Я отказываюсь верить, что этот разговор только что состоялся. Наверное, я такая сонная, что у меня галлюцинации.

Просто на всякий случай я иду в уборную, брызгаю холодной водой на лицо, расчесываю волосы пальцами, чтобы они выглядели привлекательно взъерошенными – но не настолько привлекательно, чтобы казалось, будто я взъерошила их специально. Затем я засовываю руку под футболку, чтобы поправить лифчик. Сальваторе смотрит в сторону.

Когда я возвращаюсь к столу, он уже завален едой: тарелка горячего борща (лучше, чем у моей бобэ[16], но я никогда не скажу ей об этом), полдюжины вареников, немножко копченой колбасы. И скоро должны принести блинчики с начинкой. Что я могу сказать, я очень, очень голодна, и мне ужасно хочется мяса. Может, заберу остатки для той ведьмы или еще какого-нибудь обитателя улиц.

Я набрасываюсь на еду, словно меня только что выпустили из тюрьмы. Когда мне наконец удается оторваться от еды, кажется, с моего подбородка капает борщ. И я вижу, что он здесь. Вот черт. Мерлу Хаггарду стоило бы запомнить: чудеса и правда случаются.

Я по-прежнему растеряна, но я вспоминаю, как чувствовала себя обновленной, решив, что мне предстоит в будущем стать гуманитарным представителем ООН. Я неуязвима, я не увлекусь им снова, я абсолютно уверена, что проведу свою жизнь в одиночестве и целомудрии. Наверное, это не так уж плохо. У меня никогда не будет венерических заболеваний, мне никогда не придется бояться, что презерватив порвется, или переживать, что мне не хватает секса, да даже думать и мечтать о нем не придется, и благодаря этому я, наверное, достигну просветления, как далай-лама. Так что все хорошо. Нулевой баланс. Ник может расслабиться. Я не попытаюсь его сожрать.

Сначала Ник молчит – он просто сидит, намазывая масло на кусок халы, погруженный в это занятие. Это охлаждает мой пыл. Жуя булку, он спрашивает:

– На сколько человек ты заказала?

Он отпивает мою колу, рыгает, а потом повторяет фразу, которую я выдала перед тем, как сесть в такси.

– «Теперь ты свободен»? Что это вообще значит?

Его слова звучат агрессивно, но на его губах снова играет эта чертова полуулыбка.

Я ничего не могу сделать со своей хандрой, но, по правде говоря, одновременно я хочу облизать его с ног до головы. Поверить не могу, что он здесь. Я хочу проделать с ним несколько совершенно неприличных вещей. Вместе с ним.

Я стараюсь, чтобы мой голос звучал равнодушно:

– Это означает, что мы встретились при странных обстоятельствах и провели вместе несколько странных часов, но одно только то, что я строила из себя последнюю дрянь, не означает, что ты должен изображать милого парня и типа пытаться продлить наши якобы отношения. Как бы там ни было, мы друг друга вообще не знаем и даже нормально друг другу не представились.

Ник перебивает меня, вытянув руку, испачканную маслом.

– Меня зовут Ник, – говорит он. – Я из веселого местечка под названием Хобокен. До сегодняшней ночи Where is Fluffy были моей любимой группой. Я пишу песни. Меня кинула одна олениха, но я стараюсь с этим справиться. А ты?

Я отвечаю на его рукопожатие, пытаясь подавить улыбку. Я не позволю ему оставить меня в долгу.

– Я Нора, – отвечаю я. – Из совершенно невеселого местечка под названием Энглвуд, чтоб его, Клифс. Мне нравятся песни, написанные другими. Я кинула одного оленя, а он кинул меня. И мы покатились по этой наклонной плоскости. Но я стараюсь с этим справиться.

– Привет, Нора, – говорит он.

– Привет, Ник, – отвечаю я.

– Можно я уже заберу свою чертову куртку?

– Нет, – я заслуживаю хоть какой-то компенсации за то, как чувствовала себя отвергнутой, за то, что обречена провести всю последующую жизнь в безбрачии, посвятив ее добрым делам.

– Почему?

– Потому что Сальваторе хочет, чтобы она осталась у меня.

– Он сам тебе сказал?

– Ага.

– Но что, если куртка на самом деле не его? Что, если он не имел никакого права ее тебе отдавать? Что, если на самом деле это был его злобный брат-близнец, Саламандр, который просто заказал вышить на ней имя Сальваторе, чтобы люди принимали его за доброго брата и не мешали ему творить всяческие злодеяния?

– И какие у него зловещие планы?

– Ну, знаешь, захват мира, все такое.

– Захват мира – это утомительно и банально. Людям следовало бы сосредоточиться на том, чтобы быть ответственными гражданами планеты, а не вести себя как козлы. Можешь передать это Саламандру, когда он в следующий раз придет попросить у тебя куртку. Скажи ему, что мы с Сальваторе решили основать новый мировой порядок. Это движение под названием «Расслабься, блин, уже и отдай девочке куртку».

– У нового движения будут значки и футболки?

– Возможно. Также мы планируем выпустить наклейки на чемоданы, а может, даже сделаем совместные продукты с Nike или IBM.

