— Спасибо, — выдавливаю улыбку, предпринимая робкую попытку вновь углядеть мягкие эмоции дяди. Но он так же строг и мрачен, даже непонятно, доволен моим видом или нет.

— Это не моя! — в шоке смотрю на коротенькую гладкую шубку, которую Дима услужливо протягивает внутренней стороной, предлагая надеть.

— Твой наряд не соответствует курточке, в которой приехала. Она к платью не подходит.

Я что… правда Золушка?

Виталина стоит в проёме между залом и фойе, подперев дверной косяк плечом, а руки сложив на груди. Смотрит с легкой усмешкой и победным блеском в глазах.

— Дядя, — запинаюсь, ещё не веря в сказку.

— Дима, — холодно и чётко, нетерпеливо настаивая надеть шубку. Принимаю его ухаживание, ныряя руками в прохладные рукава. — С этого момента, мелкая, — тихо, но внятно, — на людях не дядя, а просто Дима. Уяснила?

— Да, — запахиваю шубку плотнее, потому что холодно без прикосновения Димы. А ещё морознее от его тона и взгляда. — И за платье, — киваю в пол, — оно очень красивое. И туфли… и шубка. Только это дорого…

— Это не твоя забота.

— Но я бы не хотела быть Вам должна, — опять по-детски мямлю от робости и неуверенности в себе.

— Тебе! — пристально смотрит Дима, желваки зло ходят вверх-вниз.

На миг закрываю глаза, переводя дух.

— Тебе, — соглашаюсь несмело.

— Мелкая, — тоном, не терпящим возражений, — ты мне ничего не должна! Но если мы продолжим пустой разговор, то не успеем на главное мероприятие, ради которого ехали вчера весь день.

— Да, конечно, — благоразумно перестаю трепаться ни о чём. Всё равно, если Дима решает, ему нет дела до мнения других.

— Виталина, спасибо! — уже на выходе прощаюсь с хозяйкой салона. Она тоже машет — как аристократы или как звёзды на ковровой дорожке.

И я машу, коротко и души.


Дима галантно провожает до машины. Дверцу открывает, и в душе вновь зарождается надежда на сказку.

А вдруг?

Разве нельзя помечтать?


Но останавливаемся мы не у ресторана.

Надежда начинает быстро угасать, а уже приближаясь к зданию, на ступенях выхватываю табличку «Продается».

Дима меня ведёт дальше. В задание заходим.

— Раздевайся, — отдает распоряжение, помогая снять шубу в гардеробной. Сам раздевается. Опять меня под локоть берёт и дальше увлекает по коридору, едва освещённому несколькими бра.

Останавливаемся возле двух мужчин, преграждающих путь к одной из многочисленных дверей.

Один, как понимаю, администратор, другой — охранник. Крупный, широкоплечий. Короткостриженый, ледяной взгляд, узкая полоса рта. С рацией и наушником.

Администратор гораздо ниже ростом, но более изыскано одет, да и стрижка современная. В руках планшет.

— Ваш пригласительный, — формально улыбается.

Дима предъявляет членскую карточку. К панели прикладывает. Несколько секунд сверки данных.

— Рады вас видеть в числе наших гостей, — администратор с той же белоснежной улыбкой кивком позволяет пройти. — Пятый ряд, места…

Секьюрити услужливо отворяет дверь, и с лёгкого управления Димы оказываюсь внутри небольшого помещения. На ум приходит только одно — зал для аукционов и торгов. Два ряда сидений, посреди проём. Между первыми рядами и трибуной, с которой будут вестись продажи, тоже небольшой зазор-проход.

В зале полно народу, и все одеты так, словно на великосветском приёме. Мужчины, женщины…

— Торги? — шепотом, даже не надеясь на ответ дяди. Как и следует ожидать, он молча ведёт дальше.

Если первые минуты тушуюсь, всё же мне никогда не приходилось бывать на таких мероприятиях, в таком наряде, в такой компании. Но когда понимаю, что одна из многих, и никто толком на меня не обращает внимания, расслабляюсь. К тому же, пристального внимания нет. Значит волноваться и паниковать не стоит. Хотя на себе ощущаю косой взгляд. Димы. Его узнаю из тысячи. Лишь он на меня действует невообразимым образом.

Дядя с той же галантностью динозавра меня сопровождает к местам, согласно пригласительных. На сиденьях нас ждут буклеты, и конечно, пока мы размещаемся, я отвлекаюсь на изучение будущих лотов.

— Мы с конкретным делом или посмотреть? — всё же уточняю, листая брошюру с товарами, которые, как понимаю, нелегально продают. Кошусь и забываю, что хочу сказать, Дима меня разглядывает — задумчиво, въедливо.

— Что-то не так? — сушит горло, спешу поправить не то платье, не то волосы, потому что жужжит назойливая мысль, что у меня какой-то изъян в причёски или наряде.

— Разворот буклета…

Насилу отрываю глаза от загадочного Димы и раскрываю брошюру посередине. Несколько секунд взглядом прыгаю по строчкам, пока не торможу на картинке со шкатулкой с синеватым отливом, искусной резьбой и оттиском мастера и гравировкой семейного символа Коганов. Рядом картинка перстня, с камнем того же отлива.

— Дим? — перехватывает дыхание.

