Я заметила его сразу же, как только пришла в школу. Невозможно было не заметить синие как море глаза, озорные ямочки на щеках, когда он улыбался и его высокую широкоплечую фигуру. Ему с трудом можно было дать семнадцать — выглядел он гораздо старше своих лет.

— Тебя обидели, Кудряшка? — спрашивает он, протягивая мне свою руку.

Она у него тёплая и немного шероховатая. Бросив взгляд в сторону покрасневшей от злости Ани и её компании, понимаю, что не одной мне он нравится. Похоже добрая половина школы от него без ума.

Громов без проблем возвращает рюкзак у ошарашенной девушки и, взяв меня за руку, уверенно провожает домой. Я почти не смотрю на него всю дорогу — стесняюсь, потому что чувствую себя гадким утёнком на его фоне. На вопросы отвечаю кратко и несмело. Не понимаю почему такой красавчик как он вообще вызвался меня защищать, а затем провожать.

А потом он делает это снова и снова. До тех пор, пока я жить без наших встреч уже не могу.

* * *

Утро я встречаю с улыбкой. Возможно, потому что этой ночью мне снился Илья, а может потому, что, кажется, я впервые в этой жизни поступила смело. Не знаю, насколько правильно — время покажет.

Вика еще спит у себя в люльке, поэтому я тихонько поднимаюсь с места и выхожу из комнаты. Удивляюсь, когда замечаю, что вещей Романа, как и его самого здесь нет. Вчера вечером после ресторана я зашла к маме. Забрала у неё дочку, выслушала нотации и причитания на тему того, какая я глупая и неблагодарная. Оказывается, предложение Ромка готовил давно — ещё до рождения Вики с помощью моей неугомонной мамы. В номер он пришел поздно ночью — я слыша звук открываемой двери, но была уверена в том, что он собирается спать.

Недоуменно прохожу в комнату Ромки, затем в ванную. Слышится тихий вкрадчивый стук в дверь. На пороге стоит моя родительница. Смеряет меня строгим взглядом, проходит в комнату и закрывается на замок, словно то, что она собирается мне сказать никто не должен услышать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Рома уехал, — сообщает она траурным голосом. — Как настоящий мужчина дал тебе время на раздумья, решил не давить.

— Очень умно, правда, — отвечаю я. — Это ты ему посоветовала?

— Аля, вот что ты сейчас язвишь? — раздражается мама. — Тебе тридцать три, у тебя ребёнок и крошечная зарплата хирурга!

— Она не крошечная, — протестую. — Нормальная, можно жить.

— Думаешь ты Громову своему нужна будешь? Как бы не так, Альбина! Кому вообще нужен чужой ребёнок? Где ты видела, чтобы мужчины любили таких детей как своих? Ты о Вике сейчас подумала? Ей нужен настоящий отец, а не временный мамин мужчина!

— Я буду давать дочери общаться с Ромой. Она не почувствует разницы от того, что вместе мы больше не живём.

Мама говорит и говорит снова, превосхваляя несостоявшегося зятя, проклиная меня и Илью. Под её давлением вновь ощущаю себя маленькой забитой девочкой, за которую мама решала всё сама, вплоть до того, какие колготки ей надевать в школу.

Но всё это отходит на дальний план, когда в моих руках вибрирует мобильный от пришедшего сообщения. Номер у меня по-прежнему не сохранен, но я до сих пор его наизусть помню.

Я соскучился, Кудряш.

Раз за разом читаю короткие три слова, которые наполняют невыносимое утро особым, приятным теплом.

Глава 27.

Альбина.

Мы возвращаемся в город уже на следующий день. Я бы с радостью отдохнула в пансионате чуть дольше, наслаждаясь тишиной и спокойствием, но присутствующая здесь мама так и не дала мне поймать внутренний релакс своими советами и наставлениями.

— Знаешь сколько раз я с твоим отцом развестись хотела?

— Не знаю, мам. Я не была в курсе ваших недомолвок.

— Сотни раз! Но каждый раз я смотрела на тебя и Стёпку и жалела вас.

— Думаешь стоило идти на такие жертвы?

— Ещё как, Аля. Ещё как.

Три года назад, когда не стало отца, а старший брат переехал жить заграницу, я стала для мамы единственной отрадой. В тот момент, погрязая в жалости к ней, я допустила то, что теперь имею — она клешнями вцепилась в мою личную жизнь, как и в детстве намереваясь её контролировать.

— Надеюсь, ты направляешься домой? — спрашивает мама, когда мы забираемся в салон такси.

Она явно клонит к тому, что мой дом находится в загородном особняке Романа. Дом, который так и не стал для меня родным. Но нет, в этот раз она не угадала. Ещё вчера я попросила домработницу привести мою квартиру в порядок к нашему с Викой приезду.

— К себе домой, мама.

Всю дорогу она намерено меня игнорирует, задаривая своим вниманием внучку. За то время, что мы провели вместе, она трижды назвала Вику сироткой при живых родителях. Когда мама выходит из салона автомобиля, то бросает напоследок слова о том, чтобы я перестала набивать себе цену. Слишком высока может быть расплата за неё.

— Я тоже люблю тебя, мама, — произношу, когда она захлопывает дверцу и направляется к собственному подъезду.

