— Отправил по почте? Мне ждать их на своем пороге?


— Нет. Я отправил их частной курьерской службой, которая специализируется на подобного рода перевозках. И посылка появится на кормовой палубе «Бомбардировщика» в шесть часов по местному времени. В данный момент, если я не ошибаюсь, палуба находится в десяти милях от побережья Крапань. А я не ошибаюсь. Такого еще не было. Сказал просто так, красивый оборот речи.


Когда он ничего не говорит, я добавляю:


— Дам контакты курьера. Рекомендую. Уверен, они пригодятся.


За этим следует очередной поток проклятий. Длинный и красочный, вращается в основном вокруг отделения моих гениталий от моего тела и подвергания их различного рода неприятностям.


Когда мужчина выдыхается, я говорю:


— Причина, по которой я звоню, в том, что я влюблен в твою дочь.


В трубке раздается странный звук. Звук рвоты или звук нехватки воздуха. Плохо дело. У него может быть сердечный приступ.


— Прошу прощения… немножечко отмотаем. Я забыл упомянуть, что именно я спас ее от сербов. Ее держали в яме в земле под заброшенным сараем посреди сельской местности Массачусетса. Разумеется, я не стал спускать им это с рук, учитывая, что я собираюсь сделать ее своей женой.


— Т-ты... ты, б-блядь... — заикается он.


— Знаю-знаю. Но если Россия и Соединенные Штаты смогли пережить холодную войну, мы с тобой тоже что-то придумаем.


Обращаясь к кому-то на заднем плане, он кричит:


— Этот гребаный придурок! Ты можешь поверить, что несет это гребанный придурок?


Он возвращается на линию, кипя от злости.


— Слушай, кретин. Мне не нравятся странные звонки, я не терплю придурков, и я чертовски уверен, что не позволю главе ирландской мафии нести всякую чушь про мою семью. Считай себя мертвым!


— Это так удручает, ведь я надеялся, что мы сможем встретиться лицом к лицу где-нибудь в ближайшие несколько дней. Я хочу оказать тебе уважение и лично попросить руки твоей дочери.


Снова тишина. Еще более странные звуки. И странное шипение.


Вряд ли я благотворно влияю на его здоровье.


— Не то, чтобы Джули нуждалась в разрешении, просто я старомоден. И, возможно, мы также сможем договориться, как будет происходит твое общение с внуками. Честно говоря, не похоже, чтобы Джули хотела иметь с тобой что-то общее, но, может быть, я мог бы убедить ее позволить мне время от времени присылать фотографии наших детей. Но я ничего не могу обещать, так что не заставляй меня это делать.


На линии раздается громкий стук, за которым следует хрип.


— Вторник в десять утра? Я буду один. — Я хихикаю. — Мне придется, учитывая, что я буду прыгать с парашютом на палубу твоей мегаяхты.


Я слышу слабое бульканье и воспринимаю это как подтверждение.


— Отлично. Тогда до встречи!


Просто чтобы вонзить нож немного глубже, я торжественно добавляю:


— Папа.


И довольный собой, я вешаю трубку. Думаю, что все прошло хорошо.


Затем, поборовшись некоторое время с совестью, я сажусь писать письмо.


ГЛАВА 32


Джули



Я пробуждаюсь ото сна, в котором несусь на единороге сквозь волнистые радужные облака, и вижу сложенное письмо на подушке рядом со мной.


В комнате я одна. Уже утро. За окнами пентхауса Бостон сверкает, словно драгоценный камень.


Сев, я свешиваю ноги с края матраса и осторожно опускаю ступни на пол. Я пробую перенести на них свой вес, опираясь рукой о кровать, и обнаруживаю, что могу справиться с болью.


Врач в больнице, вероятно, применил какую-то магию вуду, посчитав, что в ином случае Киллиан оторвет ему голову на месте.


Доковыляв до ванной, я пользуюсь туалетом и чищу зубы. Своей собственной фиолетовой зубной щеткой, которая неким волшебным образом появилась в стаканчике у раковины. Когда я случайно заглядываю в гигантский шкаф, то обнаруживаю, что вся моя одежда висит рядом с милями одинаковых черных костюмов от Armani и накрахмаленных белых рубашек.


Очевидно, пока я спала, Киллиан трудился не покладая рук. Судя по всему, я официально переехала. Можно было бы устроить ему взбучку из-за того, что моего мнения по этому поводу не спросили, но он бы понял, что я просто выпендриваюсь.


Но если у меня есть хоть какое-то право голоса, мы сделаем ремонт. У Бэтмена не было жены, а если бы была, пещера летучих мышей точно перестала бы быть такой удручающей. Этому месту как минимум нужны яркие подушки и ароматические свечи.


Я снимаю с вешалки одну из белых рубашек и набрасываю ее. Подол свисает до колен. Мне приходится несколько раз закатывать рукава, чтобы они доходили до моих запястий. Эта штука могла бы послужить мне платьем.


Затем я возвращаюсь к кровати, сажусь на край матраса и беру письмо. Я разворачиваю его и начинаю читать.