— Чшш, — улыбается едва ли герой моих девичью грёз, кивая в сторону трибуны. И в этот момент ведущий объявляет о начале аукциона. Меня трясёт, ловлю себя на том, что в безотчетном порыве волнения даже буклет скручиваю в трубочку и постукиваю по руке. Эмоции дикие, на месте еле сижу, но застываю, когда моей ладонью завладевает Дима. Обхватывает своей огромной, почти пленив, но без жёсткости — мягко, поддерживающе. Его уверенность и спокойствие передаются мне. А ещё тепло. Такое осторожное, окутывающее.

Мне правда становится гораздо лучше. На время, пока Дима мою руку к себе на колено не перетягивает. Большим пальцем оглаживает внутреннюю часть ладони. И тут… уже становится плевать на всё. Никто меня так не держал за руку. Это слишком интимно, при этом, невинно. Он ведь ничего вульгарного не делает. Так почему же я плавлюсь? Гул в голове, очумевшее от счастья сердце, буйная кровушка. Мне дышать трудно, внизу живота от прикосновений томительно и до боли одиноко.

Хочу его руку там. Как тогда, в моей спальне.

Пугаюсь своей бесстыжей мысли и скашиваю глаза на дядю. Он не смотрит на меня — вперёд. И слава богу. Только он умеет вызвать такую реакцию, и лишь он мог подвести к черте.

Словно в тумане издалека раздаются посторонние звуки. Голос ведущего. Шорохи покупателей. Шелест… А я на профиль смотрю. Чёткий и ровный. Упрямый рост тёмных волос, высокий лоб, густые брови, прямой нос, плотно сжатые губы…

— Мелкая, лучше смотри на ведущего, — едва слышно и даже не глянув на меня.

Боже!!! Он знает, что со мной.

Позор! Стыд!

Вот теперь горю от смущения. Порываясь руку отдернуть, но Дима крепко держит:

— Чшш, — привычно шелестит, мимолетно обласкав чернющими глазами.

Удушливо отмираю, глотнув воздуха. Ёрзаю по сидению. Как неудобно! И слишком мокро!!!

Чёрт!

Жуткое открытие даётся нелегко для ранимой души — я возбудилась от одного прикосновения! Теперь у меня ломка!!!

Я ведь живая. Умею хотеть!

Зачем он меня мучает? Почему не берёт и не даёт?

За развратными мыслями запоздало понимаю, что Дима меня больше не гладит, и даже не держит. С недоумением взмахиваю табличкой покупателя:

— Это мне зачем?

— Двести шестьдесят, — бодрый голос ведущего вырывает из тягучего мира интимных ощущений. — Молодая леди в пятом ряду!

Испуганно таращусь на трибуну. С неё в направлении меня направлен вездесущий перст ведущего.

— Я? — роняю сипло. Бросаю затравленные взгляды по сторонам. На меня смотрят кто с интересом, кто равнодушно.

— Двести шестьдесят — раз, — отсчитывает громоподобно мужчина с трибуны.

— Я? — порываюсь не то извиниться, не то отказаться, не то повиниться.

— Чшш, — приобнимает за плечи Дима. — Сиди тихо. Если не хочешь делать глупых покупок…

— Двести шестьдесят — два, — протягивает ведущий.

— …этой штукой лучше не тряси, — миролюбиво поясняет Дима промеж слов ведущего, шурша каким-то умопомрачительным тембром, разгоняющим мурашиков по моему трепещущему телу.

— Я не хотела, — мотаю головой со страхом. И с замиранием сердца жду дальнейшего.

— Двести семьдесят! — с большим задором оглашает ведущий и теперь тычет в другую сторону.

— Уф! — от облегчения глухо стону и тотчас реагирую на тихо смеющегося Диму. — Ничего смешного! — насупленно шепчу, не в силах унять сумасшествие сердца. Нервно дёргаю плечом, избавляясь от жара и причины моего внутреннего сгорания. — Я чуть вас на двести шестьдесят тысяч не посадила.

— Тогда будь сдержанной, — одаривает лукавой улыбкой Дима, и моё настроение поднимается на несколько градусов.

Фыркаю, понимая, как глупо получилось.

— Продано! Мужчина в седьмом ряду, — громоподобно заключает ведущий.

— Надеюсь, ты готова? — загадочен Дима.

— К чему?

— Ну ты же умная — догадайся, уголок рта дяди ползёт вверх, а взгляд устремлён на трибуну, где рядом с ведущим на специальный столик для демонстрации лотов выставляют шкатулку моей семьи. Экран на стене за ведущим и трибуной через пару секунд выдает картинку 3D. Разные ракурсы и вид близь-даль. Открытую, закрытую… Перстень в ней, отдельно.

— Бюджет, конечно, ограничен, но если есть желание, можешь карточкой помахать, — отдалённо звучит голос Димы, но моё внимание полностью приковано к антикварному предмету — наследию моей семьи.

— Эта шкатулка, — начинает распинаться ведущий торгов, — работа мастера…

Стискиваю непроизвольно кулаки, проглатывая клокочущее негодование. Откуда людям столько известно? Семья никогда не афишировала историю! Понятно, что источники могут быть разными, но кто посмел?

И тут дело даже не в том, что кто-то вознамерится купить, а в том, что если богатый коллекционер задастся целью собрать всю коллекцию, тогда нашим с дедом планам не суждено сбыться. Один предмет — может стоить незначительно, а вот уже частично собранная коллекция… даже пусть не самого известного мастера… тут будет идти речь о сумме значительно выше.