Я сама не замечаю, что смеюсь, что вообще шевелюсь, но тут Ник поправляет прядь волос, которая упала на мое лицо, и заправляет ее мне за ухо, и на мгновение я чувствую, как мое дыхание касается его руки. И теперь мы смотрим друг на друга, глаза в глаза, и в его взгляде, возможно, есть прощение, и, возможно, оно взаимно. На секунду желудок сжимается от надежды, и это то же самое чувство, что и ужас, но я – неудачница, которая ничему не учится, и поэтому я выпаливаю:

– На самом деле мы с тобой уже вроде виделись.

– А? – переспрашивает он.

Обжорство подействовало на мой мозг, в голове туман, я не способна разграничить флирт и болтовню.

– Мне кажется, я в каком-то смысле тебя уже знала – через Трис. Мы с ней, в общем-то, не подруги, но и чужими нас не назвать. Ты сделал несколько восхитительных миксов для этой дуры, написал прекрасные песни. Я смотрела на то, что ты делал для нее, и всегда думала: «Эй, я была бы не против познакомиться с этим парнем». Нет, не то чтобы я хотела отбить у нее парня, и я не собираюсь кого-то преследовать, по крайней мере не планирую, но все-таки…

Ох, к черту это все, давайте я просто скажу честно. Не его одного отпустили на волю – меня тоже…

– Думаю, я просто подумала, что ты можешь оказаться классным, еще до того, как с тобой познакомилась, по косвенным уликам. Так что не думай, что я вешаюсь на кого попало.

Повисает молчание, и в этом молчании я ощущаю, как ненавижу всех парней за то, что они постоянно не знают, что сказать.

– Почему ты ушла? – спрашивает он. А ты почему остался?

– Вопрос национальной безопасности… Нас с Сальваторе срочно вызвали. Оказалось – ложная тревога.

А ты, расчудесный тупица, как думаешь, почему я ушла?

Патовая ситуация. Мы едим.

– Где твои друзья? – наконец спрашиваю я, прожевав пару вареников. Просто чтобы хоть что-то сказать. Снова. Я уверена, что его приятели могут явиться сюда в любой момент, чтобы забрать его, и, возможно, прихватят мои блинчики. Наверное, Ник нашел меня, только чтобы забрать свой гребаный телефон.

Ник отвечает:

– Дэв ушел с Тэдом.

– С Тэдом?

– Ну с этим, с Тэдом из Are You Randy?

– В Are You Randy? нет Тэда. Там есть Рэнди и еще несколько ребят, но никого по имени Тэд.

– А кто тогда Рэнди? – спрашивает Ник.

– Парень, который пытался приставать к Кэролайн!

– Кто такая Кэролайн?

– Да черт тебя побери, а кто такой Тэд?

– Парень, к которому клеился Дэв!

– Это Хантер! Из группы Hunter Does Hunter.

– А, – отвечает Ник. – Теперь понял. – Он рисует схему на бумажной подстилке, лежащей на столе. – Дэв с Тэдом, также известным как Хантер. Причем Хантер – это не Рэнди, а Рэнди клеился к Кэролайн. А Кэролайн, я полагаю, и есть та девочка, которая осталась на заднем сиденье фургона с Томом и Скоттом?

Я накрываю ладонью его кулак.

– Да!

Я чувствую себя так, будто еще раз станцевала с Джонни Кастлом, и, наверное, я сплю, потому что это ведь невозможно. Ника не существует, ничего этого не происходит на самом деле. Надеюсь, я не проснусь слишком рано. Я щиплю его за бедро, чтобы проверить, он наклоняется ко мне, и мы оба с предвкушением улыбаемся друг другу, наши глаза встречаются, и я думаю, что вот-вот произойдет кое-что весьма естественное и весьма приятное, вот только…

Над нашим столом нависает Чудище. Оно показывает на меня.

– Мне нужно с тобой поговорить. Зайди в мою кабинку.

Трис резко разворачивается и направляется в туалет.

Блин, даже несмотря на то, что у ее крашенных в светлый оттенок волос уже виднеются черные корни, тушь и помада размазались после ночных приключений, а глаза покраснели от усталости, она по-прежнему выглядит привлекательно. Это так несправедливо.

Я встаю из-за стола, погрозив Нику пальцем. Он никогда не поймет, но я напеваю ему строчку из Heathers, прежде чем отлучиться к Трис: «A true friend’s work is never done»[17].

– «Bulimia is so’ 87, Heather»[18], – отвечает он.

Боже правый, на хрен. Думаю, у меня только что впервые случился оргазм.

Когда я вхожу в кабинку, Трис справляет нужду. Она не из тех, кто беспокоится насчет личного пространства. Но я все равно закрываю за собой дверцу и спрашиваю:

– Какого черта ты здесь делаешь?

Она отдает мне то, что не нужно ей, словно вручает подарок, упавший с неба. И все-таки она, похоже, твердо намерена помешать мне просто открыть его и порадоваться.

– Мое свидание пошло не так, и я решила, что найду тебя там, борщовка. Мне нужны деньги на такси до дома. И я решила, что ты у меня в долгу. Пятьдесят баксов хватит на цыганскую повозку до Джерси и набег на Starbucks.

Она подтирается, выпрямляется, смывает.

– Ну так что, я их получу?

Она отодвигает меня, идет к раковине и моет руки.

– С чего ты взяла, что я перед тобой в долгу?

– Ну знаешь, я отдала тебе Ника.

– Ты серьезно, что ли? – спрашиваю я. Потому что нам нужно разобраться в этом раз и навсегда.