А потом обернулся, растерянный и какой-то… удовлетворенный?

— Что-то случилось? — я нахмурилась, позабыв обо всех предыдущих мыслях.

— Судья вынесла вердикт. Двенадцать лет.

— О…

Мне не было необходимости спрашивать кому и за что. И не было желания выяснять, почему он не присутствовал при оглашении. Я чувствовала себя растерянно и… удовлетворенно.

И поняла вдруг, что мне хочется закончить этот день по-другому. День, когда мне отдали медкарту с пожеланием счастливого пути. И голос рассудка окончательно разложил по полочкам преступления и наказания.

Не глупой ссорой по несуществующим обязательствам, а совершенно определенным образом.

Мне захотелось выложить яркими осколками слово «жизнь» до конца.

Я не собиралась думать о причинах своих желаний. Или о последствиях. Не намеревалась судить, правильно или нет я с ним решила попрощаться. Или не следовало ли просто пожать руку перед отлетом.

Я решила делать, что хочу.

— У меня есть идея, Веринский. Я сейчас отвезу Раду в апартаменты. И оставлю Томе. А мы пойдем с тобой и отметим. Хоть до утра.

На последних словах мой голос пресекся, а веки Веринского потяжелели.

И я подавила в себе желание облизать губы.

— И что скажет на такое празднование твой блондинчик? — хлестко так.

Я даже не сразу поняла, о ком он. А потом усмехнулась. Проверяет, насколько у нас с Володей серьезно?

Что ж, на данный момент ни на сколько.

— Ты же знаешь, я не завишу от чужого мнения.

Но он все еще сомневался. Почему? Я могу только догадываться. Но не собиралась ему помогать. Или обещать что-то большее. Это должен быть его выбор — прогуляться со мной по запретным улицам или нет. Я не собиралась убеждать. Или жалеть.

Фламенко на собственных костях я еще успею станцевать.

Он перехватил Раду удобнее и кивнул, уже шагая в сторону машины. Согласный на все.

Мой на сегодняшнюю ночь.

ГЛАВА 21

— Здесь есть прекрасный ресторан, мне его настойчиво советовали. Мы можем взять такси, и стоит позвонить туда, забронировать и…

— Хватит, — он остановил меня резко и чуть ли не грубо. Но глаза искрили. Далеко не в нервном припадке, как у меня.

А в удовольствии. С предвкушением.

Где-то я читала, что женщина похожа на реку. А мужчина — на берега. И те должны быть достаточно высокими и не осыпаться, чтобы, если что, служить надежной защитой для окружающего мира от внезапного половодья.

Похоже, время, выделенное на мою инициативность, истекло.

И Веринский не позволит дальше управлять ситуацией.

Сам выберет ресторан. И все остальное.

Как ни странно, это меня успокоило. А то я уже самой себе напоминала мечущуюся малолетнюю дурочку на первом в своей жизни свидании. Это еще повезло, что с собой у меня не было практически подходящей одежды, так что выбор состоял из двух платьев — и то я умудрилась устроить в спальне погром.

Хороший выбор судя по тому как вспыхнули глаза мужчины, когда он меня увидел.

И подходящее легкое пальто, которое я распахнула — весенний вечер был удивительно теплым и напоенным сладкими ароматами.

Мякотью предвкушения.

Я облизала губы и наклонила голову, всматриваясь в знакомого незнакомца. Высокий. Гибкий. Против обыкновения в кожаной куртке, которая удивительно ему шла. И в джинсах.

Зрение стало настолько четким и ясным, что в вечернем сумраке я с легкостью рассмотрела морщинки вокруг глаз. Чуть пробивающуюся щетину. Трещинку на нижней губе, которую мне захотелось зализать.

Судорожно вздохнула.

И протянула ему руку, чтобы сплестись с ним пальцами в самый плотный и нерушимый морской узел, развязать который не возможно — только поджечь.

Мы медленно пошли вдоль освещенной яркими витринами улицы.

Как-то просто. И легко. Даже в молчании было лишь обещание, но ни капли неловкости.

Владевшая мною нервозность растворилась окончательно.

Я пила эту ситуацию как дорогое шампанское. По глотку. Его запах и вкус его слов, горячие длинный пальцы, широкие шаги. А потом пила и настоящее шампанское, радостно щурясь от того, что пузырьки попадали немного в нос.

Вообще было радостно.

Не смотря на собственные, внутренние запреты.

От сладко-горьких мыслей и разговоров хриплыми голосами, от полумрака зала, свечей, в изобилии расставленных по углублениям в стенах ресторана, от запаха ванили и древесины, а еще немного кожи и сигарет — запаха Веринского — тело наполнялось негой и тяжестью. Сначала кончики пальцев ног. И все выше. Разливалось в районе солнечного сплетения и масляными каплями оседало на бедрах.

Мы ели что-то вкусное, но почти не замечали этого. Пили вино. Прикасаясь друг к другу взглядами.

