Она смеется своим женственным, восхитительным смехом.


— Альфа-волки превращаются в зефир, когда дело доходит до встречи с той самой женщиной. О, я не могу дождаться, когда узнаю тебя получше! У меня три сестры, но я не против иметь четвертую. Это будет весело! Ты просто обязана перебраться к нам в Аргентину как можно скорее.


— Аргентина. Ага. Хах.


— Бедняжка. Я тебя совсем утомила, верно? — Ее голос переходит от сочувственного к оживленному. — Что ж, обещаю, Киллиан получит от меня нагоняй. На, пей свой кофе.


Она пододвигает ко мне стаканчик. Я беру его, но не могу найти в себе силы вспомнить, как пить. Я просто сижу и таращусь на него, как на бутафорию.


— Близнецы.


Тру кивает.


— Идентичные. Никто не может отличить их друг от друга, кроме меня.


Я вспоминаю, как однажды вечером, когда мы стояли на кухне, Киллиан кое-что сказал. Я съязвила на тему мрачного декора в его доме, и его ответ прозвучал так, как будто под поверхностью что-то скрывалось.


«Так было, когда я переехал».


А потом, во время этого же разговора, он попросил меня называть его Киллиан. Не Лиамом, как к нему обращались остальные. На мое требование объяснений он отмахнулся, сказав, что не может этого сделать.


Хотел, но не мог.


И вот теперь я узнаю, что он и его брат — близнецы.


— Тру? — осторожно зову я.


— Да?


— Чем занимается Лиам?


— О, он на пенсии. — Она загадочно улыбается.


Если я думала, что в глазах Киллиана горят секреты, то эта стальная магнолия его побеждает.


Я выпиваю кофе одним большим глотком, а когда заканчиваю, ставлю стаканчик на стол. Неудивительно, что моя рука дрожит.


Тру кладет свою ладонь поверх моей.


— Это история Киллиана, а не моя, — тихо объясняет она. — Так что я позволю ему все тебе рассказать. Но могу сказать вот что: когда-то я была в той же ситуации, что и ты. Ну, не совсем так. Меня никогда не арестовывали за кражу дешевой текилы…


— Это понятно.


— Я к тому, что понимаю твое смущение, но ты можешь доверять ему. Что угодно. Свою жизнь.


— Но он же мафиози, — шепчу я.


Она откидывается на спинку стула и снова бросает на меня загадочный взгляд.


— Он такой же мафиози, как ты — воровка.


— Это к чему?


— Я же сказала тебе: это история Киллиана. Но, милая, если ты доставляла ему неприятности из-за его работы... что ж, будь готова извиняться.


— Серьезно? В вашей семье умеют общаться не загадками?

Она смеется.


— Если тебе повезет, очень скоро ты тоже будешь говорить загадками.


— Повезет? — мой голос срывается.


Она берет свой портфель и встает, улыбаясь.


— Ладно, хватит. Давай отвезем тебя домой. Уверена, что немного сна тебе не помешает. Когда Киллиан завтра вернется из Праги, он все тебе расскажет.


— Прага?


Она смотрит на меня, приподняв брови.


— Ты же не думала, что он отправит к тебе кого-то другого, если будет в стране, м?


— Я ничего не думала. Потому что больше не способна здраво мыслить. Потому что… Киллиан.


— Поверь мне, я понимаю, — сухо говорит она.


Я встаю со своего места и хлопаю глазами, совершенно сбитая с толку.


— Разве ты только что не сказала, что живешь в Аргентине? Или у меня проблемы со слухом?


— Мы решили приехать в гости до рождения ребенка, на прошлой неделе. Ты не представляешь сколько раз твое имя всплывало в разговоре! Киллиан все время донимал меня вопросами о том, отчего все женщины без ума.


На мгновение я прихожу в ужас.


— В смысле? В постели?


— Хах, нет. Если он хоть в чем-то похож на своего брата, то уверена, там все в порядке. Он спрашивал о том, что притягивает женщин к мужчине.


Облегченно вздохнув, я бормочу:


— Везде поспел…


— Я думаю, он пытается меньше раздражать тебя.


— Я не думаю, что это возможно в его случае.


Мы выходим из камеры допроса и идем по коридору. Мне кажется, что я во сне. Странном, бессмысленном сне с автомобильной погоней, страхом беременности, перестрелкой и пони-единорогом.


Тру уже внесла за меня залог, так что остается заполнить кое-какие документы. После этого я словно в тумане следую за ней вниз по ступенькам полицейского участка к ожидающему внедорожнику.


Вот почему мне требуется больше времени, чем обычно, чтобы отреагировать, когда из тени сбоку здания появляется группа мужчин.


