Елена Кралькина - Беспокойное лето. Послесловие

Я съездил в командировку в Ленинградскую область. Сначала показалось – никаких зацепок. Ларису никто не помнил. В архиве местного роддома – ничего нет. Одна старая акушерка вроде бы узнала Ларису по фотографии, но никакой уверенности нет. Как ни крути, больше тридцати лет прошло. На всякий случай я решил прошерстить школы, вдруг найду там пацана или девку со знакомой фамилией. Уже надежду всякую потерял, решил – пустой номер. Почти все школы обошел – ничего. По закону подлости только в предпоследней нашел в архиве некого Дмитрия Игнатьева. Он как раз по возрасту подходит. Игнатьева – это фамилия Ларисы по мужу, фамилия Пантелея, значит. К сожалению, ничего особенного в школе про пацана я не узнал. Пел вроде хорошо. Жил у тетки, мать появлялась наездами. Вроде подходяще. А в классе пятом пацана из школы забрали. Вот и весь сказ. Не густо, но кое-что есть. Я узнал, где жил парень, и вечером решил наведаться по соответствующему адресу. Оказалось, что дом давно снесли. Пришлось топать в местное отделение полиции. Ребята оказались невредными и быстро пробили адресок по базе.

Ничего себе! Пацан проживал в квартире вместе с Недельской Антониной Михайловной. К сожалению, более двадцати лет назад она из города уехала в неизвестном направлении, и свежих сведений о ней у ребят нет. Ребята развели руками. Но и на том спасибо. Пивком я их, само собой, угостил. Командировку можно было считать удачной. Версия о наличии сына у Ларисы подтвердилась.

На Пантелея новость, надо сказать, впечатление произвела убойное. Ребенка родимой жены прошляпил. Он никак в толк не мог взять, почему Лариса ему ничего не сказала. Могли бы ведь по-хорошему развестись. Без тестя Пантелеева, видимо, дело не обошлось.

Я фотографии Ларисы в молодости видел. Видная девка! Неужели на Недельского клюнула? Он же плюгавый мужичонка, рупь с кепкой. И потом, отчество у пацана – Евгеньевич, а Недельский – Виктор. Что-то тут не так. Я по своим каналам сделал запрос и на Антонину Михайловну, и на Игнатьева Дмитрия Евгеньевича.

Когда я ехал в Россию, я почему-то думал, что буду мучиться от безделья. А вышло все наоборот. Я целый день занят. В первой половине дня Вадим частенько уезжает на стройку, и я присматриваю за Валечкой. Нужно с ней погулять, проследить, чтобы она вовремя поела. Беременность протекает очень тяжело. Удивительная все-таки Валечка женщина. Не жалуется и не теряет присутствие духа. Когда получше себя чувствует, занимается французским, с удовольствием смотрит на звезды в телескоп, который Вадим приобрел для Мишеля. Мишель каждый вечер, как минимум, час смотрит на небо. Уж очень внук хочет увидеть на Луне инопланетян и летающие тарелки.

В середине дня я беру с собой обед и везу его в Сосновск. Вадим отремонтировал и расширил квартиру Валечки. Через Зину соседи Валечки передали, что хотели бы поменять свои квартиры на небольшие коттеджи. Вадим ухватился за это, и теперь у Валечки большая квартира, практически такая, какая была у ее прапрадеда до революции, до того как началась эпоха уплотнений. Кстати, как только Вадим получил деньги за проект, он отреставрировал фасад Валечкиного дома и сделал косметический ремонт подъездов. Вадим считает, что это вложение в рекламу его архитектурного бюро. На примере Валечкиного дома Вадим продемонстрировал, как сравнительно дешево можно преобразить центральную старинную часть города. Результат превзошел ожидания. Люди со всего города приезжают посмотреть на чудо-дом.

Когда у Мишеля заканчиваются уроки, он обедает, делает уроки, а потом я отвожу его с друзьями в бассейн или на занятия восточными единоборствами. На исторический кружок Мишеля возит Юра. Пока я жду Мишеля, я общаюсь с родителями, бабушками и дедушками ребят, которые занимаются вместе с Мишелем. Зина надо мной смеется, а я с удовольствием обсуждаю с ними местные новости, рассказываю о своей жизни и с интересом слушаю их истории. Я и в Валечкином дворе с удовольствием сижу на скамейке вместе с Зиниными подружками. Темы для разговоров находятся сами собой.

После занятий мы с Мишелем едем домой в усадьбу. Там с ним возятся уже Валечка и Вадим, а я допоздна изучаю российское законодательство. Вот чего я никак не мог предположить, так это того, что буду востребован в России как юрист. Я заранее смирился с мыслью, что в Сосновске я просто отец архитектора, старый граф или даже старый пердун. Первый раз, когда меня так обозвали, мне пришлось лезть в словарь, чтобы понять, что к чему. Хорошо хоть у Зины значение слова спрашивать не стал. Потом как-то Пантелей попросил совета, что-то у него по юридической части не клеилось. Я посидел, разобрался и подсказал верное решение. Потом Зина попросила помочь ее знакомым. Потихоньку я втянулся в работу. Теперь про меня уже говорят: Виталий Петрович, юрист. Мелочь, а приятно. Это я от Мишеля всякой словесной чепухи поднабрался.