За двадцать минут я перечитала письмо с полдюжины раз. Я по-прежнему сижу на кровати, а по моим щекам текут слезы.


Именно в таком состоянии меня находит Киллиан.


Он останавливается в дверях спальни. Босиком, в выцветших джинсах и белой футболке. Темные волосы растрепаны. Глаза налиты кровью. Кажется, будто он не спал неделями.


Но несмотря ни на что этот мужчина все еще так великолепен, и у меня перехватывает дыхание.


Он сует руки в передние карманы джинсов и смотрит себе под ноги. Его голос низкий и нехарактерно неуверенный.


— Итак. Ты прочитала.


Шмыгая носом, я киваю. Это все, что я могу сделать.


Киллиан поднимает на меня взгляд, молча изучает выражение моего лица, затем снова опускает глаза и делает глубокий вдох.


— Прости. Я знаю, что это... слишком. Я не был уверен… Лиам предложил... — Он замолкает, бормоча проклятия себе под нос. — Если ты захочешь уйти, я пойму.


— Уйти? Ты что, шутишь?


Он вскидывает голову и смотрит на меня не мигая. В его глазах я замечаю либо надежду, либо ужас, учитывая слезливый всхлип, который только что сорвался с моих губ. Что звучало пугающе даже для меня.


Я пытаюсь немного успокоиться, но безуспешно. Грядет поток новых рыданий.


— Киллиан. Господи. Это письмо. — Я истерически размахиваю им в воздухе. — Это письмо вырвало мое сердце. Сожгло мою душу дотла. Разорвало меня на куски!


Его темные брови медленно сходятся на переносице. Выглядя смущенным, он ждет продолжения.


Я едва могу говорить, поэтому просто распахиваю объятия и продолжаю рыдать.


Киллиан в мгновение ока бросает ко мне, заключает меня в объятия и прижимает к матрасу, придавливая своим восхитительным телом. Затем зацеловывает мое мокрое лицо.


Я обнимаю Киллиана за широкие плечи и плачу в его шею.


Его смешок низкий и хриплый.


— Значит ли это, что ты не против быть девушкой шпиона?


— Да. А тебя устраивает, что ты влюблен в воровку?


Он поднимает голову и смотрит на меня теплым взглядом, обхватив мое лицо своими большими руками.


— Да, милая. Более чем устраивает. О таком я мог только мечтать.


Я вновь начинаю рыдать.


Он перекатывается на спину, увлекая меня за собой, и крепко прижимает к своему телу. Медленно скользя ладонью по моему позвоночнику, Киллиан успокаивает меня, пока я не затихаю, начав тяжело дышать, а не изображать банши.


— Я не могу в это поверить, — уткнувшись ему в плечо, шепчу я. —  Все эти годы... ходил по краю... Как ты выжил?


— Таков я.


Я чувствую, как он пожимает плечами, и мне хочется стукнуть кулаком по его надменной груди. Вместо этого я начинаю слабо смеяться.


— Так-то лучше. — Он целует меня в макушку. — На минуту я подумал, что мне придется позвонить своему знакомому в психиатрическое отделение Бостонской больницы, чтобы тот привез смирительную рубашку.


— Хочешь пристыдить меня?


Его грудная клетка поднимается от медленного глубокого вдоха.


— Нет. Кстати, еще...


Я поднимаю голову и в ужасе смотрю на него сверху вниз.


— Что еще? О боже. Чем еще ты хочешь меня огорошить?


— Я говорил с твоим отцом. — Он кривится от моего выражения лица. — Это еще не самое худшее.


— Что самое худшее? — растягивая слова, уточняю я.


— Я пообещал ему, что буду отправлять ему фотографии наших детей. Ну, знаешь… когда они у нас появятся…


Я моргаю, как сова, но не могу остановиться. Возможно, нам все-таки понадобится смирительная рубашка.


— Или я мог бы просто отправлять ему фотографии из журналов, — тараторит он. — Он не заметит разницы. — Киллиан замолкает. — Слушай, ты собираешься как-то реагировать?


— Я все еще обрабатываю часть про детей.


Он нежно убирает волосы с моего лица.


— Я бы хотел большую семью, — бормочет он. — Но если ты не хочешь детей, то ничего страшного. Тебя я хочу больше, чем детей. Я хочу тебя больше всего на свете.


Я чувствую, как новые всхлипы поднимаются к моему горлу. Мне приходится несколько раз сглотнуть, чтобы не выпустить рыдания наружу. Я опускаю голову ему на грудь и слушаю медленное, размеренное биение его прекрасного сердца.


— Я встречаюсь с ним во вторник в десять часов, — добавляет он.


Я крепко зажмуриваюсь, не зная, смеяться мне или снова начать плакать.


— Становится все интереснее и интереснее.


— Я говорю тебе это, потому что не хочу, чтобы между нами была какая-либо ложь, умалчивание и все в этом духе.


— Я считаю, один-два раза невинно обмануть позволительно. Например, если я спрошу, толстая ли у меня задница в новых джинсах, ты должен ответить: «Нет. Твоя задница всегда выглядит потрясающе». Даже если мои булочки напоминают зад слонихи.