К четвёртой за предыдущий день и ночь так изматываюсь, что забываюсь сном, едва голова подушки касается. Тем более отдел опеки нервы потрепал изрядно. У себя продержали — допрос учудили с пристрастием, тут и полиция… со своими угрозами и нравоучениями подоспела…

Но я рад, что вовремя слежку заметил… Заехал в свою квартиру по делам. Кое-какие вещи взять, документы, наличности…


Так что меня срубает сном младенца, даже не вспомнив, что затычки нужны. И радуясь, что мелкая быстро успокоилась после радости от моего возвращения — у себя закрылась.

Но просыпаюсь так, будто выбрасывает из сна. Настороженно сажусь на диване, прислушиваясь к висящей тишине, — даже не дышу, страшась заглушить возможный звук, — пока её не разрывает крик мелкой: «Нет! Нет!!!»

Как оказываюсь у двери, себя не помню. Но она заперта.

Стучу костяшками:

— Арина!

— Нет-нет-нет, — причитает мелкая. Аж волосы на загривке дыбом встают. Без раздумий шарахаю дверь плечом. Створка распахивается с глухим стуком.

Полумрак комнаты едва нарушает свет огней города и редких проезжающих машин. Арина на полу… в дальнем углу, возле окна с короткой занавеской. Испуганно забившись, сидит, обхватив руками колени, и безотчётно головой мотает. На лице маска ужаса… как тогда, когда я её в проулке нашёл.

— Рина, бл*, что случилось? — хрипло дышу, не в силах успокоить собственное сердце. Меня трясёт от волны адреналина.

Мелкая вскидывает непонимающе глаза, будто только замечает моё появление.

— Хорошо, — клацает зубами. — Всё хорошо, — не владеет собой, и в истеричных нотках нет ни капли нормальности.

Шагаю к девчонке, Арина с визгом впечатывается стену, гулко ударяясь затылком о стену:

— Совсем сдурела? — зло шикаю. Хочу поднять, но она прытко отбивается. — Бл*, - рявкаю, теряя самообладание, и рывком к себе дёргаю:

— Нет, нет, — рьяно извивается Рина.

Плюю на осторожность и бережность, подхватываю на руки, сминая в жёстких объятиях хрупкую девичью фигурку.

— Чшш, — шелестом пытаюсь усмирить. — Чшш, мелкая. Это я… — тихо, сбивчиво. — Слышишь, я… — сглатываю горечь, — никому не позволю тебя обидеть. — Арина перестаёт истерично ёрзать. Затихает в моих подрагивающих руках. — Чшш, — сажусь на постель, лицом зарываясь в волосы на макушке девчонки, травясь цветочным запахом. Сирень… Мягкая, нежная и живая.

Рина карабкается выше, вжимаясь в меня так тесно, будто шкурой хочет стать. Голыми ляжками трётся. Жарким дыханием пьянит, руками крепко обвивает, носом в шею утыкается.

— Чшш, — это уже скорее себе и бунтующему либидо. Хрип глотку сушит, а гулкий бой очумелого от счастья сердца оглушает. — Бес с тобой, мелкая… — шумно дышу, уже в сетях порока. — Всё хорошо будет.

— Они нападают ночью, — звучит очень тихо и пристыженно. — Всегда приходят, — шелестит, втираясь меня.

Рассудок ведёт капитально. Неумолимо…

Уже плохо понимаю, что происходит. Тугая боль застревает в паху. Каменная плоть судорожно пульсирует, словно цепной пес, учуявший лакомство. Но я остатками силы воли пытаюсь себе не позволить сорваться:

— Кто? — голос едва ли похож на мой. Если только грубостью.

— Те, — надламывается всхлип Рины, — из переулка.

Вот теперь меня топит боль. Удушливо выдыхаю:

— Это всего лишь кошмар…

— Угу, — нервный кивок — очередной ожог на коже от губ мелкой, пробирающий до костей. — Только не отдавай меня им. Дим, — расщепляет рассудок. — Дим?.. — с лёгким вопросом, задом ёрзнув по-моему вконец измученному концу, аж до тугого стона:

— Рин, молю, замри! — цежу сквозь зубы.

— Ты?.. — с таким напуганным недоумением, что становится ясно, она всё поняла. Ощутила.

Бл*!!!

— Арина… — запинаюсь на мате. — Я взрослый мужик. Ты красивая девчонка. К тому же полуголая и… я реагирую на тебя, — говорю как можно ровней, чтобы не напугать примитивным звериным желанием, но судя по охриплости голоса, хреново выходит. Мне сложно — сейчас остатками усилия воли держусь, чтобы податливое тело, которое ничуть не шарахнулось после моего откровения, не насадить на себя, получив долгожданную разрядку.

Скорее, наоборот — девчонка чуть напрягается… а после секундной заминки льнёт доверчивей. Будто проверяет догадку и мою реакцию. Робко, стеснительно. Дыханием ошпаривает ухо, щёку. Нежно трётся носом о щетину, вычерчивая дорожку к губам, ещё смелее скользнув по мне оголенными ягодицами, которые едва ли скрывают крохотные трусики. А мои неуправляемые ладони уже без дозволения разума творят непотребное… Одна совсем не нежно, скорее жадно, конвульсивно… подгребает долгожданный источник вожделения к заветной цели. Другая оглаживает мягкую кожу на внутренней части бедра, подбираясь к развилке. А член уж давно колом стоит. Пульсирует судорожно, и даже штаны спортивные не спасают. Чувствует «зверь» свою жертву. И, сук* неугомонная, жаждет её.

