Наталья Юнина - ( Бес ) Предел

— Я не больная! Просто у меня такая комплекция, кому-то суждено быть худым, кому-то толстым. И родители у меня есть, пусть в другом городе, но есть. И дом тоже. Я снимаю комнату в коммуналке вместе со своей подружкой, но так получилось, что сегодня я пришла на работу, а меня уволили… А с девочкой у нас договоренность, что, когда у меня сутки, она приводит своего парня. Не могу же я появиться в нашей комнате, когда они там…

— Трахаются. То есть, ты бы ночевала до утра на скамейке или где-то еще, пока в комнате, половину которой ты снимаешь, какой-то еб*рь трахает твою сучку-соседку, а потом заснет на твоем законном месте?

— Ну зачем вы так? Инна нормальная и ее парень тоже. Не могу я портить людям вечер. Блин, это сложно объяснить.

— Ты еще глупее, чем я думал.

Вскакиваю со стула, пытаюсь переварить информацию, особенно непонятно, где семнадцатилетний ребенок может работать, но понимаю, что не услышу ничего приятного. Ставлю чайник и насыпаю кофе в чашку. Надо расслабиться.

— На ночь кофе вредно.

— Кофе-мужского рода, стало быть кофе вреден.

— Ну пусть будет так.

— А вреден не кофе, вредно умирать молодым. Чай будешь?

— Мне хватит и сока. Кстати, очень вкусный. И за ужин спасибо.

По-хорошему, мне бы заткнуться и не лезть со своими вопросами, а еще лучше выпроводить ее из дома, и подкинуть на прощание пару бумажек, чтобы переночевала не на улице, а в каком-нибудь хостеле, но вместо этого я заливаю кипяток в чашку и в очередной раз сажусь за стол напротив Олеси. Дальше еще хуже, я говорю то, чего в жизни не ожидал от себя услышать.

— Переночуешь у меня, а утром отвезу тебя куда скажешь. Не трону я тебя, не бойся. Комната отдельная, — Олеся кладет на тарелку кусок овощного рулета и смотрит на меня так, словно сканирует. Вот в такой момент мне кажется, что она взрослая умудренная опытом женщина. Ужас какой-то, ну и взгляд. Еще меня оборотнем называет, ну-ну.

— За все хорошее надо платить и бесплатный сыр бывает… разве что в мышеловке. Что в итоге вы за все это попросите?

— Ничего. Считай, что мне просто скучно и приятно сделать хорошую вещь. Не ищи в этом подвоха, иногда бывают исключения. Редко, но бывают. Тебе повезло, я и есть то самое исключение.

— А по утру она проснется без органов или в борделе.

— У кого, что болит. И без органов ты не проснешься. Если я продам тебя на запчасти другим людям, то ты в принципе уже не проснешься, ну если только одну почку вырезать. Хотя, одну почку вырезать крайне невыгодно.

— В смысле? — испуганно спрашивает Олеся, шумно сглатывая.

— В прямом. Почка самый ходовой, но дешевый товар на черном рынке, продам я ее примерно за пять-десять тысяч баксов. Ну и зачем ради этого стоит тебе ее вырезать и оставлять в живых? Уж лучше сразу максимально все органы, — как только слова слетают с моих губ, я понимаю, что зря. Ой как зря, лицо Олеси, и без того имело болезненный вид, а сейчас она похожа на покойницу. — Слушай, да шучу я. Ты вообще что ли шуток не понимаешь? На кой хрен мне отдавать тебя на органы, если я обеспеченный человек? Включи голову, прежде чем думать.

— Не понимаю, в один момент мне кажется, что вы нормальный и даже хороший, а потом совершенно наоборот.

— Не дели людей на хороших и плохих. Просто кто-то хуже, а кто-то лучше. Ладно, это неинтересная тема. Кем ты работаешь?

— Уже в прошедшем времени. Фасовщицей.

— И что, так просто уволили в один день на ночь глядя?

— Я по ночам работала, поэтому да, так просто на ночь. К тому же, все неофициально, никто не хочет связываться с несовершеннолетними. А потом таких как я пинком под зад и досвидос.

— Неужели ты ждешь от работы фасовщицей чего-то дельного и прибыльного? Почему не вернешься к родителям, всяко лучше, чем не жрать и жить в таких условиях?

— Нет. Я приехала в город не для того, чтобы быть фасовщицей, это временная мера. Бог любит троицу, на следующий год точно поступлю.

— Когда врешь, надо запоминать, что именно. Ты сказала, что в городе год и завтра тебе восемнадцать. Каким образом ты провалилась дважды на экзаменах?

— Ничего я не вру. Я школу закончила в шестнадцать, а в городе год и несколько месяцев, мне чо надо округлять до двух лет? И вообще, вам какое дело?

— Никакого.

— Оно и видно.

А действительно, чего я собственно пристал, даже если она не сказала ни единого слова правды. Сиди и пей свой кофе, Бессонов. Да уж, но башка-то не совсем здорова, теперь мне интересно куда она поступала.

— Значит очередная девочка захотела приехать из глубинки в город, но не сложилось. Москва-не резиновая, всех не потянет.

— Ага. Только, это так-то Питер, а не Москва, дядя Игорь.

