Что я была лишь крохотным винтиком, скрипящим неподалеку от работающего в бешеном темпе мотора, но уж никак не топливом для него и не тем, что этот мотор двигает.

И вот сейчас, когда Веринский потребовал меня в кабинет, я просто не поверила. В ужасе глянула на белую плоскую коробочку, из которой раздался приказ, а потом подскочила, оправила юбку внезапно повлажневшими ладонями, взяла большой блокнот, который лежал на всякий случай в верхнем ящике стола, и чуть ли не бегом отправилась к массивной двери.

Нины Александровны в приемной не было — она часто отлучалась по тому или иному поводу, но это вовсе не означало, что любой мог прорваться на прием. Чтобы попасть в административную зону, сперва надо было преодолеть зону ресепшн с церберами, прячущимися за обликами совершенных созданий, и остаться при этом с руками и ногами.

Веринский не любил, чтобы его отвлекали по пустякам.

И что ему понадобилось?

Глубоко вздохнула и толкнула дверь кабинета.

А потом прошла на середину комнаты и остановилась:

— Вызывали?

— Ага, постоять в десяти метрах от меня, — раздраженно отреагировал мужчина, уткнувшийся в очередные бумаги, — Пройди и сядь.

Я приблизилась к креслу, на котором сидела уже однажды, и постаралась взять себя в руки. Ну, страшнее, чем на собеседовании, не будет.

Я вдруг успокоилась.

А Михаил вскинул голову, медленно обвел взглядом, чуть поморщился — ну и что ему не по нраву?! — и буркнул.

— Стенографией владеешь?

— Н-немного…

Снова раздраженный вздох.

— Нина уехала на пару часов, — ого, неужто мне соизволили объяснить что-то? — Она обычно записывает разные детали проектов, которые я проговариваю, мысли, приходящие в голову — все подряд. А потом формирует из этого отчет и служебную записку. Самому мне неудобно, — закончил почти сварливо.

Понятно.

Нужно выступить в роли диктофона — у нашего гения творческий всплеск.

Странно, что его это так раздражает и даже смущает. Или мне показалось?

Чуть тряхнула головой, избавляясь от глупых мыслей, взяла ручку и всем своим видом продемонстрировала готовность к работе и прорву энергии.

Спустя сорок минут, когда я выползала из кабинета, энергии во мне не оставалось ни капли.

Веринский говорил не просто быстро и сбивчиво — он сыпал терминами, неожиданными всплесками агрессии — направленной не на меня, а просто вовне — задумчивыми, порой даже философскими рассуждениями, идеями и предположениями. Первые мгновения я любовалась его сумасшедшей энергетикой, экспрессией, с которой он ходил по кабинету. Потом пыталась уловить суть всего происходящего. Но дальше поняла — нужно было просто механически записывать, иначе я вообще не успею за его словами и мыслями и завалю первое на самом деле важное поручение.

Я вернулась к себе в угол и просто рухнула за стол.

Посмотрела на каракули, которым был испещрена чуть ли не половина блокнота, вздохнула, сделала себе кофе — хотя бы в этом меня не ограничивали никогда — и уселась за компьютер, решив сначала переписать весь этот сумбур, а потом уже разбить его на тезисы и логически связанные куски.

И так погрузилась в работу, что даже не заметила, как надо мной навис заместитель Михаила, Артем.

С которым мы, кстати, пересекались довольно часто.

Точнее, он постоянно зачем-то подходил к моему столу, одаривал чуть пошловатыми комплиментами, мальчишеской улыбкой, а иногда — шоколадкой, чем неизменно вгонял меня в ступор.

Я не понимала — зачем? Я же явно пропускала вперед шагов на сто почти всех, кто работал на нашем этаже — взрослых, умных, уверенных в себе, умеющих стильно одеваться и преподносить себя, а часто просто очень красивых женщин. Я же только-только начала смотреть по сторонам и понимать, что неизбежно провинциальна и старомодна со своей косой, удобными туфлями и пусть хорошими костюмами, но сидящими на мне весьма посредственно, не смотря на дорогую ткань и крой — не на мой тип фигуры они были сделаны. Да еще и была простой секретаршей, тогда как нашу компанию — и заместителя генерального, в том числе — посещали настолько роскошные дивы, что даже Нина на их фоне блекла.

И единственное, что мне приходило в голову, так это то, что он просто хочет посмеяться надо мной.

Потому внимание Артема Вениаминовича меня и смущало, и раздражало. Второе — больше, но я не смела это показывать. Хватит, ошиблась уже один раз, приняв за простого программиста — простоты в нем было не больше, чем в Веринском. А за внешностью и поведением задорного мальчика таилось что-то гораздо более опасное.

Почему я так решила — не знаю. Может, я была сама по себе слишком подозрительна — жизнь научила. Но на комплименты на всякий случай не отвечала, а шоколадки складывала в ящик стола и при случае планировала отнести в бухгалтерию — терпеть не могла шоколад.

— Да ты умная крошка… — он мельком глянул на экран, где я набирала текст.

