Вероника Орлова - Бес

— Не трогайте… это моя девочка… моя. Уберите свои лапы.

— Она же чокнутая, давайте, отбирайте ребенка. Не то нам за него головы открутят.

— За нее тоже.

Когда малышку все же выдрали из моих рук, я пошатнулась, обводя их всех затуманенным взглядом и чувствуя, как темнеет перед глазами, как расплываются круги и как больно сжимается сердце.

— Это моя… моя девочка…

И провалилась в черную бездну, или это вода все же накрыла меня с головой.

Василич нервно барабанил упитанными пальцами по отполированной поверхности стола. Бросил на меня быстрый взгляд и потянулся за сигаретами. Стас удивленно вздернул бровь, увидев, как тот достает простенькую "Приму" откуда-то из-под стола. А я подумал, что неплохо было бы "вздернуть" самого Стасяна за то, что это предпочтение Егора Столетова, не так давно утвержденного губернатора края, к сотрудничеству с которым мы шли последние несколько месяцев, прошло мимо внимания моего помощника.

— Никак не могу избавиться, — прокомментировал как-то буднично Василич, делая глубокую затяжку, — привычка. Будете?

Он подвинул к нам стоявший на столе серебряный портсигар с изображением полноватой девки с оголенной грудью. Для гостей припас более качественную дрянь губернатор.

— Не привычка, а предпочтение, — я сел напротив хозяина кабинета, — а за предпочтения извиняться не нужно.

— Ну все же положение и должность обязывают соблюдать некие атрибуты статусности.

— Это если больше нечем "козырнуть".

Столетов улыбнулся, и его ничем не привлекательное, скорее даже, слегка отталкивающее круглое лицо обычного российского чиновника, словно преобразилось. Стало более человеческим что ли, если можно так сказать.

— А вы, значит, знаете, что мне есть чем.

— Губернатору-то?

Усмехнулся и нажал кнопку селектора.

— Маша, принеси нам, — вопросительный взгляд сначала на меня, потом на Стаса и, дождавшись ответов, продолжил, — три чашки кофе.

Конечно, мужчина знал, зачем мы приехали к нему, знал, какого разговора стоит ждать. Не так давно у меня появились конкуренты на рынке сбыта рыбной продукции. Хотя, по большому счету, конкурентами их тяжело было бы назвать, не тянули они по своим объемам и охвату территории. Если бы не одно "но": компания заручилась поддержкой одного видного московского политика, являвшегося, по совместительству, тестем главы этого самого "Вихря". Ублюдки обнаглели настолько, что перехватили у нас в один момент одного крупного зарубежного поставщика, а после стали рьяно демпинговать цены на продукцию. Несколько проникновенных "разговоров" с замами главы ничего существенного не дали. На место искалеченных помощников Иван Топоркин, он же некогда видный московский авторитет Топор, просто ставил новых людей. Пока к самому Топору пробиваться не получалось. И дело даже не в крутой охране, мы просто не знали, где находится эта мразь. Замы тоже, как ни странно. Связывался он с ними только через телефон. Лица его они не видели. Документы перевозили курьеры на бронированных машинах. Прям не криминальный элемент, а член Совета Федерации. Впрочем, навряд ли они между собой сильно отличались.

Столетов, по слухам, имел некоторое представление об этом самом Топоре. На самом деле, мне уже даже становилось любопытно. Столько лет все эти погони, перестрелки и переговоры не вызывали и толики интереса, так как все действия спектакля были заранее и до мелочей прописаны мной же. Реплики персонажей, их мимика и поступки, а так же скрупулезно выверено время, которое отводилось тому или иному герою очередного акта. А здесь я ощущал, как скользят бразды управления ситуацией в моих ладонях. И это, да, все же вводило в состояние некоего азарта. Когда не знаешь, какой следующий шаг сделает твой соперник, и заранее просчитываешь несколько вариантов сразу. Держало в тонусе. И в то же время ужасно раздражало. Потому что я ненавидел терять контроль. Ненавидел просто до зубовного скрежета. Видимо, сказывалось прошлое, слишком долго был зависим от других людей, чтобы теперь не ценить возможность самому управлять своей и чужими жизнями.

— Почему вы считаете, что я могу знать что-то про Топоркина?

— Я просто знаю это.

Да, мне слил тебя твой же родной братишка. Некоторые мужики придают слишком большое значение своим причиндалам. Стоит пригрозить им лишить этой драгоценности, как они совершенно по-женски, противно и высоко начинают взвизгивать и сулить золотые горы за возможность и дальше трясти яйцами.

— И что именно вы хотите узнать?

Правильно, понял, что игра в несознанку ничего не даст, а скорее, разозлит.

— Мне нужна вся информация на этого Топоркина. Его семья, где он прячется, кто именно еще "крышует" Топора.

— Но о нем известно слишком мало.

— Именно поэтому я и здесь.

— Тем более о его семье, — Столетов прервался на вошедшую с подносом секретаршу, дождался, пока она положит поднос на стол и уйдет, закрыв за собой дверь, — я сомневаюсь, что могу вам хоть чем-либо помочь.