— Так-то да, это к слову пришлось. Кстати, еще раз назовешь меня так-на лысо постригу. Хотя какая уже разница, хуже не будет. Ну и кем ты хочешь стать, если не секрет? — резко перевожу тему, чтобы еще больше не нагнетать обстановку вокруг ее внешности.

— Певицей, — громко произносит Олеся, отпивая сок. Кажется, после ее слов, я как минимум подавился. — Смейтесь, смейтесь. Только когда через несколько лет я закончу университет и стану знаменитой, смеяться буду я.

— Да флаг тебе в руки, только ты сначала поступи. А вообще, мой тебе совет, лучше не трать на это время и займись чем-нибудь дельным, если уж так прет учиться.

Встаю из-за стола, строго-настрого запрещая себе продолжать расспрашивать ее о чем-либо, и кладу около Олеси коробку с конфетами.

— Вы такой… необычный.

— В чем же?

— Во всем и очень категоричный.

— Категоричный не может быть «очень», это понятие изначально это и предполагает. И да, может и категоричный, но это не делает меня необычным.

— А еще вы странный, — не унимается Олеся.

— А еще тебе пора идти спать. Конфеты можешь забрать в кровать и там же их и слопать. В общем, где хочешь, там и ешь. Я пойду приготовлю тебе комнату.

Из кухни выбежал словно ошпаренный, сам не знаю почему. И вместо того, чтобы пойти и приготовить ей постельное белье, я по какой-то причине беру Олесин рюкзак, лежащий аккурат около входной двери, и открываю на нем молнию. А дальше тупо ищу паспорт, который достаточно быстро попадается мне на глаза. Сокольская Олеся Игоревна… Надо же, не соврала и даже с датой рождения. Дальше-больше, я фотографирую ее данные, зачем не знаю, и кладу паспорт обратно в практически пустой рюкзак. Вообще его содержимое удручает, ибо из денег там разве что одна купюра стоимостью в пятьдесят рублей. Певица, блин.

***

Уже находясь в своей спальне и рассматривая идеально ровный потолок, я пришел к выводу, что фактически сбежал. Да вот так просто сбежал в свою же комнату, предварительно показав Олесе ее временное спальное место. По глазам видел-она хотела говорить дальше, только не о себе, а обо мне. А вот это уже совсем не входило в мои планы.

Во всей сложившейся ситуации безусловно радовал один факт-как только моя голова коснулась подушки, я провалился в сон. Только был еще другой факт-снилась мне полночи Олеся. Даже по утру, готовя себе кофе, я четко помнил сон. И мне это совершенно точно не понравилось. Наверное, именно поэтому, как только я увидел ее заспанное лицо, я всучил ей бутерброды и бросив сухое «ешь быстрее» снова сбежал.

Уже через час я стоял около ее дома и ждал, когда она соизволит выйти из машины, но Олеся даже и не думала этого делать. Сидит, уставившись на свои руки, и кажется о чем-то усиленно думает.

— Тебе пора выходить, — наконец первым не выдерживаю я.

— Что?

— Мы приехали к твоему дому, вот что.

— Ой, а я и не заметила, как мы доехали.

— В компании с толстяком время летит незаметно, — цитирую некогда раскручиваемую рекламу, на что Олеся уставилась на меня с выражением полного непонимания.

— Почему с толстяком? Вы вроде не толстый.

— Ну спасибо за «вроде». Не бери в голову, это фраза из рекламы, ты ее, наверное, не застала за свои уже восемнадцать. Ладно, я спешу, Олесь.

— Да, конечно, — отстегивая ремень безопасности растерянно произносит она. — Спасибо вам за все, и простите еще раз за руку. Ну и за то, что посчитала вас таким же, как были до…вас. До свидания.

— Пока.

Не смотри на нее, Бессонов, не смотри. Слышу, как захлопывается дверь, и я облегченно выдыхаю. Ее шрам, воспаленные пальцы, и вообще вся жизнь-не моего ума дела. Пусть живет, как жила. А у меня своя жизнь, пусть никчемная, но своя.

Вот уж не думал, что, когда приеду в офис Елены, эта стерва будет отсутствовать на рабочем месте. Терпеть не могу непунктуальных людей. Ладно бы была государственная лавочка, так частная же. Только вот на самом деле я прекрасно понимал, что дело не в ее опоздании. Меня бесили два факта, причем оба одинаково сильно. Во-первых, впервые за все время, подъехав к больнице и простояв на стояке минут двадцать, я уехал, так и не зайдя к Марине. Смотрел, не отрываясь на окна, но как будто прирос к сиденью, а по факту-боялся. Тупо трусил зайти в палату и услышать что-то плохое. Хотя хорошего никогда и не было, но поганое предчувствие, что ей хуже, еще больше отпечаталось в моей голове. С больницы я мчался к Елене как одержимый, и как только добрался до ее офиса и стал ждать, пока она соизволит прийти, на смену мыслям о Марине пришли другие.

Смотрел на секретаршу Елены с идеальными руками, поливающую около меня фикус, а перед глазами Олесины пальцы. Тошнота моментально подкатывает к горлу, вот только тошнит не от представленного кроваво-гнойного месива, а от себя. Ну почему я хотя бы не подкинул ей денег?! Ведь никогда не был жмотом, тем более сейчас, когда денег хоть задницу ими подтирай. Ну почему не предложил?! Хоть бы одежду купила, да пожрала по-человечески. Хоть бы… идиот!