— Просто интересно.


Лиам останавливает машину перед лифтами, окруженными группой здоровенных мужчин в темных костюмах. Затем выскакивает из автомобиля, не заглушая двигатель. Я отстегиваю ремень безопасности, но не успеваю открыть дверь — он сам это делает. Затем вытаскивает меня, собственнически обвивает мое предплечье своей рукой.


На пути к лифтам он держит меня рядом с собой.


Один из его людей уже нажал кнопку вызова, так что двери открываются, как только мы приближаемся.


Лиам резко отдает команду по-гэльски. Мужчины вытягиваются по стойке «смирно», как будто собираются на войну.


И подозреваю, так оно и есть.


Двери за нами закрываются. Лифт гудит, поднимаясь.


Затем до меня доходит, что я прижимаюсь к стене и смотрю в пару сверкающих темных глаз. Лиам приближается ко мне, пока наши тела не оказываются всего в нескольких дюймах друг от друга. А затем скользит ладонью по моему горлу.


— Спокойно, — шепчет он, когда я издаю легкий звук паники.


— Ты все время это повторяешь. Я не думаю, что ты понимаешь значение этого слова.


— Просто дыши.


— Дышу.


— У тебя гипервентиляция.


— Это нормальная реакция на ненормальные ситуации.


— Ты не задыхалась на улице. Пули свистели над головой, но ты как Сара Коннор сжимала AR-15 и затаилась в засаде, чтобы снести голову Терминатору. Сама собранность. Не хватало только сигареты, лениво свисающей с твоих губ.


Он ждет ответа, не мигая глазами; его большой палец мягко скользит по пульсирующей венке на моей шее.


Я почти — почти — говорю, что мое неестественное спокойствие во время стрельбы было шоком, как я и планировала, но что-то останавливает меня.


Надеюсь, дело не моем обещании не лгать, потому что это было бы совершенно жалко.


— Могу я попросить об одолжении? — спокойно говорю я.


— Что угодно, — Лиам отвечает без колебаний.


— Я бы хотела иметь возможность не отвечать на некоторые вопросы, если ты не возражаешь. — Когда он молчит слишком долго, изучая выражение моего лица, я добавляю: — Мы ведь договорились говорить только правду. А, эм, мне не очень хочется говорить о себе.


Уголки его рта приподнимаются в кривой усмешке.


— Я не задавал вопросов.


— Не будь ослом. Это подразумевалось.


Его нежный большой палец продолжает гладить мою кожу, пока Лиам задумчиво меня изучает, скорее всего, не упуская, что мои соски твердеют от его прикосновения к моей шее, и что из-за этого я злюсь настолько, что мне хочется ударить себя по лицу.


— Может, придумаем кодовое слово для случаев, когда ты предпочитаешь уклониться от ответа, а не лгать? — Выражение его лица нейтральное, но слабый смех подчеркивает его слова.


— Разумеется! Как насчет: «Хрен тебе»?


Его губы дергаются.


— Это два слова.


— Тогда назовем это кодовой фразой.


Судя про всему, он пытается подавить улыбку.


— Может быть, возьмем что-то более почтительное? Ведь, возможно, тебе придется говорить это перед моими людьми.


— Точно. Нельзя омрачать твое сияние альфа-самца. Трубкозуб? — Он неодобрительно морщит нос. — Четырехугольник? Мандраж? Мальтипу?


— И ты обвиняешь меня в том, что я ем словарь на завтрак!


— Это была всего лишь шутка. Уверена, что на самом деле завтракаешь ты душами неугодных.


Он смотрит на меня взглядом, значение которого я не могу понять, пока он не произносит:


— Ты хоть представляешь, как сильно я хочу поцеловать тебя прямо сейчас?


— Пожалуйста, не надо, — шепчу я через мгновение, как только могу снова дышать.


Лиам вздыхает.


— Не буду, — хриплым голосом успокаивает он. — По крайней мере, пока ты меня не попросишь.


— Этого никогда не случится.


Лиам сверлит меня взглядом, а его большой палец лениво поглаживает пульс на моей шее.


— Случится, милая. Ты будешь ненавидеть себя, но это случится, потому что ты хочешь этого так же сильно, как и я. Верно?


На самом деле, последняя часть мало похожа на вопрос. Скорее на вызов.


Лиам поймал меня в ловушку своего пылающего взгляда, держа руку на моем горле, отчего все мои нервные окончания запели. Вряд ли мне бы удалось солгать, даже если бы от этого зависела моя жизнь.


Я поворачиваю голову и закрываю глаза.


— Трубкозуб.


Лифт замедляет ход и останавливается. Раздается сигнал. Двери раздвигаются.


Лиам наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Для протокола, я бы сжег весь этот чертов город, только чтобы услышать, как ты это признаешь.


Он преступник, безжалостный, бессердечный, самонадеянный сукин сын, но, боже милостивый, еще он самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо встречала.


