Судя по всему, он тоже.

Это такая успокаивающая иллюзия — что Томасу хочется слушать мое дыхание, чтобы не ощущать одиночество. Впрочем, это может и не быть иллюзией.

— Ты знаешь, что такое рудиментарный орган, Лейла? — спрашивает Томас, к моменту когда я уже пальцем успела нарисовать сотню кругов вокруг пупка.

— Что?

— Это орган, который стал бесполезен. Он не служит своей цели. Бесполезный багаж. Или потому что он недостаточно быстро эволюционировал.

— Ага. И?

— Но он все равно способен причинить тебе немало боли. Ах да, и убить тебя… очень медленно, пока ты не начнешь молить о смерти.

— Почему мы говорим про бесполезные органы?

— Потому что безответная любовь — как отмерший, бесполезный и переставший функционировать орган. Это хуже, чем болезнь. Болезнь можно вылечить, но восстановить утраченную целостность души нельзя. Оказаться настолько бессильным — это самое печальное открытие на свете.

Я ощущаю себя высохшей рекой. Почти пустыней. Каждая клетка моего тела болит из-за него. И из-за самой себя. Из-за нас обоих. Его мучительные слова уничтожают все внутри.

— Почему ты не дома, Томас?

— Потому что дом не ощущается домом, когда там нет ее, — тихо признается он.

Я вонзаю ногти в кожу живота в попытке как-то перекодировать его эмоциональную агонию в свой физический дискомфорт.

И тогда на меня снисходит другое откровение.

Не знаю, кем он является для меня, но знаю, кто для него я.

Я нужна ему. Ему необходимо использовать свою власть надо мной, потому что любовь сделала его бессильным. Ему нужно, чтобы я просила его, потому что любовь превратила его в попрошайку. И похоть, которую он чувствует по отношению ко мне, произрастает из любви к ней.

Крупная слеза катится из уголка глаза и исчезает в волосах. Я тут же прикусываю губу, чтобы не издать ни звука.

— Ложись спать, Лейла.

Тыльной стороной ладони вытерев нос, я сглатываю образовавшийся комок в горле.

— Ты не повесишь трубку, пока я… пока я не засну? — его дыхание замирает, а потом становится тяжелее. — Пожалуйста.

— Ладно. Договорились.

Я с облегчением вздыхаю.

— Спасибо.

Томас согласно хмыкает.

— Спокойной ночи.

Он снова хмыкает. Я закрываю глаза, по ощущениям будто заполненные песком, и наконец чувствую спокойствие. Надеюсь, он тоже.

Идет время. А сквозь мое сознание проносятся вопросы. Где сейчас Хэдли? Я правильно поняла, и она куда-то уехала? А где Ники? Он тоже моя родственная душа.

— Знаешь, нам надо завести одинаковые браслеты или что-то в этом роде. У родственных душ должно быть хотя бы что-то одинаковое.

— Ладно, но фиолетовый цвет я не люблю.

Тихо хихикнув, я зарываюсь носом в фиолетовое одеяло.

— Не волнуйся, со временем полюбишь. Для Ники тоже надо сделать браслет.

— Ага, — тихо говорит Томас, будто тоже засыпает.

Когда глубже проваливаюсь в сон, я чувствую это в своем успокоенном сердце: нам с Томасом было суждено оказаться рядом. И произошедшее между нами должно было произойти.

Потому что я — девушка, которая не станет любовью чьей-то жизни. С моим эгоизмом иное просто невозможно. Я рождена для жизни в тени и секрете. И я могу стать секретом Томаса — по крайней мере, на какое-то время. Пока не поглощу всю его боль и не отпущу его.


***

Сейчас поздняя ночь и примерно то же самое время, в какое я разговаривала с Томасом по телефону пару дней назад. Мне стоило оставаться в кровати и попытаться заснуть, вместо того чтобы прибежать к нему. Но по-другому я не смогла. Я хочу ему кое-что показать. Кое-что, сделанное под влиянием минутного порыва.

Хм, а что я делаю не под влиянием минутного порыва?

«Лабиринт» окутан сонной тишиной, когда я вхожу в него по своей ID-карте. Ни разу не видела это здание совершенно без людей. Стены будто знают миллион интимных секретов, или мне просто так кажется.

Я поднимаюсь по лестнице, иду по коридору и останавливаюсь у его кабинета, тяжело дыша от холода. Из носа течет самым неприглядным образом. Расправившись со своей реакцией на чертову зиму, я поворачиваю дверную ручку. С тихим щелчком та поддается.

Он здесь.

Чутье подсказывало мне, что Томас будет тут, сидеть за столом у окна, в освещенном только настольной лампой кабинете. Услышав, как я вошла, он поворачивается в мою сторону с сигаретой во рту. Томас выглядит изможденным. Вся его энергия словно куда-то утекла.

Не спеша затянувшись, он выдыхает струю дыма. В этом мрачном кабинете, где по углам повисли тени, Томас не выглядит обитателем этого мира. Слишком красив и слишком призрачен, чтобы быть человеком.

Сглотнув, я вздрагиваю всем телом, когда за спиной с тихим стуком закрывается дверь. От бега по обледенелым улицам мои волосы, должно быть, торчат в разные стороны. Щеки раскраснелись — как и голая беззащитная кожа бедер, не прикрытая ни шубой, ни высокими сапогами.