— Куда дальше? — равнодушным тоном спрашивает таксист.

— На Ленинградскую, пожалуйста.

Очутившись в своей квартире, я понимаю, как мне её не хватало всё это время. Она досталась мне в подарок от отца. От моего любимого папы для которого я до конца его дней была самой любимой девочкой. Здесь мне комфортно. В квартире всего две комнаты, но зато полная свобода действий. Простой ремонт без всяких изысков — дизайн я придумала сама. Нанимала рабочих для особо сложных работ, а остальное делала своими же руками — в то время на зарплату хирурга было и впрямь не разогнаться.

Я ставлю автолюльку на диван в гостиной, расстегиваю Вике комбинезон, снимаю шапку. Она заинтересованно осматривает новую обстановку своими крошечными глазками. Такая маленькая, а взгляд смышлёный. И кажется, что дочка чувствует меня лучше всякого взрослого.

Сняв с себя куртку бросаю её на диван. Достаю дочку из люльки для того, чтобы познакомить её с нашим новым домом. Викуля сладкая — пахнет молочком и ванилью. Тянет к моему лицу свои крошечные пальчики и касается моей щеки. Волна умиления накатывает на меня мгновенно — я не сдерживаюсь и крепче прижимаю её к себе.

— Надеюсь, ты когда-нибудь меня поймешь, малыш, — шепчу, едва сдерживая слёзы. — Поймешь и не осудишь.

* * *

— Представляешь, Евтушенко всё же попросили уйти, — сообщает Марина, когда я прихожу на работу после короткого отдыха.

— Что он ещё натворил? — спрашиваю, заранее зная ответ.

— В очередной раз напился в своё дежурство, пришлось срочно вызывать Абрамову, — вздыхает медсестра. — Но ты же знаешь Людмилу Ивановну — ей палец в рот не клади, она была в ярости и тут же накапала главврачу.

— И что дальше? — снимаю с себя пальто, подхожу к зеркалу.

Сегодня утром едва собрала себя воедино. Всему виной бессонница, которая с момента разрыва с Романом меня одолела. Уснуть удалось только в четыре утра, а в шесть уже пришлось подняться на работу. Критично смотрю на себя в зеркало и тянусь рукой к сумочке. Достаю оттуда пудру, чтобы хоть как-нибудь замаскировать темные круги под глазами.

— Главврач заставил Евтушенко написать заявление по собственному желанию. Терпение у него было на пределе — столько-то лет держать на работе алкоголика.

— Хорошо, что хоть не по статье уволил, — подкрашиваю губы нежно-розовой помадой, слушая Марину вполуха.

Тема с увольнением Евтушенко заканчивается, но медсестра не спешит уходить — переходит к другой, более пикантной. А я всего лишь зацепила её на посту, чтобы спросить, как дела в отделении, подразумевая под этим вопросом пациентов.

— А ещё Круглова наша, кажется, разводится, — сообщает могильным голосом. — Только об этом никому. Знаешь, как я поняла? Раньше же муж приезжал за ней на работу, а теперь смотрю на остановку пешком чешет. Я зацепила её, спрашиваю, как дела? Почему муж не приехал…

— Марин, ты извини, но мне пора, — прерываю её, закончив наводить марафет. — Всё это дико интересно, только давай в следующий раз, ладно?

Медсестра понимающе кивает, скрывая недовольство, а я выхожу из ординаторской и быстро иду по коридору. Просто вдруг ощутила острую нехватку Громова и теперь пытаюсь её восполнить. Не знаю, что скажу Илье при встрече и не покажусь ли глупой в своём порыве… но меня уже не остановить — шаг становиться шире, в конце концов, я перехожу на бег.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Останавливаюсь у нужной палаты лишь на секунду — для того, чтобы перевести дыхание. Толкаю дверь от себя и сразу же замечаю его у окна. Илья что-то сосредоточенно щёлкает в телефоне, но находится в палате не один. На стуле сидит Дашка — листает историю его болезни, делает пометки.

— Кудряшова! — удивленно поднимает на меня глаза, читая в них всё. — Ох уж эти голубки…

Качает головой, захлопывает папку и поднимается с места. Что-то напоследок ворчит, но я её не слушаю, полностью концентрируя своё внимание на нем. Громов тоже на меня смотрит. Пристально, бесстыже, словно раздевая догола, отчего мои щёки моментально вспыхивают.

Подруга проходит мимо меня, напомнив о планёрке. К счастью, в отличии от мамы, она меня не осуждает и не попрекает, хотя я знаю, что Илью она тоже недолюбливает.

Услышав щелчок закрываемой двери делаю глубокий вдох, всё ощущая на себе пристальный взгляд Громова.

— Здравствуй, Альбина, — произносит ровным тоном Илья. — Подойдешь?

Он наблюдает за мной со стороны. Взгляд пробирающей до костей, будоражащий мою душу и тело. Делаю к нему шаги на ватных ногах, останавливаюсь на расстоянии полуметра. Молчу и смущаюсь, словно мы недавно знакомы. Кажется, мне нужно заново к нему привыкнуть. Надеюсь только, что в этот раз он не исчезнет, как тогда.