Взгляд Веринского обжигал огненными коллекционными бабочками. Они садились на мои руки, поглаживающие ножку бокала, на волосы, которые я поправляла, на ключицы, открытые спадающим вырезом золотистого бархатного платья.

И каждый ожог заставлял меня внутренне вздрагивать от удовольствия и покусывать губы.

Нам принесли заказанный кофе. Я сделала первый глоток и слизала осевшую на губах молочную пену.

— Ты решила воспользоваться всем арсеналом соблазняющих жестов? — прокомментировал он мои действия, и я расхохоталась, откидывая голову, чувствуя упоительную свободу и возможность вести себя так, как хочется.

Взлететь. И не разбиться этой ночью.

А потом вспомнила, что открытый смех и откинутая голова тоже были из этих, из соблазняющих жестов, и рассмеялась еще сильнее.

— Нет, — сказала, наконец.

— Значит, не хочешь меня соблазнить? — он демонстративно нахмурился.

— А тебя надо соблазнять специально?

Он хмыкнул.

А потом вдруг резко наклонился, перегнувшись через крохотный столик, за которым мы сидели:

— Ты конечно можешь попробовать… Но не стоит — мне достаточно одного лишь взгляда, чтобы захотеть затрахать тебя до потери пульса.

И снова откинулся на стуле, отпив из своего бокала.

Я едва подавила стон.

Возбуждение было таким, что в голове помутнело.

Я заерзала, чуть сдвигая ноги, сжимая колени, но стало только хуже. Между ног уже пульсировало, настолько остро, что шевельнись я еще немного — взорвусь.

Мои маневры не прошли мимо внимания мужчины. Глаза его совсем потемнели, а челюсти напряглись. Он вдруг мельком осмотрелся, а потом сказал отрывисто:

— Раздвинь колени.

Мои глаза распахнулись в немом шоке.

Но противиться этому приказу я не могла.

Сегодня его вечер. Ночь. Наша ночь, и я получу от нее все, что возможно.

Я медленно развела ноги.

— Опусти одну руку под стол.

Рваный выдох. Мой или его? Но я снова выполняю указание.

Мы сидели в самом дальнем углу, чуть прикрытые колонной. И вряд ли кто-то обращал на нас внимание, но сам факт, что мог обратить, поднял у меня внутри что-то тягучее. Темно. Яркое.

Наверное, я извращенка. Ну и черт с ним, мне нравилась эта игра!

— Подними подол, — его голос был все тише, но я умела читать по губам.

Между ног плеснуло таким жаром, будто я уже добралась до повлажневших складочек. А я лишь немного задрала юбку, не решаясь на дальнейшие действия.

— Погладь себя поверх трусиков…Нет, смотри мне в глаза! — последнее было сказано резко. Мне жутко хотелось глянуть по сторонам, убедиться, что все заняты своим ужином, но Веринский не позволил. Он подался вперед и вцепился в столешницу, пожирая меня глазами. Я почувствовала, что краснею, что по спине стекает капля пота, что дыхание становится все более частым и…

Провела пальцами между ног, царапаясь о кружево.

Снова и снова.

— А теперь потяни их вверх, — глухо произнес мужчина.

Я выполнила и это требование, и, не сдержавшись, застонала, когда тоненькие веревочки нырнули точно в середину. А потом снова застонала, когда он приказал легко погладить прямо там, под кружевом. Прогнулась в пояснице, понимая, что немного, и сорвусь, желая надавить сильнее, желая получить свое прямо здесь и сейчас, как в долбанной Матрице, наплевав на общественные нормы морали.

Но не позволяла себе никаких действий.

Пока он не скажет.

— Сейчас. Быстро. Жестко.

Каждый его выдох — приказ.

Я резко двигаю рукой и в несколько секунд достигаю пика. Со сцепленными зубами, чтобы не заорать.

С искрами из глаз.

С перехваченным на несколько мгновений дыханием.

Чуть выпрямляюсь, дрожу, а потом опадаю и таю, словно мороженное на солнце.

Меня потряхивает.

Да что там, трясет. Но Веринского — больше. Я не знаю, как он сдерживается — но справляется, встает, рвет меня вверх и ведет через зал к дверям, на ходу доставая карточку на оплату.

Мы садимся в такси спустя несколько минут.

Я все еще размазана произошедшим. Но мне интересно — что он придумает дальше?

Я мельком смотрю на бугор в районе его паха и сглатываю.

А он просто берет мою руку — ту самую руку — подносит к своему лицу и втягивает запах.

Ох.

Не знаю, кто это сказал — я или он. Знаю только, что испытанное удовольствие лишь прелюдия, и это знание меня заводит. Снова.

Спустя десять минут мы в отеле. Наверное в том, что он всегда и останавливается. Идем к лифту. Веринский на меня не смотрит. Он вообще как-будто не здесь, не со мной. С виду. Но по ощущениям настолько направлен на меня, что кружится голова.

Идет. Отстраненный.

Ровно до тех пор, пока за нами не закрывается дверь.

Потому что с щелчком замка другая дверь, что была между нами, распахивается во всю ширь.