— Мы не можем вернуться в квартиру, как будто ничего не случилось. Это безрассудно.


— Точно, — хихикает Макс. — Потому что наша троица никогда не совершает ничего безрассудного.


Я сажусь на край кровати и смотрю на реку Чарльз. Ту самую, куда я сказала, он бросит меня, забетонировав ноги в цементные блоки.


Я вспоминаю лицо Киллина, когда он сказал, что очарован мной так же, как Ньютон — гравитацией.


Я думаю о его глазах.


— Помоги мне, Макс, — тихо прошу я. — Я запуталась.


Она долго молчит.


— Ты запуталась, потому что он тебе нравится. И ты ненавидишь себя за то, что он тебе нравится. Потому что он представляет собой все, чего ты боишься. Потому что твой худший кошмар заканчивается так же, как жизнь твоей мамы: опьяненная любовью и мертвая.


Дар и проклятие, что другой человек знает меня так хорошо.


Сердце в груди сжимается до боли.


— Я помню, как она боготворила моего отца. Как она ловила каждое его слово. Даже когда я была маленькой, я не могла понять ее преданности. Я понимала, что он плохой… почему она ничего не сделала?


— Ты не твоя мать, — уверенно говорит Макс. — И не твой отец. Ты — отдельная личность, а не единица из их половин. Отпусти это дерьмо.


Именно отпустить я пыталась всю свою жизнь. Но история жизни человека — это не кокон бабочки или отросшая кожа змеи. Нам от нее не уйти. Мы носим нашу историю в сердцах, воспоминаниях и самом существе. Она циркулирует в наших кровеносных сосудах.


Наше прошлое точно знает, кто мы такие, даже когда мы сами этого не понимаем.


Или просто не хотим признавать.


Возможно, это моя ошибка: убегать от прошлого вместо того, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Убегать от дракона вместо того, чтобы убить его.


Я путаю свои игры в «прятки» с движением вперед.


Я смотрю на пистолет на ночном столике, который украла из гостевой комнаты Киллиана. Нож по-прежнему спрятан в кармане моего пальто. Я вспоминаю все те способы, которым я научилась спасать себя от опасности, все те способы, которыми я навредила себе, чтобы искупить грехи одного человека, и задаюсь вопросом, не было ли целью всех этих тренировок не умение защищаться, а подготовить к чему-то?


Каждый воин должен идти в бой. Каждый, кто тренируется с мечом, должен в конце концов использовать его в сражении.


— Алло? — зовет Макс.


— Я вернусь в квартиру. А пока вы с Фин не попадайтесь мне на глаза.


— Джулс…


— Я не стану рисковать вашей безопасностью.


Она хихикает.


— Милая мысль, детка, вот только решать не тебе. Куда бы ты ни пошла, мы пойдем за тобой. Без товарищей-мушкетеров Д'Артаньян был просто дебилом в дурацком плаще.


На меня накатываем волна разнообразных эмоций. Я не заслуживаю такой преданности, но, черт возьми, это действительно здорово.


— Я люблю тебя. Ты ведь это знаешь, правда?


Она на мгновение замолкает.


— Боже. Что за гадости?


— О чем ты?


— Ты сказала: «Я люблю тебя» так, как будто сообщила, что мой щенок умер.


Когда я смеюсь, вытирая слезящиеся глаза, Макс добавляет:


— Увидимся дома.


Она вешает трубку, прежде чем я успеваю сделать еще одно удручающее заявление.

* * *


Часа через два я, Фин и Макс стоим у большого эркерного окна в передней части нашей квартиры и таращимся вниз на улицу.


— Что он делает? — бормочет Фин.


Киллиан расхаживает между двумя припаркованными внедорожниками. Судя по всему, эти громадины с затемненными стеклами, блестящими навесами и в целом угрожающим видом принадлежат ему. Он не останавливается, чтобы переброситься парой слов с мужчинами внутри, он просто идет до конца квартала, затем поворачивается и возвращается обратно.


— Он ходит, — отвечает Макс.


— Но нафига?


— Может быть, это входит в его спортивную программу.


Но я его понимаю.


Там, внизу, он сражается с самим собой. Эти знаки мне знакомы. Ладони сжимаются и разжимаются, грозовые тучи собираются над его головой, желваки на челюсти напряжены.


Он сдерживает себя, чтобы не взбежать по ступенькам, не выбить ногой входную дверь, не вытащить меня из дома, не перекинуть через плечо и не утащить обратно в свою пещеру с летучими мышами. Даже на расстоянии он выглядит как одержимый.


Я не могу решить, льстит мне это или вызывает желание вызвать полицию.


Не сбавляя шага, он смотрит в окно. Наши взгляды встречаются. Меня обдает жаром. Я тихо выдыхаю, удивляясь, почему лишь от одного взгляда этой особи моя температура тела увеличивается на несколько десятков градусов.


Фин толкает меня локтем в бок.


— Не будь грубой. Помаши!


— Судя по выражению его лица, ждет он вовсе не приветствия. Парень охренительно напряжен.


