На стенах развешаны картины. Судя по количеству залов и наполненности, в каждом выставлены работы определённого стиля. В пустотах помещений — скульптуры и инсталляции.

— Дим, — восторженно уставляюсь на благодетеля.

— Знаю, — морщится дядя, — надеюсь, это тебя хоть немного приведёт в чувство.

— Да, конечно! — едва не танцую от счастья. — Это же закрытый показ в доме частного художника. Такие работы не каждый раз в жизни можно увидеть. В-вы… ты, — мотаю головой, поправляясь, — предоставил такую возможность.

В который раз подавляю дикое желание броситься Диме на шею. Но порывисто всё же чмокаю в щёку. Вмиг отравившись мужским ароматом — сигареты, парфюм… вкупе с жаром его тела — убойный коктейль для моего нутра. Не опошляю момент — лёгкое прикосновение в знак благодарности.

И чтобы не видеть очередного всплеска злости в глазах дяди, иду к ближайшей картине.

Не скажу, что на мой взгляд, красиво и ново, но весьма колоритно и ярко.

— Не находите, — задумчивый женский голос вырывает из мыслей, когда торможу возле очередной работы. Абстракция! — Что любоваться на глаза, стекающие по стеклу, не самая приятная картина?

Уставляюсь на полотно с идеальной подсветкой, тенями, цветом, но безжизненное. Будто автор упорно старался изобразить нечто модное, а суть передать так и не смог, вот и вышел «картон».

— Полагаю, художник рисовал потерянную Музу, но жизни в картину не вдохнул, — соглашаюсь сухо, на деле больше гадая, где слышала ЭТОТ голос.

— Милена, — между нами, но чуть позади, останавливается Дима. — Твоя любовь к расчленёнке настораживает. — Это явно не мне. С недоумением кошусь на женщину. Чуть выше меня, изысканная, утончённая, манерная и высокомерная. Одни вдёрнутые брови чего стоят. Снисходительная улыбка. Пренебрежение в глазах.

Она вырисована идеально и грамотно — от высокой строгой причёски до дорогих туфель в тон клатча, который держит в руках. В отличие от моего — платье на даме не столько облегающее — моё, точно вторая кожа, и из-за этого не всегда комфортно. Всё ж я привыкла к чему-то более скромному и классическому.

Роскошный гипюр под атлас. Цвета кофе с молоком, выше колена, но со свободной юбкой. Без рукавов и V-образными вырезами спереди и сзади, причём на спине он глубже, позволяя оценить идеальность светло-абрикосовой кожи.

— А меня твоя тяга юному, — колюче парирует Диме женщина, а меня одаривает насмешливым взглядом.

А-а-а! Чёрт! Чёрт.

Осеняет догадка. Это же та самая покупательница, перебившая мою цену.

— Не приписывай мне свои грешки, — не остаётся в долгу Дима, и если он так говорит, значит есть повод. Дяде верю безоговорочно! — Познакомься, — игнорирует гневный блеск, сверкнувший в тёмных глазах незнакомки. Кивает на меня. — Это Арина, моя, — запинается, — племянница…

— Это теперь так называется? — продолжает насмехаться дама. — Если я и крутила интрижки с молодыми, — делает глоток из фужера, который успевает взять с подноса одного из нескольких официантов, лавирующих по залам, — то называла своими именами — трахаюсь, милый, — с вызовом — глаза в глаза Диме. Судя по реакции дяди, ему это неприятно слышать. Даже не хочу думать, почему и что связывает парочку. Но не дура. Если бы ему было плевать, он бы оставался равнодушным. А чем больше яда и колючести, тем больше боли в душе. Чужой человек не может причинить боль, а тот, кто дорог, кого любишь — ещё как.

Никому и никогда не желала боли, а ей хочу сделать. Когтями в холёное личико вонзиться, а затем потрепать идеальную причёску.

— Вы бестактны, — буднично роняю. Беру Диму по руку, — мы с дядей сами определим, как называются наши отношения. И однозначно вас спрашивать не станем, — не знаю, откуда наглость и смелость делать подобные заявления, но Дима довольно хмыкает:

— Это точно!

Направляет меня к соседней картине:

— Мелкая, нам вообще-то нужно кое-что, — шуршит едва слышно, продолжая локтём удерживать мою руку, хотя я уже пару раз предпринимала попытку высвободиться.

— Простите, — винюсь едва слышно. — Она жуткая… стерва!

— Вот и не усложняй, — лукаво подмигивает, растапливая моё и без того размягчённое к его близости сердечко. — А теперь будь хорошей девочкой, — перестаёт изображать милого дядю, — погуляй по залам.

Фраза мне совсем не нравится, но кто я такая, чтобы возмущаться?

Тем более Дима уже опять стоит возле отвратительной тётки. То ли ругаются, то ли милуются. Не желаю видеть! Отворачиваюсь, но слух как назло обостряется:

— Ты первая начала, — сухо бросает Дима знакомой. — Тем более я не шучу. Арина — внучка знакомого. У него проблемы. Я за ней приглядываю.

— Командировка была запланирована давно, — шикает недовольно тётка, время о времени припадая к фужеру с шампанским.

— Вот именно, не отменять же. А её бросить не мог, вот и решил…

Ни черта не вижу. От расстройства перед глазами влажная пелена расплывается. Так нельзя! Стоп! У меня макияж!

А что важнее — не доставлю радости вредной стерве. Она не увидит моих слёз!

