— Так позволь мне с ними поговорить, — попросил Мартин.

Клэр снова посмотрела на него.

— Хорошо, — ответила она — Ты можешь прийти к нам.

В тот вечер Мартин снова оказался на маленькой кухне в доме на Бейджер-стрит. Он стоял и готовил овощной суп для матери Клэр. Он использовал лучшие ингредиенты, которые смог достать, добавил кое-какие травы, по слухам, обладающие целительными свойствами, а затем растер все так, чтобы получившееся блюдо напоминало детское пюре. Морин, которая уже много дней была не в силах что-либо съесть, как-то смогла проглотить чашку этого супа. Когда Мартин только переступил порог их дома, родители Клэр встретили его довольно неприветливо, но после того как он тихо ушел на кухню и занялся готовкой, Морин и Лукас вроде бы оттаяли.

Мартин приходил каждое утро и молча готовил еду для матери Клэр, стараясь, чтобы каждое блюдо отличалось по вкусу от предыдущего. Он придумывал супы, каши, блюда из свеклы, пастернака, сладкого картофеля и лука. А еще он делал мороженое для всей семьи по своему собственному рецепту. Мартин часами пропадал на маленькой, тесной кухне, стараясь угодить матери Клэр, женщине, которой никогда не нравился ни он сам, ни то, во что он втянул ее дочь, а вечером он возвращался в «Сторожку» и быстро засыпал на старой продавленной кровати.

Однажды в конце марта Морин Свифт позвала дочь, которая как раз в тот момент несла ей чашку приготовленного Мартином куриного бульона.

— Что такое, мама? — спросила Клэр, сев на жесткий стул, стоявший у постели Морин.

Мать медленно повернула голову и посмотрела на нее потускневшими глазами.

— Клэр, — спросила она хриплым, изменившимся голосом, — ты собираешь снова уехать с ним?

Клэр не знала, что ей ответить. Они с Мартином пока не обсуждали планы на будущее. Они предпочли на некоторое время забыть о них и сосредоточиться на том, что происходит в настоящий момент.

— Не знаю, — тихо произнесла она.

— Но ты обещаешь убедиться в том, что с отцом все хорошо, перед тем как уехать? — спросила Морин. — Ты позаботишься о нем? Я так беспокоюсь, он в последнее время стал сам не свой.

Клэр кивнула, а Морин Свифт продолжала говорить. Ее речь становилась все более неразборчивой и невнятной, она перескакивала с одного предмета на другой: то принималась рассказывать о клетчатом платье, которое она носила, когда была ребенком, то вспоминала о первом свидании с отцом Клэр, а потом о буре, которая повалила забор в 1932 году, как раз когда родилась Клэр.

— В ту ночь вода была повсюду, — медленно и тихо говорила мать, — часами лилась с неба бесконечным потоком. Я думала, что ливень никогда не прекратится. Твой отец вышел из дома под проливной дождь без плаща, сапог, даже без шляпы и принялся поднимать забор, повалившийся на дорогу. Помню, на нем была красная клетчатая рубашка.

Голос Морин Свифт постепенно угасал, становясь все слабее и слабее, словно она уходила вдаль по длинному коридору.

«Мама, мамочка, — украдкой вытирая слезы, подумала Клэр, когда мать повернулась к стене и закрыла глаза, — это ты от нас уходишь, а не я».

После смерти Морин Свифт стало ясно, что Клэр придется задержаться в родном доме. Кончина жены сильно повлияла на Лукаса Свифта: ему стало совсем тяжело вставать по утрам и выполнять свои обязанности в фирме «Свифт: мастера на все руки». Каждый день Клэр приходилось будить его, готовить кофе, искать одинаковые носки, проверять, точно ли он взял все нужные инструменты, которые понадобятся на работе, и напоминать об ужине по вечерам. Лукас Свифт погрузился в пучину тоски и не выказывал никакого желания оттуда выбираться. Вместо этого он на протяжении многих часов сидел на заднем крыльце, скручивал сигареты, курил и смотрел на маленький участок земли у своего дома. Он едва обращал внимание на то, что происходило вокруг. Мартин по-прежнему занимался хозяйством, пытаясь хоть как-то помочь Клэр, и Лукас ничего не имел против его присутствия. Мартин порой даже задавался вопросом, знает ли отец Клэр о том, что он ходит к ним домой.

Однажды вечером, когда Клэр мыла посуду, а Мартин уже собирался вернуться в мотель, Лукас окликнул его со своего крыльца:

— Какие у тебя планы? Насчет моей дочери.

Мартина удивил не столько сам вопрос, сколько тот факт, что у Лукаса был довольно прагматичный взгляд на Клэр и ее будущее.

— Я собираюсь жениться на ней, когда мы вернемся в Лондон, — вежливо ответил он и добавил: — Конечно, мы были бы очень рады, если бы вы пришли к нам на свадьбу. Мы бы придумали что-нибудь насчет перелета.

Лукас Свифт нетерпеливо покачал головой:

— Никуда я отсюда не уеду, и ты прекрасно об этом знаешь.

Да, Мартин знал об этом: отец Клэр был не из тех людей, кто легко расстается со своей привычной жизнью, особенно сейчас, после смерти жены.

— И когда же ты заберешь мою девочку? — продолжил Лукас.

