Сэффрон Кент - Без взаимности -1

— Она хотела сделать аборт, но я ее отговорил, — я провожу ладонью по волосам и обо всем наконец ей рассказываю: — Узнав, что беременна, она уехала на пару дней, но ее отсутствие я не заметил. Был слишком занят написанием очередного вонючего шедевра. Вернувшись, она сказала, что хочет развестись. И даже не собиралась говорить мне о ребенке. Она его не хотела, а рассказывать о беременности было неподходящее время, поскольку мы практически перестали любить друг друга. «Все станет слишком сложно», — сказала она. Одна она не смогла бы растить ребенка, а я был по уши в своих поганых заботах, — из моего ноющего горла вырывается невеселый смешок, и я признаюсь ей: — Я такой же, как мой отец, Сьюзен.

Чувствуя, как начинает кружиться голова, я хватаюсь за перила, чтобы не упасть. Если бы не тот выброшенный тест на беременность, я бы так и не узнал. И из-за моих ошибок она убила бы моего ребенка. Даже не могу описать злость, которую я чувствовал тогда. Мне хотелось убить ее — убить себя за то, что любил ее не так, как ей было нужно.

Но все, что я сделал, — это без конца умолял, и в конце концов она сдалась и решила попробовать снова.

Мой взгляд обращается к Ники, все еще играющему на ковре. Звук его хихиканья и бормотания вонзается в меня, будто самый острый нож. Я снова сделал все не так. Хэдли ушла, а Ники остался без мамы.

Сьюзен кладет ладони на мое напряженное лицо.

— Томас, ты не такой, как твой отец. Он любил тебя и твою маму, но не знал, как показать свои чувства. А ты — знаешь. Ты знаешь, как поставить своего ребенка на первое место. И знаешь, как сделать это же для Хэдли, — она сжимает мою руку. — Ты слышишь меня? Ты не такой, как он.

— Тогда почему она ушла? — шепотом спрашиваю я.

Поняв мои чувства, Сьюзен делает шаг вперед и обнимает меня. А я расслабляюсь в ее материнском тепле, как глупый ребенок. Ненавижу это. Ненавижу быть слабым и неудачником, но сил отойти у меня нет.

Через какое-то время Сьюзен уходит сделать Ники поесть.

Он играет с фиолетовой шапкой Лейлы, жует мех и пускает на него слюни. Ее вид напоминает о вчерашнем вечере, и, прежде чем я успеваю заметить, меня отбрасывает в другое измерение. Я до краев заполнен воспоминаниями о Лейле. С тех пор как Хэдли ушла, я даже не думал ни о Лейле, ни о поцелуе. Но сейчас все мысли только об этом.

Во мне вырастает голод — неправильный и грязный. Он жаждет только брать и брать, потому что я устал чувствовать себя так, будто не контролирую собственную жизнь.

Я ненасытен и жажду Лейлу. Мне необходима та сила, которую она мне дает. Я хочу злоупотребить этой силой, высвободить ее и использовать ее против нее. Уничтожить ее, как прямо сейчас уничтожен я сам. Она слишком храбрая, и это обернется против нее. Я изнываю от желания сокрушить эту храбрость и эту чистую отвагу.

Возможно, Сьюзен права, и я не действительно не похож на своего отца.

Мой отец не думал ни о ком другом, кроме своей жены, а внезапно появившееся жжение в костях и ощущение лавы в крови не имеет никакого отношения к Хэдли.

Все это связано с Лейлой Робинсон.

Эмма осталась с Диланом в общежитии, а учебу отменили из-за сильной метели. Я дома — беспокойная и одна. Обычно я не меня не мучает перспектива оказаться взаперти в одиночестве, но за последний месяц я от этого отвыкла. Эмма все испортила, а сейчас ее нет.

Ненавижу ее.

Ненавижу Дилана.

И ненавижу паршивый снег!

Я ненавижу всех и вся.

Я сижу на диване. Мое напряженное тело чувствует себя неловко, будто не знает, что делать с самим собой. Я пытаюсь вспомнить, чем обычно занимаюсь, когда одна. На журнальном столике замечаю недоеденный пакетик Twizzlers и набиваю конфетами рот.

Так. Что еще?

— Ага! — кричу я в пустой комнате, ищу музыку на телефоне и останавливаюсь на Лане Дель Рей. Blue Jeans.

Песня напоминает мне о Томасе — впрочем, ничего удивительного тут нет. Поджав под себя ноги, я сижу на диване и слушаю ее, чувствуя себя жалкой. С развитием сюжета песни меня атакуют воспоминания произошедшего в кладовой бара.

Поцелуй. Оргазм. Моя исповедь. Ощущение опустошенности, когда он ушел.

Я сама виновата. Не стоило его целовать. И кончать на его ноге совершенно не стоило. Все это было неправильно по многим причинам… даже если он вроде бы наслаждался моими стонами и отчаяньем.

Песню перебивает пронзительный рингтон, эхом пронесшийся по всей квартире. Сначала у меня появилась мысль проигнорировать звонок, но пальцы сами нажали принять вызов, прежде чем я успела посмотреть, кто звонит.

Это Калеб, и я молча смотрю на экран, на котором идут секунды. Медленно подношу телефон к уху и, заикаясь, говорю:

— А-алло.