Они хватают меня.


Я открываю рот, чтобы закричать, но воняющая химикатами тряпка уже прижата к моему носу и рту.


Когда мои ноги превращаются в желе, а мир становится черным, один из мужчин говорит что-то другому на языке, который я не узнаю.


Но мне и не требуется его знать, потому что я уверена, что это сербский.


ГЛАВА 29

Джули


Я прихожу в сознание и понимаю, что лежу в багажнике движущегося автомобиля. Мои руки и ноги чем-то связаны, вероятно, веревкой. Мою голову покрывает грубая черная тканьи. Я босиком. Если не считать, что у меня раскалывается голова и присутствует легкая болезненность в бицепсах в месте, где меня схватили мужчины, я цела и невредима.


Мой первый инстинкт — закричать.


Я борюсь с этим и кидаю все свои силы на то, чтобы сохранять спокойствие. Ровными вдохами контролирую свою панику, как меня учили в детстве.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


В данный момент только и остается, что следить за счетом. Если мне удасться правильно оценить, как много мы проедем перед конечной остановкой, полиции будет легче найти меня позже. Разумеется, если я смогу каким-то образом передать эту информацию в полицию.


Если меня не убьют меня раньше.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


Я внушаю себе, что, скорее всего, меня не убьют. Если меня похитили люди из той сербской банды, то, по словам Киллиана, они искали рычаги управления в войне с моим отцом, следовательно, я представляю собой ценность. Пока я жива, они могут диктовать условия. И чтобы отец их принял, они должны будут предоставить доказательства, что я жива.


Просто на слово папа им не поверит. Как и фотографиям, потому что их могли сделать в любое время. Даже много лет назад.


Им придется снимать меня на видео.


Или, что еще хуже, устроить нам телефонный разговор.


Как только отец согласится на условия, моим похитителям придется предъявить меня — все еще дышащую и в основном целую, — чтобы получить то, что они хотят.


Если только дорогой папочка не захочет моего возвращения. Если только он не скажет им, что я для него уже мертва и они могут делать со мной все, что заблагороссудится.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


Он захочет, чтобы я вернулась. Если он позволит своим врагам причинить вред единственному ребенку, это опозорит его. Подорвет его репутацию. Он отдаст что угодно, хотя бы для того, чтобы сохранить лицо.


А потом... о, божечки.


Тогда отец меня заберет.


И ни за что на свете больше никогда не отпустит.


Меня посадят под замок. В клетку. Я буду вынуждена жить как пленница. Или меня отошлют в Италию. Отправят жить с семьей в Сицилии, подальше от врагов в Нью-Йорке.


Выдадут замуж за одного из моих жестоких, волосатых кузенов. Я буду вынуждена заниматься с ним сексом. Рожать ему детей. Готовить ему еду. Мыть за ним туалет.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


Я не могу позволить себе отчаиваться. Я должна думать о позитивном. Сохранять спокойствие. Быть бдительной и не проявлять агрессии. Остаться в живых.


И я не могу позволить себе думать о Киллиане.


Я не могу думать о его прекрасных темных глазах и его душераздирающей улыбке. Я не могу думать о том, как его голос становится хриплым, когда он хочет меня. Я не могу думать о том, как он прикасается ко мне, или как он целует меня, или о его невероятно пьянящем сочетании мужественности и нежности.


Как он нежно занимается со мной любовью.


Как страстно он трахает меня.


И что у него есть брат-близнец.


Мне определенно нельзя об этом думать, потому что мой мозг взорвется, ведь это может означать многое. Невозможное.


То, что их двое — полное безумие.


Что они могли сделать.


Кем они могли бы быть на самом деле.


Или кем являться.


Машина останавливается. Хлопают двери. Гравий скрипит под тяжелыми ботинками. Крышка багажника открывается, и внутрь врывается порыв прохладного ночного воздуха. Мужской голос обращается ко мне с сильным восточноевропейским акцентом.


— Правило номер один: веди себя хорошо, или я что-нибудь тебе отрежу.


Его тон деловой. Скучающий. Эту угрозу он использует не раз. Говорит, не бросая слов на ветер.


Мое сердце учащенно бьется, когда я обещаю:


— Я буду вести себя хорошо.


Я ненавижу себя за то, что шепчу.


Мужчина одобрительно хмыкает. Схватив меня за предплечье, он подтягивает меня в сидячее положение, затем грубо поднимает и перекидывает через край. Мои лодыжки связаны, поэтому я заваливаюсь лицом вперед, но похититель поднимает меня и поддерживает. Острый, ледяной гравий врезается в подошвы моих босых ног.