— Ты меня провоцируешь? — рык плохо смахивает на адекватный вопрос, но я уже на пределе, даже пальцы не контролирую… они уже скользят по влажной промежности, срывая глухие всхлипы Рины. — Мать твою, мелкая! — не то стону, не то рычу. — Ты хоть понимаешь, что со мной творишь?

Ощущаю себя едоманом, дорвавшимся до богатого стола с лучшими яствами. А я, бл*, на диете!!! Строгой!

— Дим, — интимно охает Арина, вцепившись в мои плечи, когда надавливаю важную точку на её теле. — Дим, — протяжно стонет, подаваясь к моим пальцам, что уже круги очерчивают возле желанной щели. — Дим, — с укором и обидой, — губами в миллиметре от моих водит, лбом в мой упирается, ненавязчиво сверху садится, ногами обхватывает мои бёдра. — М-м-м, — по восставшему хозяйству скользит.

Вот тебе и непорочность. Природа, что б её…

— Тшш, — с надломом шикаю, щипая за худой зад и рывком пригвождая к себе, едва не кончив от столь откровенной близости и жара её лона. Арина прогибается, подставляя крепкую, молодую грудь, которую неприлично облепляет тонкая хэбешная маечка — все изгибы и округлости… острые соски…

Перед глазами мутнеет, плывёт…

И я срываюсь.

Бес, заполучивший в свои алчные, похотливые руки нежного, трепетного ангелочка. Дикий, неуправляемый, голодный Бес.

Не ведаю, что творю. Вроде только изучаю взглядом… Смаргиваю, потому что развратный морок накатывает как цунами. А потом ощущаю вкус дичайшего нектара. Во рту… зубами… Языком…

Кусаю, как ненасытный бешеный зверь.

Я обязан причинить боль!!! Хочу сожрать мелкую. Как волк долгожданного кролика!

Рина конвульсивно дёргается, но я так судорожно держу, что ей уже не вырваться…

А потом целую…. А может жую. Похрену, что и как получается, но охренительно крышесносно слышать, как стонет и всхлипывает моё мелкое персональное искушение. Чувствовать в руках дрожь юного тела. В своём давно вулкан бушует. Лава по венам — сперма в голову.

Мну, сжимаю, пожираю… такую послушную, доверчивую, ласковую…

И эти порочные губы. Что б их! Приоткрытые для меня. Горят, набухшие, искусанные… Стоны, всхлипы, мольбы… мутят рассудок.

И я набрасываюсь. Зверь… Бес… набрасываюсь и давлюсь дурманом робкого ответа.

— Дим, — долетает надломленное и шершавое в короткие моменты передышки, которые необходимы и мне, чтобы не подохнуть от ощущений, не утонуть в новых эмоциях, и ей, чтобы сознание не потерять. — Дим…

Перед глазами взрывается вселенная и разыгрывается нешуточное, грёбаное светопредставление.

— Дим… — протяжно шероховатым стоном запускает низменную реакцию в организм, а руками мне волосы взъерошивает, не позволяя отстраняться.

Дим… Моё имя! Звучит дико — по родному, нежно и непривычно. Но я не реагирую на него. Отвык за эти годы. Я привык быть Бесом. А Дима… кто-то другой.

Из уст Арины «Дима» слетает ровно, мягко, человечно. Завывая, привлекая, обольщая. Будто пытается дозваться до той части, которая дремлет, но ещё жива. Может вернуться… к ней, девочке, которой нужен мальчик.

Дима! Неприлично ощущаю себя — обманщиком наивного карапуза. А он… верит, тянется, улыбается:

— Дима…

Обличает в человеческое. И хоть, по сути, я остаюсь тем же Бесом, но Дима тоже напоминает о себе. Быть рядом с мелкой именно человеком. Димой. Это правильно. Можно… Даже если отодвинуть аморальность и рамки приличия. Ведь Дима — человек, а он имеет право на простые ошибки. На людские грешки… Дима может быть с Ариной, а вот Бес… нет…

Нет!

Нет!!!

Протрезвление даётся с трудом. Даже не сразу заставляю и мозг, и тело работать в едином порыве:

— Не смей так больше делать! — грубо сбрасываю невинное дитя порока на постель. Она испуганно ахает, забиваясь в угол и натягивая простынь до подбородка.

Насилу поднимаюсь. Ноги не слушаются, но я пинаю себя прочь. Меня ещё трясёт, муть из головы не выходит, руки до сих пор чувствуют молодую, влажную плоть… Да я весь насквозь пропах её желанием!!! И своим похотливым извращением… оно-то больше парализует.

Но я сильней низменного чувства.

Ни разу не оглянувшись на всхлипывающую Рину, с грохотом двери покидаю комнату.


— Твою мать! — шиплю, ударяя ладонями по кафелю, уже под ледяными струями. Даже дрочить не могу. От боли ноги и руки сводит. Бл*! Бл*!!! Скоро буду на стены бросаться. Мне нужен секс! Много! Голого, пустого траха, потому что по-старинке меня надолго не хватит. Да и есть особо доступные тела. Потрахаюсь — успокоюсь!!!

Душ едва ли усмиряет плоть. Поэтому, не думая, как там Рина, одеваюсь и еду к себе. Там Юлька может быть…

* * *

Дома пусто.

Квартира пустая.

И безжизненная. Холодная, мрачная, угрюмая.

Почему раньше казалось, что она пахла уютом?

Чужая квартира. Именно так — здесь никак.