Тем более что шанс на ошибку был всегда. А право на оправдание есть у каждого.

— Чем занята, Настюша?

Я подпрыгнула на месте и одним движением закрыла всплывшие окна на компьютере. И вполне непринужденно улыбнулась Горильскому, который зашел в приемную.

Он так и не оставил своей манеры называть меня уменьшительно-ласкательно, да и вообще в эти месяцы вел себя со мной приторно-сладко. Разве что не сюсюкал.

Но я почти не замечала его все это время, пусть мы и часто пересекались. А сейчас, в отсутствие Миши, даже слишком часто. Он то топтался в приемной, будто у него своей не было, то подсаживался ко мне в кафе. Даже порывался отвезти меня домой однажды, потому как я сильно задерживалась и отпустила водителя, — но я тогда вызвала такси.

Мне не нравилось его отношение. Вот вроде бы не придерешься — но было в нем что-то странное. Что-то от злости мальчишки, у которого из-под носа увели машинку. И пусть я никогда не давала Артему повода усомниться в моем к нему отношении, он будто этого отношения не замечал. И все выжидал, когда же другой мальчик наиграется.

Мог ли он также относиться к деньгам и компании?

Я с усилием заставила себя улыбнуться и перестать думать по этому поводу:

— Добрый день, Артем Вениаминович. Работой, как и всегда.

— Я же просил называть меня по имени. Мы же почти одна семья теперь, — хохотнул.

— Не считаю это приемлемым.

— А Мишу ты тоже по отчеству зовешь? Даже когда вы в постели?

Вздрогнула и стиснула зубы. Хамло. Причем первый раз себе такое позволил — знает, что не пожалуюсь Верискому, а того нет рядом.

— Обсуждать частную жизнь своего начальника я тоже не считаю приемлемым. Чем могу помочь?

Посмотрел зло.

Но вот уже расслабился и нагрузил меня очередными рабочими задачами. Надо отдать ему должное — по скорости решений, навыкам, широте взглядов он был почти как Миша. Немного не дотягивал — наверное потому и не стал в свое время создавать собственное предприятие, а пришел сюда вторым лицом — но на уровне.

Блин, и зачем ему эти деньги? У Горильского были фантастические доходы, я не знала точные — но могла предположить.

Что могло ему не хватать?

Я продолжала работать, звонить, договариваться, переделывать документы. Очнулась, фактически, в девять вечера, когда мне неожиданно принесли ужин из ресторана, расположенного в нашем же здании.

Я с недоумением посмотрела на официанта, сервирующего журнальный столик.

— Михаил Андреевич распорядился.

Губы расплылись в улыбке.

В этом был весь Веринский.

Я ни разу не получила от него цветов. Или еще каких подарков. Он был, как правило, немногословен, если дело не касалось работы или каких-то отвлеченных историй, которые он мне хотел рассказать. Он не любил показывать отношения на публике. Он вообще на публике не любил ничего делать. И мы не вели с ним долгих телефонных разговоров или переписок в чате с кучей поцелуйчиков и прочими вздохами — может мне и хотелось, но приходилось останавливать себя.

Не такой он был человек.

А вот отправить мне ужин, узнав, что я опять задержалась — это было в его духе.

И приказать явиться на работу в одиннадцать, а не в восемь на следующее утро, после того как мы разговаривали с ним об очередной сделке чуть ли не в полночь — тоже про него.

Хотя он, как раз, должен был быть в восемь или около того.

Ранний рейс — Миша любил ночные рейсы, спать в самолетах и работать сразу по приезду. Ну или не любил, но приноровился.

А я так хотела его увидеть как можно скорее…

— Выспись, — он ответил почти резко на мои возражения, — тебе еще понадобятся силы в ближайшие дни, хоть Нина и выходит снова.

Я вздохнула.

И сделала как он сказал. Как и всегда.

Поехала домой — в свою квартиру, я не могла торчать у Веринского в его отсутствие, хоть он и не возражал, вот не могла и все — и действительно выспалась, хоть и встала по привычке рано. Но позволила себе долгий душ, тщательно уложила волосы и накрасилась. А еще приготовила простой ужин для Димы, в попытке наладить таки отношения, и оставила тому записку сверху, о том что нам надо поговорить.

Пора было решать и этот вопрос.

Водитель привез меня к нашему зданию и я глубоко вдохнула свежий воздух.

После дождя, что продолжался всю ночь, столица выглядела умытой.

Я улыбнулась охране, поднялась на свой этаж и наткнулась на Горильского.

— А, Настюша, — он приобнял меня под смешки девочек на ресепшн, — пошли ко мне, надо кое-что обсудить…

— Но Михаил Андреевич…

— Сейчас придет. Устроим маленькое совещание.

Я была удивлена. Почему вдруг совещания нужно устраивать у того в кабинете? Но лишь пожала плечами и пошла за Артемом.

— Светлана, сходите за бумагами, о которых я говорил, — бросил Горильский секретарше и та быстренько побежала выполнять поручение.