— А я сомневаюсь, что ошибся, решив иначе.

Склонился к губернатору через стол, заметив, как он напрягся. Сильно напрягся, пальцы, обхватившие к тому времени тонкую ручку чашки, замерли, и Столетов отвел тусклые голубые глаза в сторону.

— Егор Васильевич, я бы не стал терять свое время на пустые разговоры, если бы не знал, что именно вы способствовали освобождению Топора из зоны. Если бы не изучил вас и всю вашу семью, включая троюродных родственников, как свои пять пальцев. Все ваше имущество, недвижимость, заграничные колледжи, в которых учатся ваши дети. Конкретно ваша дочь Ирина. Кстати она недавно сменила стрижку, передайте ей, что блондинкой с длинными волосами ей было гораздо лучше. Ну и, если пожелаете, мы можем передать привет вашему сыну Мише в клинику в Германии. Мои люди как раз неподалеку от его наркологического центра сняли квартирку. Сколько вы его не видели уже? Соскучились? Могу организовать его перевозку сюда.

И с привычным удовольствием услышать характерный звук — Столетов невольно сломал фарфоровую ручку чашки, которую слишком сильно сжимал.

— Поэтому не нужно играть со мной в ваши дипломатические игры, товарищ губернатор. Вся информация на Топора, или я лично привезу вам темноволосый скальп вашей дочери вместе с частями тела сына-нарика.

У него не было выбора. А я уже через пять минут покидал здание со странным предчувствием. Топора прикрывал мой дорогой и любимый Степан Тимофеевич Заплатов, когда-то вытянувший и меня из тюряги. А теперь… теперь эти ублюдки начали уже новый раунд. На этот раз против меня. И у меня, судя по рассказу Столетова, оставалось крайне мало времени, чтобы понять, какие цели преследуют мои бывшие благодетели.

* * *

— Александр Владимирович, — Стас, который должен был остаться на месте, чтобы следить за губернатором, вдруг резко обернулся и начал махать мне руками, держа в одной из них огромную черную трубку сотового телефона, — нельзя вам лететь пока. Штормовое передают.

— На сколько?

— Уже, — кажется, услышал, как он выматерился, когда я все же к вертолету пошел.

— В общем, что делать, ты знаешь, Стас. Держишь меня в курсе мельчайших деталей. Поехали, — это уже пилоту вертолета.

— Александр Владимирович, там штормовое передают.

— Я знаю. Полетели.

— Вы не поняли, там уже вовсю шторм. Мы сесть там не сможем.

— Это ты не понял, — мельком посмотреть на бегущего к нам и придерживающего от ветра кепку Стаса, — мы сейчас взлетим, а на острове ты посадишь вертолет. И он сядет нормально. Или ты ляжешь в землю. Навсегда.

— Бес, — Стас протягивает мне свою сатанинскую трубку, — начальник охраны, — взгляд на судорожно натягивающего перчатки и поправляющего микрофон возле рта, — "лаборатории".

— Да, Мороз.

— Александр Владимирович, у нас тут бедствие. В результате сильного шторма затопило практически все строение, нижние этажи и подвалы…

И у меня внутри все сжалось от страха. Пальцы, кажется, сами с такой силой в трубку впились, что еще немного — и раскрошат на хрен. Нельзя. Нельзя, Саша. Под взволнованный голос Мороза возвращаться в реальность, отпуская тот ужас, что вдруг взвился внутри от осознания брошенной им фразы:

— …несколько пострадавших. Двоих нужно эвакуировать на большую землю.

— Кто?

Не знаю., как выдавить из себя этот вопрос смог. Не знаю, почему мы до сих пор на земле стоим. Почему кретин этот в фуражке не делает и попытки взмыть вверх. Озарением: ждет окончания разговора. А у меня перед глазами она, запертая в своей клетке. И с каким-то неправильным, наверное, облегчением слышать другие имена. Чужие. Не ее. Людей, который служили мне верой и правдой… а я выдыхаю, довольный, что не ее проклятое имя слышу сейчас. Не этой сучки с зеленой заводью взгляда, в котором при каждой встрече я сам словно в самый лютый шторм окунаюсь. Каждый раз — насмерть. И ведь она же потом и воскрешает, чтобы вновь утопить в своей-моей ненависти и злости. Помехи. Гребаные помехи, прервавшие его голос, и облегчение тут же сменяется тревогой на грани истерики.

— Что с клеткой сто тринадцать?

И молчание. Какого дьявола он молчит? Почему слышу вздох его медленный вместо ответа?

— Отвечай.

Наверное, слишком сильно рявкнул, потому что пилот впереди вздрогнул и руки на руль положил. Но в ответ вновь это ненавистное потрескивание в трубке, о котором, скорее, догадываюсь, чем слышу в разрывающем уши шуме работающего вертолета.

— Сбежать хотела, — и изнутри ярость взвивается холодным порывом ветра, — сама ключ откуда-то достала, — все это торопливо, сбиваясь, но я знаю, что не лжет. Кишка слишком тонка. Но ярость не на нее, а на этого придурка, растягивающего мою агонию в долгие секунды его прерывающейся неровной речи.