций. Слёзы стынут в глазах. Кожа леденеет от напряжения. Хочется в рожу этому уроду плюнуть так, чтобы захлебнулся своим гнусным смехом.

— Ты тупой? — звучит звериный рык.

Бандит сразу мельчает. Осанка прогибается, взгляд тускнеет и трусливо в сторону мечется. Туда, откуда грозный оклик Зверя слышится.

— На, держи, — отдаёт бандит моё бельё.

— А чё сразу не отдал?

Зверь останавливается позади меня. Ладонь на плечо кладёт. Горячую. Тяжёлую. Становится душно и жутко.

Зверь пальцы на плече сжимает. Большим пальцем внезапно шею мою поглаживает. Неторопливо. Трепетно.

Дрожь запускает под кожу. Прямиком в душу. Словно укол пьянящий.

Волна обжигающая тело моё насквозь прошивает. Я чувствую присутствие Зверя спиной. Каждой клеточкой кожи. Обнажённой шеей, хрупкой и подставленной под его сильные пальцы.

Странное облегчение накрывает с головой. Я подаюсь назад, к огромному телу. Чувствую сталь литых мышц лопатками спины. Его близость дурманит. Но в то же время мне становится легче.

Я как будто под защитой. Лютой и суровой. Твёрдой.

— Смешно тебе, значит, — выносит вердикт Зверь. — Ты слышал, чтобы мою Малую никто и пальцем не трогал?

— Слышал. Так и не трогал я её, — извиняется мужчина. — Н-н-е трогал. Я просто прикалывался. Это шутка такая…

Бандит выглядит жалко. Глаза бегают по сторонам. На лбу пот выступает. Нижняя губа трясётся. От него смердит животным страхом. Это понимают все, даже неопытная девчонка вроде меня. Бандит начинает отступать назад. Медленно-медленно. По сантиметру.

Зверь головой кивает. Я чувствую этот кивок. Зверь словно точку ставит. Все головорезы разом напрягаются.

Провинившийся оглядывается на собравшихся. Они резко в сторону отходят, образуя полукруг.

— Братан, ты чего? — на резком выдохе спрашивает провинившийся головорез. — Братан…

— Уведи Малую! Пусть под ноги себе смотрит и не оборачивается! — резко бросает Зверь Ризвану. — Отведи поесть и двигайте на похороны. Дел хватает. Я здесь разберусь. Сам.

— Хорошо.

Ризван быстро застёгивает сумку и хватает меня за локоть.

— Шевелись! — негромко говорит мужчина.

Кавказец толкает меня в спину. Я удаляюсь скорым шагом. Но ноги почти не сгибаются в коленях. Я как кукла на деревянных ходулях.

Позади слышится удар. Крик сдавленный. Бульканье. Хрипы. Хочется посмотреть. Вопреки всем запретам.

— Вперёд! — командует Ризван.

Он держится рядом. Я всё-таки торопливо оборачиваюсь через плечо. Ризван не препятствует моему своеволию, даже не окрикивает меня. Только губы кривит в усмешке и едва заметно качает головой.

Почти сразу же зажмуриваюсь от увиденного. Зверь схватил амбала, что надо мной потешался. Своими пальцами шею обхватывает и бьёт провинившегося. Лицом об забор. Кол штакетника ему прямо в рот заколачивается. Раз за разом. Пропарывает. До самой глотки. Все остальные стоят. Уроку внимают.

Спотыкаюсь. Это суровое наказание и очень впечатляющее. Моё тело покрывается мурашками. Я чувствую страх. Шок. И ещё что-то. Чувство благодарности к мучителю, не давшему потешаться надо мной. Оно пронизывает меня насквозь.

— Посмотрела? — уточняет Ризван. — Довольна? А теперь шевелись!

Дорога до дома пролетает как один миг. Захожу внутрь, а перед глазами всё красным цветёт. Ризван хлопает меня по щеке легонько, приводя в чувство.

— Не зли его.

— Я даже не пыталась, — шепчу одними губами.

— И не нарывайся на внимание со стороны других мужиков, — советует мужчина. — Добром это не кончится.

— Я ничего не делала.