Наверное, мне стоило бы подговориться к звуку его резкого вдоха, когда он услышал мой голос. В груди все грохочет. Я чувствую, как ребра подрагивают, когда сердце хочет протиснуться между ними и припасть к телефону.

— Алло? — повторяю я, когда ничего не слышу.

— Привет, — с заминкой говорит он. — Я не ожидал, что ты ответишь.

Его голос — немного хриплый, но больше все же мальчишеский — проносится сквозь меня. Прошло два года. Два года, с тех пор как я его слышала — и как он со мной разговаривал. Ущипнув себя, я ругаюсь от боли.

— Лей? Ты здесь? Что… э-э-э, что это было?

От приливной волны эмоций, поднимающейся от груди ко рту, мне трудно говорить.

— М-м-м… я просто ущипнула себя. Но все нормально.

Раздается смущенный смешок.

— Ладно. Понял, — он покашливает и продолжает: — Надеюсь, ты не занята и я ни от чего тебя не отрываю, но в свое оправдание хочу сказать, что не рассчитывал на ответ.

— Нет. Я не занята, — я оглядываю свою пустую квартиру. — Сегодня весь день идет снег, так что мне никуда не надо.

— Ах да. Уверен, что насыпало прилично. Пусть так и будет. Я же знаю, как ты любишь непредвиденные выходные.

Больше нет, — хочу сказать я. Теперь я их ненавижу. Терпеть не могу сидеть дома взаперти и не ходить на занятия к Томасу.

Калеб меня больше не знает. Он понятия не имеет, что происходит в моей жизни. Эта мысль даже доставляет относительное удовольствие.

— Ага, — все же отвечаю я и ничего больше не добавляю.

Мы молчим. Я слушаю наше дыхание — больше похожее на вздохи — и чувствую себя стервой. Я разрушила все, что было между нами. То, что я сделала, — это преступление. И никакие извинения это не компенсируют. Сколько бы я тогда ни звонила, он ни разу не взял трубку.

Тряхнув головой, я нарушаю тишину.

— Как там в Бостоне?

— Хорошо… наверное. Я приехал в Нью-Йорк.

— Ну да. На вечеринку, — я облизываю губы. — А что привез для меня?

— Я… Я на самом деле…

— Да ладно, я пошутила, — неловко усмехнувшись, говорю я. — Бостон лишил тебя остатков чувства юмора, да?

Он смеется, а я представляю его светлые волосы и зеленые глаза. Представляю его гладкие пальцы, держащие телефон — кстати, у него айфон? — пока он разговаривает со мной.

— Где ты остановился? — спрашиваю я. Мне хочется дорисовать картину и увидеть то же, что и он. Мое голодное сердце жаждет больше информации.

— У твоей мамы. Более того — в твоей комнате.

— Да ладно, — я сажусь ровнее. — Блин. Но почему? У них достаточно свободных комнат. А в моей бардак.

— Лей, ты ведь здесь больше не живешь. После тебя убрались.

— А. Ну да, — я снова падаю на спину и кладу ноги на столик. — Извини, я просто запаниковала.

— Почему? Я же видел твою комнату. И знаю, что ты неряха.

— Эй! Я не неряха. Просто немного неорганизованная.

— Нет, неряха. Из-за якобы «неорганизованности» ты на целых два дня потеряла в своей комнате телефон.

— Тогда делай поправку на возраст. Не все такие же идеальны, как ты, вытирающий за собой мокрые следы от стаканов, — содрогнувшись, замечаю я.

На этот раз молчание не такое тяжелое. Я рисую в голове картину. Калеб сейчас в моей комнате. Мне трудно представить ее чистой, но я вижу его сидящим на кровати, опираясь на белое изголовье. Может быть, он смотрит в левое окно с видом на Центральный парк. В это время года деревья обычно голые, а сегодня должны быть усыпаны недавно выпавшим снегом.

— В общем, я звонил тебе, потому что хочу увидеться, особенно если ты все же придешь на вечеринку к Генри, — спустя какое-то время говорит Калеб.

Так вот почему он звонил. Он хочет видеть меня.

Прижав руку к животу, я пытаюсь усмирить появившихся там бабочек с трепещущими тонкими крылышками. Я так давно не чувствовала чего-то подобного. Но мне показалось, или же ощущения всегда были такими… легкими и приглушенными?

Они не имеют ничего общего с острым и тянущим ощущением в районе пупка. Или с покалыванием по коже. Или с желанием свести бедра вместе и потереть их друг об друга.

— Я не смогу, — мой голос пропитан болью. — У меня дела по учебе. Я уже сказала маме.

— А, — он разочарован, я понимаю это по его голосу. — Тогда, может быть, увидимся в другой раз.

— Значит, ты планируешь остаться?

— Думаю, да. Я нужен в компании. Меня же с детства готовили, так что, кажется, время наконец пришло.

— Конечно. Да. Компания. Что ж, я рада, что ты будешь неподалеку.

— Я тоже, — тихо отвечает он.

Наш разговор подошел к концу. Надо класть трубку, но ощущения, что все наладилось, нет. В чем был смысл звонка? Я интуитивно понимаю, что это была не просто желание договориться увидеться на вечеринке.