Дина Рид - Без боя не сдамся

– Х-холодная, – снова попробовал улыбнуться Алёша.

– Утро свежее, ещё не согрелась, – объяснила Маша и убрала руку: – Не буду тебя морозить.

Он едва мотнул головой, скривился, потом опять улыбнулся:

– М-морозь, т-так не больно.

Маша присела на стул возле него, глядя взволнованно и нежно:

– Давай ещё где-нибудь поморожу? Где болит?

– Л-лоб.

Маша положила ему на голову прохладную ладонь, и Алёша закрыл глаза. Напряжённое лицо расслабилось. Кто-то закричал из коридора:

– Маша! Александрова! В ординаторскую!

Но она не шелохнулась и держала ладонь на покрытом испариной лбу, пока Алёша не задышал спокойно – заснул. В дверном проёме показалась старшая медсестра:

– Александрова! Ну, долго тебя звать?!

Она поспешно поднялась и шепнула:

– Иду.

В ординаторской всего-то разбили вазу. Маша быстро вытерла воду, собрала подвявшие хризантемы в мешок для мусора и только потом пошла переодеваться. Как обычно, она бегала весь день, как солёный заяц, то в один конец отделения, то в другой, но улучала минутку взглянуть на Алёшу. Тот всё спал, усыплённый анальгетиками, растратив немногие свои силы ночью – на частичное пробуждение от более глубокого сна.

В свободную минуту Маша позвонила отцу Георгию – сообщить радостную новость. Он обещал приехать, как только сможет. Отец Георгий теперь служил при Екатеринодарской Епархии, и у него тоже было хлопот немало.

После обеда, перекусив на бегу, Маша снова пришла в ординаторскую – сестра-хозяйка велела помыть окно. Там был Артур Гагикович, один. Маша извинилась и сказала, что придёт позже, но он, нервно постукивая пальцами по бокалу с янтарной жидкостью, ответил, что она ему не помешает.

Маша поставила ведро на подоконник и потянулась к запылённой раме, как вдруг почувствовала большую, горячую ладонь на своём животе. Она скользнула ниже, прижала её бедра к твёрдому телу подошедшего сзади врача. Не контролируя себя, Маша развернулась и попыталась ударить хирурга по лицу. Тот поймал её руку в резиновой перчатке:

– Дерёшься?! – На Машу пахнуло спиртным.

– Что вы себе позволяете?! – Она порывалась уйти.

– Чувствуешь, как у меня руки дрожат? – Он обхватил её локти, прижимаясь сильнее. – Я нейрохирург. А если твоего Алексея оперировать придётся – как я с дрожащими руками? Успокой меня, Маша!

– Отпустите! – Она отвернулась, пытаясь выкрутиться.

– Ты же и не такое выделывала. Да, Маша? – шептал он ей на ухо. – Я клип видел. Ты хороша, чертовка! А какую недотрогу здесь строила! Но твой новый неформальный имидж тоже ничего – возбуждает.

– Как вы смеете?! – крикнула Маша. – Я Дмитрию Иванычу пожалуюсь!

Артур Гагикович ослабил хватку, и Маша отскочила. Он нехорошо улыбнулся, потирая пальцы:

– Жалуйся. Он сам уже не знает, как от ненормальной дочки друга отделаться. Так я, пожалуй, сделаю ему одолжение: попрошу священника забрать Колосова в монастырскую больницу.

– Не надо, – растерялась Маша.

– Тогда не строй из себя недотрогу, иди сюда.

Маша не пошевелилась, но на лице её читалось смятение. Крупный высокий врач подошёл ближе:

– Давай, Маша, поиграем. Иди сюда. – Он снова её прижал, и Маша почувствовала жаркое алкогольное дыхание. Руки хирурга шарили по спине, пробирались ниже.

– Не надо, – тихо повторила Маша.

– Брось, тебе же нравится унижаться. – Он коснулся противными влажными губами её шеи. – Это все видят.

Но Маша с силой оттолкнула Артура Гагиковича – так, что он отлетел, ударившись об угол стола, и сказала с пренебрежением:

– Думайте что хотите! Но ещё раз приблизитесь ко мне, и я отобью вам яйца! Идите за свой стол. Мне надо мыть окно!

Разъярённый хирург рявкнул на неё:

– Вон отсюда, дура! Другой кто-нибудь помоет!

Маша вылетела из ординаторской. Ей показалось, что все на неё смотрят. Быстрым шагом добралась до подсобки. Там между канистр с хлоркой, вёдер и швабр можно перевести дух. Маша села на корточки, прислонившись спиной к полке. Слёз не было, только кипящее возмущение, смешанное с недоумением: все видят, что она унижается? Думают, что ей нравится? Это правда? Но она не любит унижаться! И что теперь сделает Артур Гагикович? На самом деле будет мстить?

Маша взяла в руки щётку, лежащую на полу. Рассматривала её, будто видела впервые, и спрашивала себя: как она дошла до такой жизни? Дочь лётчика, командира авиалайнера, та, кого любит сцена, у кого всегда были толпы поклонников? А теперь к ней пристаёт похотливый врач средней руки, шантажируя и оскорбляя. И её место здесь – Маша усмехнулась с горечью – среди щёток и швабр… Безумие какое-то! Она поднялась, опираясь о холодную крашеную стену. Глаза привыкли к полутьме. Маша не торопилась возвращаться к работе.