— Не делала. Только у всех на тебя стоит. Твой вид жертвы всех притягивает, — неожиданно говорит Ризван. Прямо в глаза смотрит, втолковать пытается. — Хочется выдрать тебя. Им всем. Потому что так было запланировано. Теперь Зверь своё мнение поменял. Но тебя мысленно все на конце члена вертят. Будь незаметной. Не раскрывай свой рот лишний раз. Усекла?

— Я ничего из этого не желала! — говорю я.

Ризван запускает пальцы в волосы и шипит в самое лицо:

— Вот что ты сейчас делаешь, а? Сказал — будь незаметной подстилкой. Ты прогибаться должна. Молча. А ты свой рот раскрываешь, и всем похотью разум туманит.

— Даже тебе?

Мужчина разжимает пальцы и отталкивает меня ладонью.

Молча.

Отходит в сторону и скрещивает руки под мощной грудью.

— Приведи себя в порядок и переоденься.

Я захожу в небольшую комнату. Там у хозяйки дома тазы стоят и утварь для уборки. Я умываюсь в полутьме крохотной комнаты. Вода прохладная, таз на полу стоит. Но мне этого хватает. Потом беру чёрную одежду и голову платком повязываю. По двери кулаком грохочут.

— Выходи давай. Время вышло! Не на бал собираешься!

Приходится торопливо выпорхнуть из комнаты и из дома. Зверь в кадке огромной ручищи омывает. Они у него, как в моих кошмарах, по локоть крови. Краем глаза отмечаю, что по улице того бандита проносят. Он головой еле дёргает, но красным лицо залито, руки висят безвольно. Мне кажется, что ему недолго жить осталось, даже если он ещё жив.

По телу волна ледяная прокатывается.

Я под защитой Зверя — сам сожрёт, но другим не позволит.

Похороны проходят быстро. Как на ускоренной перемотке. Не знаю, как так быстро всё удалось организовать. Но яма для могилы уже вырыта. Дед лежит в гробу. Вытянувшийся во весь рост. Я уже и забыла, какой он высокий. Но после смерти он снова напоминает о былой силе.

Местные молча провожают процессию на небольшое кладбище. Уже и крест вытесали, и табличку приготовили. Остаётся только гроб в могилу опустить и пару комьев земли кинуть.

Деревенские парни ждут. Стоят, опираясь на лопаты. Молчание такое, что слышно, как мухи в жарком воздухе жужжат.

— Арин, ты эт… самое. За документы не беспокойся, — едва слышно говорит Никольский Михаил Валентинович, наш участковый. — Всё будет сделано в лучшем виде.

Я оборачиваюсь на участкового. О каких документах он говорит? От мужчины едва заметно несёт перегаром и взгляд мутный. Держится он так же, с опаской поглядывая на грозные фигуры бандитов. Их много. Кажется, даже больше, чем деревенских. Оно и понятно.

На похороны сунулись только самые близкие и самые любопытные, которым всё нипочём. Вроде Кристины. Девка совсем стыд потеряла — голову не платком повязала, а шалью чёрной с красными маками.

— Какие документы, Михаил Валентинович?

— Ну, такие… — снимает фуражку, отирая пот со лба. — Свидетельство о смерти. Всё сделаю. Оформлю.

Я беспомощно гляжу в лицо мужчины. Красноватое, с выступившими жилками. Перевожу взгляд в сторону, показывая глазами на бандитов.

Участковый вздыхает. Треплет меня по плечу.

— Соболезную, Арина. Хороший мужик был твой дед. Но все мы там будем рано или поздно… — наклоняется, говоря еле слышно. — Лучше поздно, Арин. Жить-то хочется!

Участковый отходит. Вот и всё.

Жить-то хочется всем. Каждому, кто глаза опускает, и взгляд в пол прячет. И видят же все — произвол, беззаконие, но молчат. Языки поглубже засовывают.

Бросаю комья земли на светлую крышку гроба. Прощаюсь с дедом.

Деревенские сразу же за работу принимаются. Закапывают могилу лихо и быстро. Потом все уходят. Растворяются и спешат попрятаться по домам. Переждать нашествие грозных бандитов, чтобы потом жить, как ни в чём не бывало.

Я остаюсь у насыпанного земляного холма. Простой крест деревянный. Несколько строчек. Имя, дата рождения и смерти — вот и всё.

— Пусть земля ему будет пухом. Порадовала ты его, внучкой побыла — пора и честь знать, — участковый, Михаил Валентинович, снова подошёл и не торопится уходить.