Мишка оказался большим любителем орехов. Особенно ему нравится положить орех на подоконник и стукнуть по нему большим молотком. Вадим от этого исходит на мыло. Подоконники в основной части дома еще старые, мраморные, пережившие революцию и все последующие коллизии. В конце концов Мишке выделили толстый кусок доски и предписали разбивать орехи только на нем. Я, конечно, воспользовалась случаем и объяснила, что такое давление.

Однажды Мишка со своей доской устроился на подоконнике в библиотеке и занялся орехами. Вадим всеми силами старался смириться с плачевной участью подоконников и не обращать внимания на удары молотка. Все было спокойно. Вдруг раздался Мишкин вопль. Я испугалась, что он попал себе по пальцу, и кинулась в библиотеку. Туда же прибежали Юрка, Вадим и Виталий Петрович. То, что мы увидели, повергло нас в удивление крайней степени. Из-под подоконника выдвинулся довольно большой ящик. Видимо, кто-то когда-то устроил под подоконником тайник. Мишка, разбивая орехи, попал молотком по механизму, который и выдвинул ящик.

В ящике лежало пять конвертов с фотографиями. В двух конвертах были фотографии имения, старого графа, графини, его детей и еще каких-то людей, которых мы не смогли идентифицировать. В третьем конверте были фотографии монастыря, каких-то келий и просто отдельных, ничем не примечательных кирпичей. В четвертом – фотографии библиотеки и деталей ее интерьера, в пятом – были какие-то страсти-мордасти: фотографии скелета, пауков и кобры. Пауки и кобра выглядели почти как настоящие, но, приглядевшись, можно было заметить, что они игрушечные. Кому, интересно, могло прийти в голову так развлекаться? Не знаю, почему, но мне показалось важным пронумеровать фотографии, которые мы доставали из конвертов. Зачем-то они были положены в тайник, причем в определенном порядке.

Интересно, что каждый из нас нашел в фотографиях то, что заинтересовало его больше всего. Мишка, конечно, заинтересовался скелетом и пауками, Виталий Петрович с Юркой – своими предками, а Вадим – интерьерами имения. Вадим пришел в восторг от убранства библиотеки. Он сразу предложил Юрке оборудовать в музее зал, посвященный Немчиновым, и воспроизвести интерьер старого графа. Идея была принята на ура. Все это было очень интересно, но меня волновал вопрос, зачем старый граф спрятал именно эти фотографии в тайнике.

В моей жизни произошло нечто неожиданное. Адвокат Недельского передал мне просьбу сидельца встретиться с ним. Я удивился: неужели соскучился? Прежде чем идти на свиданку, я переговорил со следаками. Они попросили при возможности выяснить, не имеет ли Недельский отношения к некой хибаре в поселке под Сосновском. Двое бомжей пытались в дом залезть, так там взрывное устройство сработало. От бомжей только мокрое место осталось. Началось следствие. Люди вроде Недельского рядом с хибарой видели. По документам-то хибара древнему дедку принадлежит. С него какой спрос, он и вопросов-то не слышит.

Привели Недельского. Надо сказать, что выглядел он ужасно: весь какой-то синий и глаза злющие. Первые минут десять Недельский потратил на то, чтобы в красках рассказать, что он сделает со мной, Пантелеем, Юркой и Немчиновыми, когда освободится. Я не перебивал. Мне было о чем подумать. Вчера нам с Манькой мебель привезли, которую она по совету Вадима заказала. Я, откровенно говоря, побаивался, что будет что-то уж слишком экстравагантное. Я даже у Вадима заранее поинтересовался, где мы с Манькой спать будем: в каком-нибудь гамаке под потолком или все же на кровати. Вадим меня успокоил. Оказывается, стиль интерьера, который Манька для гостиной выбрала, называется шебби-шик, для кухни – прованс, а для спальни – кантри. Вадим посоветовал не пугаться громких слов, на самом деле, как уверил меня Вадим, у меня в доме будет стиль, который во всем мире называется уют. Только в Советском Союзе почему-то к слову «уют» добавляли еще прилагательное «мещанский». Почему, Вадим понять не может, впрочем, я тоже. Так что пока Недельский разорялся, я пытался в уме посчитать, сколько у нас подушечек на диванах.

Наконец Недельский выдохся.

–– Недельский, ты чего меня пригласил, чтобы эту муру рассказать? Тебе о здоровье думать надо, чтобы до освобождения дожить, а ты себе карму злобой своей портишь. Смотри, помрешь и отомстить не сумеешь.

–– Не твое дело. Вопросы у меня к тебе накопились. Вот лежу на нарах и думаю, что надо кое-что прояснить. Вопрос номер раз: почему меня не грохнул? Знаешь ведь, что у меня для тебя всегда пуля найдется, и рука не дрогнет.

–– Зачем лишний грех на душу брать. Живи. – Недельский выругался.

–– Скажи, икона, что у Вальки была, настоящая или развели меня?

–– Ясное дело, что развели. Немчиновскую икону Вадим с Валькой давно в банке в ячейку положили, а Вальке Вадим просто похожую подобрал. Ты один секрет знал про край, который у настоящей иконы чуть-чуть обгорел. Ты, как увидел, что край у иконы обгорелый, сразу обрадовался. А вот про второй секрет ты не знал. На оборотной стороне настоящей немчиновской иконы молитва написана с орфографической ошибкой. А ты на оборотную сторону даже не посмотрел.