Мы зашли в кабинет и я по привычке начала прикидывать, как лучше разместиться. Хозяином кабинета был Артем, и если он сядет за свой стол, то Веринский, наверное, в кресло для посетителей. А мне…

— Раздумываешь, как лучше устроить нашего дорогого начальника? — голос мужчины звучал ехидно.

Я вздрогнула и покраснела. Вот Миша прав — все можно прочесть у меня на лице.

Не стала отвечать на реплику. Лишь спросила:

— Что мне следует подготовить?

— А разве ты не уже? — а вот это прозвучало издевательски. — Разве не подняла договора, не подсчитала убытки? Куда ты полезла, маленькая сучка?

Я в шоке уставилась на Горильского. И поняла одно — он опирался на дверь. На дверь, за которой никого не было.

И смотрел на меня зло, жестоко скривив губы.

Это было страшно. Меня и правда затрясло.

— Не понимаю, о чем вы, Артем Вениаминович…

— Ну-ну, не притворяйся. Дрянь, — мужчина шипел, а в глазах у него появилось настолько мерзкое и жуткое нечто, что я просто остолбенела, — Решила выслужиться? Мало тебе того, что ты лижешь Мише член, так еще и задницу собралась? На хрена ты начала что-то вынюхивать, а? Раздвигала бы ноги молча. Нет, блядь, захотелось изучить ей игры больших мальчиков…

Он вдруг рванул вперед, развернул меня, заламывая руки, и впечатал всем телом в стену, да так резко, что у меня из глаз искры посыпались.

Я закричала — попыталась — но Горильский зажал мне рот рукой, продолжая наваливаться на меня и злобно шипя прямо в ухо:

— Убивают и за меньшие деньги, понятно? Может и придется… Ты блядь ничего не докажешь, я сделаю так, что поверят именно мне, а о тебя вытрут ноги, как о долбанный коврик, которым ты и являешься! Сука, мне надо было просто завалить тебя и оттрахать в первый же день, получить свой доллар за выигрыш, и Миша бы сам вышвырнул из офиса. Но ничего, я еще успею…

Я не обратила внимание на фразу про выигрыш.

Услышав про «убить» я больше ни о чем не могла думать. Горильский говорил и действовал как маньяк в состоянии аффекта, я понимала — он действительно может сделать что-то ужасное.

От оглушившего меня удара, от ужаса перед происходящим, от паники ноги подкашивались и я ничего не могла ни сказать, ни сделать, только дергалась, пытаясь вывернуться из захвата, но это было бесполезно, я была намного слабее.

Я снова была в лапах мерзкого и страшного и от этого не было спасения.

Он схватил меня за горло и вдруг потащил в сторону. Я пыталась вдохнуть воздух, в глазах потемнело. Резкий толчок — и я валюсь на стол, на спину. А он наваливается сверху, раздвигая мне ноги, разрывая блузку.

Я визжу и начинаю хаотично бить руками, которые перехватывают и заламывают назад. А мои крики закрывают ртом, зубами, в меня впечатываются всем телом…

Только много позже я поняла, что он как-то рассчитал все до секунды.

Наш разговор, мою реакцию, приход Артема. И даже реакцию того.

Может и какую подготовительную работу провел.

— Что, блядь, здесь происходит?! — голос Веринского прозвучал так, что замерли не только мы. Замерло само время.

Я похолодела, понимая, что тот увидел со стороны открывшейся двери. Мои задранные и раздвинутые ноги и между бедра лучшего друга с уже спущенными штанами. Громогласные стоны, которые эта тварь начала издавать за несколько мгновений до, мои разметавшиеся волосы, мужские руки, которые судорожно вытаскивали блузку из пояса юбки.

То что я при этом была в истерике и пыталась выдрать Норильскому кадык было не видно.

То, что я пыталась лепетать, что это не то, что он подумал было глупо.

«Факты» говорили сами за себя.

Лицо Веринского окаменело, и он резко вышел, а я сорвалась за ним.

Отпустивший меня ублюдок проводил насмешливым взглядом.

Я бежала за Мишей, придерживая у горла разорванную тонкую ткань, умоляя подождать, выслушать, дать объясниться. Наверное, мимо проходили изумленные сотрудники, но мне было плевать, на всех плевать и на все, кроме застывшего лица моего мужчины. Уже столь же далекого, как холодные звезды.

Я залетела в кабинет и начала объяснять, заглядывая в застывшие глаза, цепляясь за каменные плечи, захлебываясь огненными слезами. Рассказывать про обнаруженные факты, про нападение, про подставу.

В первые минуты я еще думала, что мне удасться доказать свою непричастность и вину его заместителя. Наказать урода, посадить того, в конце концов. Думала, что вот сейчас Веринский снова превратится в дикого медведя, жаждущего мести по отношению к моим обидчикам. Что возьмет меня на руки, успокоит, защитит от всех последствий, от угроз.

Но Веринский лишь молчал, только смотрел на меня потемневшими глазами, как на мерзкое насекомое.

А его кулаки сжимались.

И до меня стало доходить, что сжимались не потому, что он хочет убить кого-то. А потому что едва сдерживается, чтобы не схватить меня.