Смаргиваю. Делаю глубокий вдох. Считаю: раз, два…

— Я тебя ждала, — зло выговаривает женщина Диме. А у меня в груди застревает воздух. Как бы ни желала быть в стороне — идиоткой последней стою и прислушиваюсь.

— Милая, — глухо смеётся дядя, — хочешь сказать, что больше не о кого потереться было?

— Ты омерзителен! — шикает дама и, судя по цокоту каблуков, отходит дальше. Дима неспешно за ней.

Не пойду! Удерживаю себя на силу. Пинаю прочь, к дальней картине.

Вольные мазки, вызывающие цвета, размытый образ…

— Рина, — неорганизованный поток мыслей нарушает голос Димы. — Пойдём, у меня есть для тебя один бонус.

— Надеюсь, он не такой ядовитый, как эта? — едва заметным кивком указываю на Милену, попивающую шампанское возле картины на другом конце зала.

— Не бузи, мелкая, — подталкивает меня к стерве Дима.

Милена едва ли на меня смотрит. С надменным видом меняет фужер с шампанским с подноса очередного официанта.

С таким видом, будто одолжение делает, устремляется в арку, плавно покачивая бёдрами и приветливо улыбаясь всем встречным, идёт насквозь. Дима меня утягивает за ней. Желания идти нет, но разве можно возражать тирану-дяде? Глупость несусветная! Уже уяснила за месяц совместного проживания. Вру! С того момента, как он меня в проулке на руки подхватил. Когда укачивал… Уже тогда, точно кролик в кольцах удава, яснее ясного осознала, что не мне ему перечить.

Робкие попытки прерывает быстро, порой беспощадно, не размениваясь на такие мелочи, как сострадание, мягкость и бережность.

Сказал — сделала! Надо — раскорячивайся. Хочу — и ты хоти. Не хочу — и ты подыхай…

Вот и поспеваю на каблуках за ним, точнее подле него, размашисто идущего, — как неграциозная коза на коротком приводе.

Минуем второй зал, третий и у затенённой арки в закрытую зону останавливаемся возле небольшой группы людей. Пара элегантных женщин в годах, трое мужчины им под стать. Один знаком. Отдалённо, лицо…

Напрягаю память, пока стерва не помогает:

— Митрофан Романович, — привлекает внимание тягуче. Реагирует тот самый невысокий, худощавый, импозантный. Художник современности. Прокофьев! Многие его работы были признаны критиками и любителями. Не скажу, что мне близки по духу и ощущениям, но это не значит, что я ошибаюсь и моё мнение — единственное верное. Как бы то ни было — Прокофьев — знаменитая личность! И побывать на его выставке. Это же… Вау! Дед не поверит, когда расскажу. Жаль нельзя фотографировать. Я бы некоторые экспонаты с удовольствием дедуле показала.

А от мысли, что стою в нескольких шагах от ТАКОЙ личности, меня в дрожь бросает. Глаз не могу отвести.

Боже!!! Я правда в сказке. Жаль, она не совсем радостная — Милена подпорчивает настроение — напоминает злобную мачеху из Золушки.

А Прокофьев приятный внешне. Седина в висках, глубокий взгляд, аристократический профиль. Одет не так официально как остальные — тёмно-серый пиджак с декоративными латками на локтях, белая рубашка, обычные джинсы, чёрные ботинки.

Мужчина тихо винится перед толпой, и присоединяется к нам. Милена, точно мартовская кошка, ластится к нему.

— Привет дорогой, — певуче и растягивая губы в белоснежной улыбке.

— Рад тебя видеть, Мила, — Прокофьев приобнимает её за талию, и парочка обменивается поцелуями, как обычно принято в светском обществе, вроде поцелуй, но, не касаясь друг друга губами.

— Хочу тебя познакомить, — Милена пленяет его свободную руку: в другой фужер с шампанским, и кивает на нас с Дмитрием. — Это мои друзья, — воркует, — Дмитрий, — мужчины обмениваются рукопожатием, — и его… племянница, — опускается до интимного шёпота, и даже голову чуть в сторону склоняет, чтобы и губы не были видны.

Мужчина кивает, улыбается.

— В общем, — повышает чуть голос Милена, — эта милая девушка, Арина, — тётка умолкает, уставляясь на Диму и явно ожидая, что он подскажет:

— Родионовна, — не мешкает Дима, хмуро смотря на Милену и художника.


— Бог мой! — окидывает меня изучающим взглядом Прокофьев. Слишком ощупывающим, собственническим, насмешливым. — Нет, милая, вы гораздо моложе няни Александра Сергеевича и значительно краше, завладевает моей ладошкой и галантно её целует.

Да не уж-то… Знание такой мелочи, как сходство моего имени и отчества с инициалами любимой няни Александра Сергеевича сразу же прибавляет Митрофану Романовичу веса в моих глазах. Образованность нынче странный порок! Обсуждаемый и вызывающий усмешки.

— Она очаровательна! — выдаёт художник, благосклонно кивнув Милене.

Мне не нравится подобная оценка. Я же не кобыла на продажу!

— Я тоже так считаю, — лживо отмахивается тётка, змеёй улыбаясь. — Мне кажется, вам есть, о чём помолчать и поболтать. Если бы ты провёл небольшой экскурс, не разочаровался бы, — знающе кивает. — Девочка образованная и знает толк в искусстве.