— Может, тебе стоит позвонить ему, хах? — предлагает Фин.


— И что она ему скажет, Фин? «Привет, я даже отсюда вижу твой стояк. Очень неплохо. Подниметесь с ним ко мне наверх»?


— Я просто предполагаю, что он, возможно, немного успокоится, если услышит ее голос.


— Или он может взорваться на миллион раскаленных кусков короля мафии.


— Нельзя, что бы он всю ночь разгуливал у нас перед домом. Сами знаете, что миссис Либерман уже наверняка общается по телефону с 9-1-1.


— Я не буду ему звонить, — тихо говорю я, наблюдая, как он разворачивается на пятках и идет в противоположном направлении. — Я ничего не буду делать. Он сказал, что защитит нас от сербов. Если для этого ему нужно протереть дыру в асфальте, то так тому и быть. Он не дождется от меня какой-либо реакции.


Явно впечатленная Фин низко присвистывает.


— Отличный ход, игрок.


— Никаких игр. Я хочу выйти из боя, а не сгореть на войне.


— Тут если и сгоришь, то только от оргазмов, — «сухо» вставляет Макс.


— Зачем ему звонить? Грядет катастрофа. Глупая, опасная и полностью предотвратимая катастрофа, — не понимаю я.


Из одного из внедорожников выходит мужчина. Я узнаю его. Это Деклан, красавчик, который обращался ко мне «Ваше Высочество», за что получил резкий выговор от Киллиана.


Заметив его, Макс громко визжит:


— Что здесь твориться, мать вашу? Съезд злобных супермоделей? Ежегодное награждение «Преступники, которые могут резать сталь своими скулами»?


Деклан подходит к Киллиану. Они обмениваются парой фраз, затем Киллиан снова начинает расхаживать по тротуару. Деклан возвращается в машину, качая головой.


Что касается меня, я отворачиваюсь от окна и ложусь посреди гостиной на пол. Уставившись в потолок, заявляю:


— Кто-нибудь, пожалуйста, принесите мне «Ксанакс». Через несколько часов мне надо вставать на работу. Еще пару дней в таком темпе, и у меня случиться сердечный приступ.


— О, черт, это точно! — вскрикивает Фин. — Завтра понедельник. Кажется, прошла целая жизнь с тех пор, как мы вломились на склад подгузников. — Она поворачивается, смотрит на меня (на пол) и улыбается. — С тех пор, как я вломилась на склад подгузников.


— Какая же ты отстойная, — безэмоционально ворчу я. — И ты ошибаешься. Именно я использовала болторез, чтобы перекусить цепь, помнишь?


— Что я помню, так только как ты металась, как новорожденный жираф, пока я не вручила тебе болторезы. Который взяла с собой я.


— Почему все у нас походит на соревнование? — говорю я в потолок.


— Потому что ты была любимицей мисс Крэбтри. Я тебе это так и не простила.


Я вспоминаю нашу очаровательную учительницу в школе-интернате и говорю:


— О, боже! Кэролин Крэбтри. Интересно, чем она сейчас занимается?


— Вне всяких сомнений, убивает парней своими кристально-голубыми глазами и копной волнистых рыжих волос. — Ее улыбка подрагивает, и Фин более мягко добавляет: — Парней и девушек.


Глядя на Фин с нежностью, Макс говорит:


— Тебя всегда завораживали рыжие.


— А тебе всегда завораживали члены!


— В них есть свое очарование.


— Назови хоть одну причину. Я подожду.


Фин и Макс улыбаются друг другу, а я валяюсь на полу, издавая жалобные стоны:


— «Ксанакс»!


— Ты же знаешь, что мы не держим «Ксанакс» в доме, глупая. — Макс подходит и садится на пол рядом со мной, скрестив ноги. Она берет мою руку и поглаживает ее. — Но я одолжу тебе свой вибратор.


— Меня сейчас стошнит, — я тяжело вздыхаю, закрыв глаза.


Фин усаживается с другой стороны от меня и берет меня за другую руку. Я осторожно спрашиваю:


— Мы собираемся призывать духов?


— Скорее, начать групповую терапию, — произносит Макс, заставляя меня снова застонать.


— Нет. Никакой терапии. Я не хочу говорить об этом. Ни о чем не хочу!


Некоторое время никто не произносит ни слова. Фин начинает расчесывать пальцами мои волосы.


Тишина, наполненная ожиданием.


— Я нем мы не говорим. Я даже не хочу произносить его имя, — внезапно заявляю я.


— Хм, — мычит Фин в точности как психотерапевт.


Я открываю глаза и пристально всматриваюсь в ее лицо.


— Он преступник! Тут не о чем говорить!


— Не о чем, кроме твоих глубоко противоречивых чувств к нему и того, что он творит с твоим либидо.


Я снова закрываю глаза и глубоко сожалею, что не являюсь отшельником, который живет один на тропическом острове, а моими единственными друзьями были попугай и древесная улитка.


Немой попугай и древесная улитка.


Когда тишина становится кричащей, я сдаюсь.