Вот он что, тоже не может запомнить мое имя? То крошка, то детка!

Подавив мучительный вздох, я спокойно закрыла окно и повернулась к Артему, оказавшемуся в совершенно неприличной близости. А потом оттолкнулась и отъехала на своем стуле на колесиках, чтобы перестать, наконец, чувствовать дискомфорт.

— Я могу чем-то помочь? — спросила я строго, памятуя, что помощника нет на месте.

Мужчина поднял обе ладони, как бы показывая, что пришел ко мне с миром, а потом подмигнул:

— Сделаешь нам кофе?

Он что, о себе говорит «мы»?

— Вам? — глупо переспросила.

— Мне. И начальству своему дорогому — мы будем с ним пьянствовать кофе и разговаривать.

Я чуть покраснела, кивнула и подскочила к стойке, недоумевая, правда, почему мне снова просто не сказали об этом через интерком.

А когда повернулась — Артема уже не было.

Хорошо хоть я знала какой ему нужен кофе — крепкий, с большим количеством взбитого молока и двумя ложками сахара.

Приготовила две чашки, поставила все на поднос, осторожно подняла его и двинулась к двери. Открывать ее было не очень удобно, но я уже приноровилась. Всунулась таки в кабинет, неловко проходя вперед задом — по другому и не скажешь — обернулась, и тут же поняла, что на меня пристально смотрят две пары глаз.

Я почувствовала, как снова краснею.

Но полыхающее лицо оказалось не самой большой проблемой, потому как потом я допустила ошибку, за которую в этой компании могли не просто уволить, но и, скорее всего, сгноить в подвалах — если таковые вообще имелись.

ГЛАВА 4

— Анна Дмитриевна, можно к вам?

Вздрогнула. До сих пор не могу привыкнуть к этому имени. Хотя пользуюсь им уже почти пять лет. И кого там принесло? Суббота ведь. Думала, спокойно поработаю, пока все гуляют на выходных.

Женю из юридического отдела. Вменяемая девочка, но если она не перестанет уточнять у всех и каждого что, куда и можно ли, далеко не пройдет.

Впрочем, мне до ее страдашек на ровном месте нет дела.

А вот на то, что меня отвлекают от отчета — есть. Я уже несколько суток корплю над данными филиалов и что-то у меня там не сходится. Точнее, я уже начинаю понимать — что. Эти поганцы решили нагреться на паре сделок и, судя по всему, скоро окончательно отработают весьма удачную схему.

О которой центральный офис не будет знать.

Вот только я не зря мониторю самые разные цифры, которые стекаются ко мне со всех сторон. И не из любви к отечеству. Мне платят внушительную зарплату, а за вскрытие подобных схем — не менее внушительный процент, скромно обозначенный как «премия за переработку».

И знают — найду и отгрызу руку каждому, кто лезет туда, где обосновались большие дяди, то есть боссы.

— Говори.

— Те документы, которые от вас передали. Понимаете, прежде чем их заверить… там есть пара несостыковок… я не могу так сразу…

Твою мать, она до конца дня будет так мямлить? Я подавила раздражение и вслушалась в Женины слова, потом просмотрела документы, подчеркнула, согласилась и отправила ее как можно быстрее все переделывать, лишь бы она свалила из моего кабинета.

Завести бы секретаршу, — подумала мечтательно. Чтобы кофе носила и принимала таких вот Жень и все ее бумажки, а передавала мне их, когда у меня будет на то время.

Мысли о секретарше перескочили туда, куда не следовало.

И сердце сразу застучало, как бешеное, чувствуя тварь.

Тварь, что разъела все у меня внутри и теперь снова поднимает голову.

Зло смяла финансовые выкладки — будто они были в чем-то виноваты — откинулась на стуле и подавила в себе желание потереть от усталости глаза. Тереть нельзя — веки накрашены. И вообще от этого морщины. Выть, даже если очень хочется, нельзя — падальщиков достаточно в любой организации, а у них нюх на недобитых жертв. Хоть и суббота. Нельзя даже свалить домой, где я, наконец, сниму новые и уже натершие мне туфли на каблуках. Свалить, напиться, на хрен разбить зеркальную стенку бара с какого-то перепуга поставленного Димой — хотя в нашей странной семье пила только я, и то не долго.

Все нельзя.

Потому что это будет означать проигрыш.

Может с виду маленький, но я знала, как легко, совершив одну крохотную ошибку, один маленький шажок не в ту сторону, полететь по наклонной плоскости и разбиться вдребезги.

Одно крохотное допущение, потакание своей слабости — и я захлебнусь в реках слез и крови, которые с готовностью хлынут из зарубцевавшихся ран.

Поэтому домой не пойду. Не буду ныть. Никому не пожалуюсь.

Да и кому пожаловалась бы? Кроме психотерапевта, которому я платила большие деньги, выслушать меня мог только Дима, но он, слава богу, улетел со своей новой женой то ли на Мальдивы, то ли на Сейшелы.