А с чего все началось? С того, что позарилась не на своё. С жадности и гордыни. Лёня… Кстати, где он, «преданный друг»? Ни слуху о нём, ни духу. Разрекламировал себя как лучшего оператора видеоклипов, говоря, что с его лёгкой руки девушки становятся звёздами… Но, боже, она ведь и так была звездой! Пусть восходящей. Зачем ей кино? Разве она мечтала о нём с детства так, как мечтала о танцах? Разве она говорила хоть когда-нибудь, что хочет быть актрисой? Маша вспомнила себя в три года, лепечущую взрослым, что будет балериной.

Её одноклассницы, подруги – все метались: в какой университет отправиться или лучше сразу замуж; шли туда, куда говорили родители. И только она, Маша, всегда точно знала, чего хочет. И вдруг её потянуло на лёгкую славу, захотелось, чтобы все оборачивались вслед и шептали: это она, она… Маша снова усмехнулась: ну что ж, все и оборачиваются, только крутят пальцем у виска или пытаются залезть в трусы – как там, в известном теперь клипе.

Маша вспомнила об Алёше, сердце потеплело и сжалось. А ведь её отношение к нему – тоже жадность и наглая самоуверенность: мол, ей, раскрасавице, любой мужчина должен поклониться. Монахам нельзя? Только не с ней! Вот и решила прибрать симпатичного парня к рукам. Зачем? Разве, привлекая его, она хотела связать с ним жизнь? Нет, это была просто игра. И она проиграла…

Хлопнула дверь, кто-то подошёл к полкам. В полутьме Маша разглядела медсестру Таню. Ей было лет двадцать пять и не в пример нынешней Маше, Таня ходила в коротком вызывающем халатике, обвешенная золотом, с накладным маникюром и художественной росписью по лицу. Она по два раза на дню и чаще поправляла макияж. Не видя стоящей у боковой стены Маши, Таня потянулась к полке. Маша подала голос:

– Что-то ищешь?

– Чёрт, – выругалась Таня, – так же уписаться можно от страха! Ты чего тут притаилась?

– Да так, нашла место для медитаций, – ответила Маша.

Таня достала склянку с полки:

– А у меня тут ценный запас. – И поболтала жидкостью у Маши перед носом.

– Что это?

– Спирт. Чистый медицинский спирт. Хлебнуть хочешь?

– Не-ет, – отрицательно покачала головой Маша, – я тут вроде только отрезвела… после всего.

Таня внимательно посмотрела на Машу:

– Артурчик приставал?

– И это тоже…

– А ты?

– Послала его куда подальше.

– Ну и зря, – пожала плечами Таня, – он просто такой – стресс снимает: спиртным и сексом. Ты ж прикинь, Артурчик не железный – сегодня дядьку с того света вытащил. А ты его подальше…

– Извини, Тань, я не устраивалась сюда в качестве психологической разгрузки, а ты?

– А что я? Артурчик – душка и умничка. Подарки делает, вообще не жадный. Да и что там думать-то – пять минут делов?

Маша поразилась:

– Ты с ним спишь?

– Слушай, ты чего – с дуба рухнула? – не поняла Таня. – Тут все со всеми спят. Не заметила до сих пор?! Хотя куда тебе! Ты ж у нас вроде… не от мира сего.

– В смысле? Вы считаете меня ненормальной? – с вызовом спросила Маша.

– Не, ты не обижайся. Ты – хорошая. Вон больные тебя обожают. Отделение, как при тебе, никогда ещё так не блестело… Но, слушай, а как мы должны думать, если ты из Москвы, из группы «Годдесс» – ага, мы всё знаем, – вон в клипах снималась с Даланом… и вдруг становишься санитаркой. Одним словом, уборщицей. Да ты ж пришла к нам лысой и без бровей! Слава богу, отросло хоть что-то, – болтала Таня.

– Так вы считаете меня ненормальной? – повторила вопрос Маша.

– Да ладно, не парься, – улыбнулась Таня, – с тараканами или без, ты всё равно хорошая. Артурчика только не обижай! Он твоего Алексея по кусочкам семь часов собирал. Все ж помнят – парень был просто в хлам. Отблагодарила бы!

Маша поджала губы:

– И отблагодарю. Только не так. Спасибо, что раскрыла мне глаза.

– Да не за что! Там тебя, кстати, старшая искала.

– Пойду тогда. – Маша вышла из подсобки, щурясь.

Вдали, возле ординаторской Артур Гагикович, засунув руки в карманы, беседовал с каким-то представительным пожилым мужчиной. Маша подумала: «На депутата похож» и отправилась дальше мыть и драить. Она заглянула в пятую палату: возле Алёши сидел отец Георгий. Алёша смотрел на него так же, как и на Машу, не узнавая, с детской, святой доверчивостью. Маша вздохнула: нет, бросать она его не будет, не сможет… Не хочет. Но почему бы не перевести Алёшу в Москву? В институт Бурденко, например? И как ей это раньше не приходило в голову? Надо поговорить с батюшкой.

На следующее утро можно было отоспаться – выходить на смену только к пяти вечера, но Маша встала пораньше и первым делом позвонила в отделение:

– Лариса Фёдоровна, а спросите Артур Гагиковича, он до которого времени будет сегодня на месте? Только не говорите, кто спрашивает, ладно?

Выяснив, что будет хирург аж до шести, Маша включила планшет и нашла нужный сайт. Сделав все необходимое, она довольно хихикнула и пошла одеваться. Перед длинным зеркалом в коридоре Маша задержалась дольше обычного, вглядываясь в отражение. Неудивительно, что её не узнает Алёша, она сама-то себя узнает с трудом. В джинсах, спортивной куртке и кроссовках, с коротенькой стрижкой она была похожа на худого мальчишку-подростка. Похоже, Артур Гагикович своими приставаниями отдал дань её прошлому амплуа или ему нравятся мальчики, – ухмыльнулась Маша.