— Жаль, что ты его не застрелила, — равнодушно произносит муж, будто бы и не говорит ничего такого из разряда вон выходящего. — Хотя я и так знал, что ты не способна на такое, но всё же… — дополняет задумчиво.

Федеральный судья, давно и жестоко превысивший свои служебные полномочия, да и вообще всю полноту разрешённого рода деятельности, трёт наружной стороной ладони подбородок и по-прежнему не смотрит на меня. Мне же требуется не меньше минуты, чтобы понять, что Агеев только что упомянул о младшем из братьев, а не о старшем… Почему-то кажется, будто, поступи я подобным образом с ними обоими, он и тому тоже был бы несказанно рад.

— Слышал бы тебя сейчас кто-нибудь ещё… — хмыкаю недовольно. — Обязательно было дожидаться пока я выпущу пару патронов? Прежнего мало было что ли вам? — добавляю в укоре. — Не считаешь, что это уже чересчур, а?

Приступ негодования во мне настолько силён, что душит. Жадно и шумно я втягиваю воздух, но никак не могу надышаться. Будто весь кислород вокруг изъяли в наказание свершённому мною.

— Зато теперь Лебедева как миленькая даст показания, которые существенно помогут хода дела, — равнодушно отзывается он. — Арсений неба не в клеточку больше не увидит.

Долго и размышлять не надо, что этот вариант Рома тоже заранее просчитал. Не удивлюсь, если вообще специально всё к тому подвёл.

— Ну да, конечно, — хмыкаю в презрении.

Отворачиваюсь от него, малодушно задумываясь о том, чтобы и правда выполнить предписание врача и недавнее пожелание Агеева — забить на всё и лечь спать. Голова слишком тяжёлая и думать о чём-то ещё довольно проблематично. Но звук входящего на телефоне мужа быстро развеивает последнюю мысль. Мужчина бегло читает поступившую информацию, а после разворачивается ко мне.

— Прооперировали твоего ненаглядного. Нормально с ним всё. К утру скорее всего из реанимации переведут в общее отделение.

Шумно выдыхаю и не могу справиться с напрашивающейся улыбкой.

— Мне можно к нему? — спрашиваю с надеждой.

Знаю, что нельзя, но… И не такое возможно, если только Агеев пожелает.

— Хм… — слышится в ответ.

Мужчина прищуривается и окидывает меня оценивающим взором.

— А если скажу «нет», тебя это остановит? — интересуется он встречно.

И столько невысказанного кроется во взгляде серых глаз, будто вопрос относится не конкретно к данной ситуации, но и вообще в целом.

— Я… люблю его. Всегда любила. И сам знаешь, — оправдываюсь зачем-то.

Больше не в силах смотреть на мужа, отворачиваюсь и поднимаюсь с постели, попутно пытаясь вспомнить в какую сторону необходимо идти, чтобы попасть куда так зовёт сердце и рвётся душа.

— Знаю, — горьким сожалением отзывается Агеев. — У меня с памятью ещё не настолько плохо, чтобы я мог забыть такое. К тому же, когда я изначально планировал твоё возвращение сюда — тоже не забывал, — добавляет многозначительно.

Он сокращает разделяющее нас расстояние в пару быстрых размашистых шагов. Я даже с места сдвинуться не успеваю прежде чем его шероховатые ладони опускаются на мои плечи, а тяжёлое дыхание касается затылка. Замираю, не в силах переварить тот контраст, который воцаряется в моей голове. Я должна идти. Но и покинуть мужчину, который пожертвовал ради меня очень многим… Всё-таки я неблагодарная лицемерная дрянь. Возможно, Арсений всё же был прав в какой-то мере. Я же мучаю не только себя. Их всех тоже.

— А ещё я знаю кое-что ещё… — дополняет Рома.

Судорожно сглатываю подкативший к горлу комок. И просто жду, когда он продолжит вновь. Произнести что-то вслух для меня просто за гранью достижимого.

— С тех самых пор, как я впервые увидел тебя, — облегчает мою участь мужчина, заговаривая вновь. — Ту сломленную семнадцатилетнюю девочку с моим сыном на руках… Уже тогда сразу было понятно, что если твоё сердце и будет делить нечто светлое и безграничное, помимо любви к этому крошечному свёртку, так отчаянно нуждающемуся в твоём тепле, то… — он делает недолгую паузу, шумно втягивая воздух, — это буду точно не я. Так что можешь не думать о том, как я останусь один, если ты уйдёшь, — придвигается ближе, затрагивая мои волосы в лёгком поцелуе и ненадолго замирает в таком положении, позволяя мне прочувствовать насколько же трудно ему даётся каждое произнесённое слово. — И вообще… Спасибо тебе за всё, девочка. Сегодня я вернул тебе долг за твою доброту и заботу. Теперь мы квиты.

Можешь делать что угодно. Я не встану у тебя на пути. Ты свободна в своём выборе.

Говорят, жизнь — как сломанная карусель: поднимет тебя выше неба, а после размажет о землю… Именно так происходит со мной постоянно. И этот раз не становится исключением. Вот только это моё очередное взлёт-падение, пусть и не менее болезненно, но оно и правда приносит освобождение. Сердце бьётся будто бы с новой силой. Гораздо легче и быстрее.

— Спасибо, — шепчу негромко.

