Мартин не успокоился и принялся упрашивать банковского управляющего сделать для них исключение.

— Послушайте, я хорошо знаю эту девушку, — настаивал он. — Вы знакомы с моей семьей и со мной. Неужели вы не можете в виде исключения заверить эти документы без свидетельства о рождении?

Но мистер Клендон покачал головой.

— Это незаконно, — сказал он и сжал губы. — А теперь мне, наверное, следует позвонить вашему отцу и посоветоваться с ним по поводу этого дела.

Мартин быстро поблагодарил его и вместе с Клэр почти выбежал из банка. Им больше некуда было идти — и они пошли на луг. Там неподвижно лежали в траве, глядя на плывущие по небу облака.

— Я хочу, чтобы ты знала: мне очень, очень жаль, — сказал, наконец, Мартин. — Я обещал тебе, что мы поедем в Европу. Ты так мечтала об этом, а я тебя разочаровал. Я не смог ничего сделать. Я и не представлял, что возникнут такие проблемы.

— Мартин, все в порядке, правда, — попыталась успокоить его Клэр. — Я тоже виновата. Не смогла выяснить, где родители хранят мое свидетельство о рождении.

— Ты не виновата.

— Мы пытались, — вздохнула Клэр, — но у нас ничего не получилось — Она помолчала, потом добавила: — Может быть, это знак. Знак, что мы не должны были ехать.

— Знак? — переспросил Мартин. — Нет никаких знаков.

Он придвинулся к ней ближе.

— Не сдавайся, — прошептал он. — Пожалуйста.

Она не ответила.

— Послушай, — не отступал он. — Давай я попробую кое-что еще. Ты подождешь меня здесь?

Клэр задумалась на мгновение, потом кивнула.

— Куда ты пойдешь? — спросила она.

— К одному другу, — таков был ответ.

Через некоторое время Мартин вернулся. Он привел с собой высокого молодого человека приблизительно одного с ним возраста, с беспокойными пальцами и напряженным лицом.

— Клэр, — обратился к ней Мартин. — Это тот самый человек, о котором я тебе говорил. Я всегда называл его Тихоня, потому что он самый тихий парень из всех, кого я знаю.

Незнакомец улыбнулся и пожал руку Клэр. Ей сразу понравился этот серьезный, сосредоточенный молчун.

— Клэр, — сказал Тихоня, — Мартин объяснил мне, что у тебя небольшие проблемы с паспортом. Думаю, я могу тебе помочь.

Тихоня недавно сдал экзамен на нотариуса и был самым молодым специалистом во всем округе. Мартин предупредил Клэр, что если кто-нибудь узнает, что заявление заверено без свидетельства о рождении, то Тихоню лишат лицензии, и у него могут возникнуть серьезные проблемы с законом. Но Тихоня лишь глубоко вздохнул, а затем поставил печать и расписался на документах девушки.

— Все готово, — сказал он, протягивая ей бумаги.

— Ты даже не представляешь, как мы тебе благодарны, — улыбнулся Мартин. — Наконец-то мы с Клэр сможем выбраться отсюда.

Девушка пристально посмотрела на друга Мартина:

— Интересно… Что заставило тебя нам помочь? Я знаю, что это незаконно. Я знаю, что ты очень сильно рискуешь.

Тихоня пожал плечами. Сперва он ничего не ответил, потом наклонил голову и начал говорить:

— Этим летом я тоже встретил девушку. Осенью у нас свадьба. Все вокруг думают, что мы идеальная пара. Ее родители любят меня, мои — любят ее. И я люблю ее — всем сердцем, всей душой. У нее просто потрясающий смех, она умеет свистеть сквозь зубы, а еще она очень красивая. — Он замолчал на секунду, посмотрел вверх и продолжил: — И я не знаю, что бы я сделал, если бы не мог быть с ней.

Клэр и Мартин снова стали благодарить его, обещали присылать подарки из Европы, спрашивали, может, у него есть какие-то особенные пожелания — хрустальная посуда или шарф для невесты, — но Тихоня остановил их, подняв руку.

— Пожалуйста, — смущенно пробормотал он. — Идите. Вам еще на самолет надо успеть.

Около полуночи Мартин и Клэр были уже где-то над Атлантическим океаном. Они сидели в предназначенных для пассажиров первого класса креслах с высокими спинками, скованные страхом неизвестности, не осмеливаясь заговорить друг с другом и притронуться к еде, которую принесли заботливые стюардессы. Клэр прежде никогда не путешествовала на самолете, поэтому ее панику можно было отчасти объяснить тем, что в данный момент они летели больше чем в тысячи километрах над водой. Но тревога Мартина была напрямую связана с происшедшим. Он, наконец, получил то, к чему так долго стремился. И теперь это уносило его прочь от той жизни, к которой он привык.

На лекциях по введению в поэзию он узнал, что многие поэты воспринимали любовь как нечто возносящее. В данный момент, думал он, любовь в буквальном смысле вознесла их с Клэр над океаном, прочь от наивных детских стишков и невинных игр в песочнице, прочь от всего знакомого и привычного.

Когда самолет приземлился во французском аэропорту Орли, Мартин повернулся к Клэр — ее волосы сияли в лучах солнца — и крепко поцеловал в губы:

— Мы сделали это.