— Я хочу тебе кое-что показать.

Облизав губы, я запираю дверь на замок.

Свое тело я всегда считала проклятием. У него есть непрекращающиеся потребности и преступные пристрастия, но после знакомства с Томасом я поняла, что оно может быть инструментом. Оно может стать его инструментом.

Поэтому без какой-либо стеснительности я расстегиваю пуговицы шубы, глядя в немигающие глаза напротив. И наблюдая за его реакцией. Интересно, ему нравится моя смелость? Или она ему неприятна? Еле заметный румянец и дернувшийся мускул на челюсти поддерживают мое бесстрашие. Заверяют, что мои действия приветствуются. Схватившись обеими руками за лацканы шубы, я повожу плечами, и она падает на пол. Прикосновение распущенных волос к обнаженной спине заставляет меня вздрогнуть.

Хм. Да… Я голая. Если не считать черные сапоги, конечно, и фиолетовые носки в горошек под ними.

Кожа покрывается мурашками, когда я стою перед Томасом, словно выставленная напоказ. У меня нет женственных изгибов. Грудь маленькая, а талия тонкая. Готовясь к сегодняшнему вечеру, я побрила все тело, от чего светлая кожа стала гладкой даже между ног.

Скользнув по моему лицу, взгляд Томаса опускается ниже, а потом еще ниже и еще. После чего останавливается. Я знаю, куда он смотрит. Я сделала это специально для него.

Его стиснутая челюсть приводит меня в замешательство. Он злится или возбужден? Трудно сказать. Надеюсь на последнее. И надеюсь, этим вечером от меня прежней ничего не останется, и он украдет мою наивность, как и говорил, после чего обретет хоть немного покоя.

Томас щелчком выбрасывает сигарету в окно и закрывает его, приглушив завывание ветра. Потом поворачивается ко мне лицом и, посмотрев на мой живот, крадучись идет вперед. У меня все внутри сжимается от его на первый взгляд ленивых, но точно выверенных шагов.

Остановившись в метре от меня, Томас протягивает руку. Я резко втягиваю в себя воздух, когда прохладными пальцами он прикасается к моему подрагивающему животу и покрасневшей коже вокруг недавно сделанной тату. Вокруг моего пупка красуется пламя, и я сменила кольцо в нем на штангу с сапфиром.

Томас большим пальцем проводит по рисунку, а я шепотом говорю:

— Под цвет твоих глаз.

Пламя голубое, как и его глаза. Я жду, когда мне станет безумно стыдно. Ведь я показываю парню, с которым даже не спала, что отметила его на своем теле. Большей навязчивости просто не существует на свете.

Но нет, стыда я не чувствую. Словно мне нет необходимости прятать свое тело, когда я рядом с Томасом, и эти ощущения так не похожи на те, которые я всегда испытывала с Калебом, скрывая чувства и постоянно подглядывая за ним исподтишка.

— Я… Ты напоминаешь мне какое-то огнедышащее существо, — пытаюсь объяснить я.

Напряженный взгляд Томаса берет мой в плен. В его глазах бушует инферно и какие-то первобытные эмоции, когда он опускается передо мной на колени.

— Томас? — чтобы не упасть, я хватаю его за плечи.

Он дышит тяжело и шумно, и, словно в ответ, прижимается ртом ко мне. Обхватив меня за талию и притягивая к себе, он языком играет с украшением в пупке.

Откинув голову и издав низкий стон, я провожу руками по упругим мышцам плеч и погружаю пальцы в густые шелковистые волосы. Схватив за пряди, тяну за них, когда горячие посасывающие поцелуи начинают ощущаться почти болезненно.

Это нормально, когда между ног становится мокро всего лишь от поцелуев живота? Наверное, это безумие, но мне плевать. С каждым движением его языка и с каждым хищным поцелуем возбуждение все нарастает. Кожа вокруг тату по-прежнему гиперчувствительная, и от его нежных и легких укусов мне кажется, будто мое хрупкое тело раскололось пополам. При этой мысли влаги становится так много, что я чувствую стекающую каплю.

Будто зная, что сейчас творится с моим телом, Томас издает низкое рычание. Почти на седьмом небе от его жадного стона, я спиной врезаюсь в дверь и, подняв одну ногу, кладу ее ему на плечо.

Целуя и покусывая низ моего живота, Томас оставляет на коже красноватые следы. Я опускаю голову и смотрю, как он потирается щетиной о внутреннюю поверхность моего бедра, лежащего у него на плече. Это действие одновременно возбуждающее и нежное, от чего у меня на глазах появляются слезы. Положив свободную руку мне на другое бедро, он раздвигает мне ноги. Внутренние мышцы стыдливо сжимаются, когда я оказываюсь выставленной напоказ и когда он делает глубокий вдох.

Томас поднимает голову. Его потемневшие глаза подернуты похотью.

— Хочу пососать тебя между ног.

Это первые слова, которые он произнес, с тех пор как я вошла сегодня в этот кабинет. Его голос звучит грубо и скрипуче, как будто слова были вырваны из глубин его души. Чтобы кончить, мне хватит и их, но когда мои глаза начинают закрываться, я стараюсь держать их открытыми. Я хочу его видеть. Хочу наблюдать начало своей гибели.