Со мной что-то очень не так.


Он берет меня за руку и ведет в свой дом. Ой, не так… в свой пентхаус. Мы проходим через гостиную, огромную и тихую, и мимо такой же огромной столовой, пока не достигаем кухни. Тоже огромной. И, как и все остальное, оформлена она полностью в серых и черных тонах.


Лиам подводит меня к барной стойке с мраморным покрытием и помогает сесть, убедившись, что мне удобно, прежде чем обогнуть стойку и открыть шкафчик над раковиной.


Оттуда он достает бутылку бурбона и два бокала и наливает в них по одной порции.


Затем сбрасывает пиджак, снимает запонки, закатывает рукава рубашки до локтей, ослабляет узел галстука, снимает его через голову и бросает на стойку. И в качестве заключительного акта расстегивает три верхние пуговицы рубашки, обнажая загорелое горло, которое с одной стороны украшает татуировка.


Какая именно сказать не могу. Я слишком занята разглядыванием других рисунков на его мускулистых предплечьях.


Святые небеса... сколько их всего? И где еще? И все ли они неровные, как те, что у него на руках?


— Пенни за твои мысли.


Я поднимаю взгляд от своего благоговейного осмотра его предплечий и вижу его ухмылку.


Я отказываюсь произносить «трубкозуб», теша его самомнение, поэтому решаю отклониться ближе к истине, но гораздо более безопасной, чем мои мысли.


— Я решала, много ли твой дизайнер по интерьеру получил за весь этот черный мрамор? Кстати, она думала, что ты наполовину летучая мышь?


Его ухмылка превращается в искреннюю улыбку.


— Все немного монотонно, не так ли?


— О нет, это просто фантастика, — язвлю я, оглядываясь по сторонам. — Если ты слепой. Или у тебя депрессия. Или ты нежить.


Посмеиваясь, он пододвигает мне рокс с алкоголем, а затем одним глотком осушает свой.


— Тут я должен с тобой согласиться.


— Тогда почему тут живешь?


— Так было, когда я сюда переехал.


Ответ кажется логичным, но Лиам опустил взгляд на пустой стакан в своей руке, когда давал его. Я не думаю, что он лжет, не совсем так, но под поверхностью его слов скрывается нечто большее.


Подражая его «сухому» тону из машины, когда он комментировал мое спокойствие, несмотря на обстоятельства, я говорю:


— Не хочешь поделиться?


Лиам ловит мой взгляд и держит его, как муху в янтаре.


— Трубкозуб, — бормочет он.


Мы смотрим друг на друга через барную стойку, понимая, что это слово слишком быстро придет в негодность.


Я делаю глубокий вдох и задаю вопрос, который должен быть задан.


— Я не буду спать с вами, мистер Блэк. Так почему же я здесь?


— Полагаю, мы можем обойтись без формальностей с фамилиями, учитывая, что ты видела, как я стрелял человеку в лицо.


Его логика проходит тест на вшивость, поэтому я начинаю снова.


— Окей, Лиам, почему я здесь?


— Киллиан. — Сила, с которой он прерывает меня, поражает.


— Прошу прощения?


— Зови меня Киллианом.


Я жду от него объяснений, но он молчит.


— С чего бы мне называть тебя так, если это не твое имя?


Он щелкает челюстью, изучая меня так долго в полной тишине, что я чуть не начинаю нервно смеяться.


— Это мое имя, — в итоге говорит он.


Я открываю рот, закрываю его и снова открываю.


— Значит, Лиам — это что-то вроде прозвища?


— Нет.


— Это... твое второе имя?


— Нет.


Мы пристально смотрим друг на друга. Наконец я вздыхаю.


— Ты не хочешь мне говорить.


— Дело не в моем нежелании. Я не могу.


— Угу. — Я прищуриваюсь и с подозрением окидываю его взглядом, но мне кажется, что он говорит правду. Поскольку ситуация в любом случае смехотворна, я решаю с ней смириться. — Ладно, ладно. Если мы будем называть друг друга чужими именами, я хочу, чтобы ты называл меня… Софией. Нет, подожди. Серафиной. Звучит довольно круто.


— Но ты и так уже пользуешься чужим именем, маленькая воришка.


Я собиралась выпить бурбон, но замираю с бокалом на полпути ко рту.


— Трубкозуб? — уточняет он.


Я осторожно ставлю стакан на мраморную столешницу. Мое сердцебиение учащается, руки становятся липкими, а в животе образуется узел.


Какого черта я делаю? Это опасно. Это безумие.


Глядя на стакан, а не на него, я тихо шепчу:


— Я хочу домой.


— Посмотри на меня, — после напряженной паузы требует он.


Когда я это делаю, он качает головой.


— Меня не волнуют твои секреты. Мне все равно, называешь ты себя Золушкой, Мэри Поппинс или как-нибудь еще. Главное для меня, чтобы ты понимала, что для меня нет ничего важнее чести.