— Мы сделали это, — повторила она, хотя ни один из них толком не понимал, что именно они сделали.

Через несколько часов они уже входили в свой номер в гостинице «Георг Шестой». Носильщик показал им, что и где находится, даже объяснил — что их изрядно повеселило, — как отодвигать шторы и пользоваться кранами с горячей и холодной водой, после чего получил щедрые чаевые и удалился, жизнерадостно напевая что-то себе под нос. С улицы доносились невнятные гудки машин, свист, чьи-то проклятия, шелест листвы. И надо всем ощущалось неизменное присутствие Эйфелевой башни, которая, как казалось Клэр, подобно заботливой матери, присматривала за Парижем.

Ее собственная заботливая мама была далеко, за океаном, а здесь, в гостиничном номере, с кремовыми обоями, подушками-валиками, биде в ванной комнате, тюлевыми занавесками, рвущимися в открытое окно, были лишь они: усталый мужчина и усталая женщина, не разуваясь, рухнувшие на кровать в ожидании — что же будет дальше?

ГЛАВА ПЯТАЯ

По вечерам достопримечательности Парижа освещались мощными прожекторами, которые горели до полуночи, а потом бесцеремонно отключались — до следующего вечера. Клэр гадала, чувствуют ли парижане то же восхищение, что и она, когда смотрят вверх, на залитый молочным сиянием Обелиск или Собор Парижской Богоматери, или воспринимают все это как должное, как когда-то давно она воспринимала немногочисленные тусклые виды Лонгвуд-Фолс, лишенные подобной иллюминации.

Каждый вечер они с Мартином гуляли по Парижу до тех пор, пока не гасли прожекторы.

— Спокойной ночи, Нотр-Дам, — шептал Мартин, когда они стояли на мосту и смотрели, как собор медленно погружается во тьму. — Спи спокойно.

А им самим было не до сна. Париж 1952 года был замечательным местом для молодых бодрствующих американцев. Город уже успел оправиться от последствий войны и стал почти прежним, так что каждый, у кого было достаточно кинетической энергии, романтического настроя и карманных денег, считал своим долгом сюда приехать. В столицу хлынули туристы из Штатов, и в любом уличном кафе или ресторанчике за звоном бокалов и эмоциональной французской речью можно было различить знакомый американский выговор.

Сначала Мартин и Клэр старались избегать своих соотечественников. Им хотелось остаться наедине с новым городом, забыть, что когда-то они жили совсем в другом месте. Мартин продал фамильный герб Рейфилов старому ювелиру с безупречной репутацией. Увидев драгоценность, тот опустился на стул и долго рассматривал через лупу каждый бриллиант. Вырученных денег оказалось достаточно, чтобы жить, ни в чем себе не отказывая, до осени, а там Мартину исполнится двадцать один год, и он станет полноправным наследником семейного состояния.

Однажды Мартин отвел Клэр в бутик Шанель. Просторные залы, наполненные прохладой и волшебными ароматами, сначала смутили девушку, но Мартин буквально втолкнул ее внутрь и с улыбкой наблюдал за тем, как Клэр завороженно смотрит по сторонам. На бесконечные ряды всевозможных нарядов, на длинноногих европейских моделей, которые ходили по магазину, едва касаясь пола, подобно лесным ланям, и обычных женщин, разглядывающих товары. Мужчины предпочитали стоять в стороне, у стены, и Мартин вскоре присоединился к ним, скрестив руки на груди. Происходящее вокруг казалось ему похожим на странно-завлекающий эротический ритуал: дамы заходили в кабинки для переодевания, облачались в выбранный наряд, затем раздвигали светлые шторы и представали перед мужчинами в волнующе обновленном виде. Женщины прихорашивались, мужчины оценивали. Для последних кто-то из персонала бутика принес напитки, и Мартин взял бокал, чувствуя себя так, словно он на коктейльной вечеринке, а не в магазине. Клэр решила примерить платье цвета неспелого яблока. Мартин вдруг понял, что почти все цвета он сравнивает с едой — нет, он почти все на свете сравнивает с едой. И ничего не может с собой поделать. Платье сидело на девушке идеально, а вот от шляпки, которую предполагалось с ним носить, она решительно отказалась.

— Non, non, — ответила она продавщице, предложившей ей головной убор.

Клэр по-прежнему терпеть не могла носить шляпы, хотя и настаивала, что это не имеет никакого отношения к тому, чем занимается отец Мартина. Она просто не хотела, чтобы что-то сдерживало ее волосы, ей было необходимо все время чувствовать себя свободной.

А в Европе Клэр действительно чувствовала себя полностью свободной. Она сказала об этом Мартину, как только они вышли из бутика Шанель с блестящим фирменным пакетом, в котором лежало упакованное в тонкую бумагу яблочно-зеленое платье. Оно оказалось таким дорогим, что Клэр чуть не передумала его покупать. Они брели по набережной Сены, сумка беззаботно покачивалась на руке девушки, Мартин кормил птиц остатками булочки, которую положил в карман после завтрака в номере. Время от времени он смотрел на Клэр и думал, что она выглядит очень счастливой. В Лонгвуд-Фолс он ни разу не видел ее такой. Даже в самый первый день, когда они столкнулись в беседке, в ней чувствовалась какая-то настороженность, скованность.