— Заберу? — переспросил Мартин. — Мистер Свифт, я не забираю ее. Я имею в виду, что она сама хочет уехать. Ей уже двадцать один год. А что касается того, когда это произойдет, то я и сам не знаю. Когда Клэр решит, что готова. Когда приведет здесь все в порядок.

— Ну, и когда же это случится? На этот раз она меня предупредит или опять оставит записку и сбежит ночью?

Мартин опустил голову. Отец Клэр до сих пор гневался на него за то, что он увез Клэр из отчего дома к другой жизни, в которой не было места подобным вопросам. Только страшная беда заставила ее вернуться. Если бы не болезнь и смерть матери, Клэр по-прежнему просыпалась бы рядом с Мартином в залитой солнцем квартире на Добсон Мьюс, 17, занималась скульптурой, гуляла по Лондону и жила той жизнью, которой ее отец даже представить себе не мог.

— Простите, что я сделал вас и вашу семью такими несчастными, — в конце концов, сказал Мартин. — Я этого совсем не хотел.

Лукас некоторое время пристально смотрел на него, потом кивнул, неохотно принимая извинения. Но Мартин никак не мог выкинуть из головы вопрос: когда же Клэр будет готова вернуться в Лондон? Когда она решит, что уже обо всем позаботилась и может улететь? Она каждый раз находила новое неотложное дело: нужно зашить дырку на рукаве отцовской рубашки или поставить заплатку ему на штаны, помочь заполнить документы для заказчика из пригорода, посидеть с ним вечером после ужина, просто для того, чтобы ему было легче уснуть, и чтобы лишний раз убедиться, что он не слишком одинок и испуган тем, что вдруг оказался старым человеком, потерявшим жену, с которой прожил столько лет.

Ни Мартин, ни Клэр не решались напрямую обсуждать этот вопрос. Их дом был в Кенсингтоне, среди садов, которые однажды посетил Питер Пен из старой детской сказки, в маленькой квартире на Добсон Мьюс, 17. Им обоим там было очень хорошо, и на их лицах появлялась улыбка при мысли о том, что это и есть самое подходящее место, чтобы осесть и пустить корни. Но теперь их дом был заперт и пуст, а простыни на кровати с полозьями, не согретые их теплом, лежали в идеальном порядке. И никто из них не знал, когда они вернутся.

Мартин попрощался с отцом Клэр и пошел ночевать в «Сторожку». А утром, когда Лукас уже отправился на работу, он вернулся к дому Клэр — ему не давал покоя вчерашний разговор, и он хотел обсудить все прямо сейчас. Клэр гладила рубашки отца. Она стояла в гостиной рядом с гладильной доской, окруженная запахом чистого белья и шипением пара, вырывающегося из-под металлической подошвы утюга, когда тот прикасался к ткани.

— Меня пугает то, что происходит, — напрямую сказал Мартин.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Клэр, хотя, конечно, она знала ответ.

Ее рука продолжала спокойно двигаться туда-сюда, методично разглаживая складки на рубашке отца.

— То, что происходит с нами, — продолжил Мартин. — Я чувствую себя глупо, говоря об этом, но все равно не могу избавиться от тревоги. Наша жизнь в Европе: все, что мы делали, все места, где мы побывали, еда, которую мы пробовали, путешествия на поездах и то, как мы чувствовали себя, когда были рядом, — мне начинает казаться, что мы все это выдумали. Как там говорят французы, когда у двух людей появляются одинаковые бредовые мысли? Folie a deux — безумие на двоих. Но мы не выдумали это и не сошли с ума. — Он замолчал и осторожно посмотрел на Клэр: — Я хочу сказать, что мне надо знать, будем ли мы вместе. Я хочу быть в этом уверен.

Клэр аккуратно поставила утюг на подставку и посмотрела на Мартина. Они стояли по разные стороны узкой, неустойчивой гладильной доски.

— Сейчас я нужна отцу, — ответила она. — Ты видел его, Мартин. Он похож на человека, потерпевшего кораблекрушение. Он умрет без меня.

— Тогда я останусь здесь с тобой.

— Здесь? О чем ты говоришь?

— Возьму отпуск в ресторане и объясню Дункану, что мне нужно остаться в Штатах на некоторое время, — объяснил Мартин.

— Но мы все равно не сможем жить вместе. Надеюсь, ты помнишь, что мы до сих пор не женаты.

Мартин молчал. Он мог бы сказать в ответ: «Тогда мы сейчас же отправимся в Нью-Йорк, и ты выйдешь за меня замуж, так что хватай кофту и пойдем на вокзал», — но не сказал. Для них обоих настало печальное время, совершенно неподходящее для праздника. Они не устроились и не осели на одном месте, как собирались. Сейчас был не лучший момент для свадьбы, и они оба это знали.

— Хорошо, тогда я останусь в городе и буду делать, что смогу, — сказал он, наконец. — Мы справимся.

— Но где же ты будешь работать? — спросила Клэр.

Сама она помогала отцу в его фирме, делала легкую работу: отвечала на телефонные звонки, рассылала квитанции и счета — все то, с чем Лукас Свифт прежде справлялся без труда, и что теперь стало для него непосильной ношей.

— Я… — Мартин задумался на мгновение, — буду искать работу в местных ресторанах. Скажу, что я отчаявшийся человек.