Агеев отступает на шаг назад, а я оглядываюсь, не в силах удержать переполняющие меня изнутри эмоции. Обнимаю мужчину и целую его в щёку.

— Ты самый лучший… — добавляю в таком же тоне. — Ну об этом ты тоже наверняка знаешь, — заканчиваю смущённо.

Встречаю в серых глазах мелькнувшую растерянность, мгновенно сменившуюся на более привычную отстранённость. Мужчина вздыхает напоказ удручённо и качает головой, будто бы не признает сказанного мною.

— Иди уже, — отмахивается напоказ устало.

А мне большего и не требуется. Даже не бегу, вылетаю из палаты, не раздумывая о направлении, в котором меня несёт навстречу моей новой жизни. Я просто знаю, что оно правильное. И чтобы не случилось позже… Больше ни разу не пожалею. Ни о чём.

Артём всё ещё под наркозом, а реанимационная медсестра при моём появлении мрачнеет и хмурится, бормоча себе под нос, что не положено тут «шляться всяким», однако ничем иным не препятствует моему пребыванию возле мужчины. Я же сажусь на край постели и последующие несколько часов просто не отхожу от него, осторожно и бережно сжимая широкую сильную ладонь в своих подрагивающих пальцах. Честно говоря, понятия не имею как Рупасов отреагирует на такую мою вольность, но по большей части это не тревожит меня. Слишком важно чувствовать исходящее от него тепло и ощущать, что он рядом.

— Ты… — едва слышно произносит Артём, когда приходит в себя.

Он болезненно морщится и слегка приподнимается выше.

— Я… — отвечаю с ласковой улыбкой.

Наверное, надо бы сказать гораздо больше, но, глядя в омут цвета бездонной синевы, любые слова кажутся ненужными, да и вообще малозначимыми.

— Ты… Стреляла в меня, — поправляет сам себя Рупасов. — Два раза причём.

Он слегка прищуривается и больше ничего не говорит, ожидая моей реакции.

— Да, стреляла, — каюсь без раздумий, тут же разбавляя короткую повинность встречным. — А ты бросил меня. Тоже два раза.

Уголок его губ приподнимается в ухмылке. Я тоже продолжаю улыбаться, хотя сердце обливается горечью вины. Но и оправдывать собственные действия дальше я не спешу. Просто не знаю, что следует сказать и как объяснить содеянное, ведь, судя по всему, Артём явно не в курсе о многом, а портить такой момент ужасными известиями… Пожалуй, не сегодня.

— Потом расскажу, ладно? — подвожу мысленный итог вслух.

Мужчина прикрывает глаза, выражая тем самым согласие, и сжимает ладонь, которая до сих пор покоится в моих руках. Синева его глаз наполнена безмятежностью и чем-то ещё безгранично тёплым, нежным — тем, что согревает моё сердце и развеивает последние сомненья… Временно высвобождаюсь от прикосновения любимого, снимаю с безымянного пальца полоску из жёлтого золота, аккуратно положив украшение на край прикроватной тумбы. С пару секунд смотрю на обручальное кольцо, внутренне отпуская каждое мгновение своего прошлого, а затем перевожу взгляд обратно на мужчину.

— Я люблю тебя. И больше никогда не оставлю.

Эпилог

Восемь месяцев спустя


Шум прибрежных волн убаюкивает сознание. Я почти засыпаю, сидя в плетёном кресле на веранде моего нового дома, когда на плечи ложится тёплый плед, а висок обжигает горячее дыхание любимого.

— Как мои девочки? — тихонько шепчет Артём.

Он нежно целует в щёку и опускается прямо передо мной на корточки, переводя взгляд с моего лица на заметно округлившийся животик. В омуте цвета бездонной синевы лучится тепло, а на его губах запечатлена ласковая улыбка.

— Хорошо, — отзываюсь тихонько.

На самом деле жутко болит поясница, постоянно тошнит и вообще в последнее время я ненавижу весь мир, чуть ли не каждую минуту молясь о том, чтобы срок родов приблизился как можно скорее… Но то, конечно же, по большей части остаётся только в мыслях. Ведь в моей жизни есть абсолютно всё, чего бы я только могла пожелать, и даже чуточку больше, поэтому грех жаловаться на прилагающееся как обязательное неотделимое дополнение.

— Устала? — добавляет мужчина.

Солнце на горизонте почти село, а закатные лучи озаряют горизонт алыми красками, раскрашивая волны в ста шагах от нас в причудливые краски. Я провела на улице большую половину дня, бессовестно предаваясь безделью, так что вопрос в принципе не уместен, к тому же Рупасов и сам только вернулся с работы, поэтому отрицательно машу головой, едва сдерживая ехидную насмешку.

— Твоя мама мне чуть ли не полный багажник загрузила чего бы нам сегодня поесть на ужин, так что… — не договаривает Артём, потянув меня за руки к себе, тем самым помогая подняться. — Голодная? — дополняет, почти смешивая наши дыхания.

Он отпускает мои руки, тут же обнимая за плечи, а я подаюсь вперёд, не собираясь и дальше ждать, пока любимый соизволит, наконец, поцеловать меня как следует за этот жутко длинный в его отсутствие день. Прижимаюсь к нему настолько близко, насколько позволяет моё положение, и пробую на вкус настолько же чужие, насколько и самые родные губы.