Сэффрон Кент - Без взаимности -1

Обвинение Сары я не подтверждаю и не отрицаю. Словом «роман» мне бы и в голову не пришло назвать происходящее между нами с Лейлой. Наши отношения… более сложные, затрагивающие так много всего. Они постыдные. И чистые. Мне трудно описать их словами.

А сейчас она ушла — из-за меня.

Но я не виноват.

— Что, ответа не последует? Куда делся весь твой сарказм и остроумие? — ухмыляется Сара и качает головой.

— Давай ближе к делу, — сквозь зубы отвечаю я.

— Значит, ты не отрицаешь. И значит, на самом деле спишь со своей студенткой. Господи боже. Знаешь, поначалу я не поверила. Хотя и было что-то подозрительное во всех этих ваших встречах, после которых она ходила в дамскую комнату. Но представь мое удивление, когда глубокой ночью я встречаю ее в слезах выбегающей из здания, — глаза Сары словно две льдинки. — Что ж, поздравляю, профессор Абрамс. Ты не только некомпетентный преподаватель, но еще и как человек жалок.

Она бежала. Это все, о чем я могу думать. Лейла наверняка споткнется и упадет. Мне нужно догнать ее, прежде чем это случится.

Сделав шаг в сторону двери, я останавливаюсь, когда Сара продолжает:

— Какой же ты кусок дерьма, Томас! Ты ведь женат, у тебя маленький ребенок, и вот так ты относишься к своей жене? Тайком спишь со студенткой?

Она права, я кусок дерьма. Последняя сволочь, думающая только о себе. Я эгоист, некомпетентный и жалкий. Ее оскорбления созвучны голосу моей совести, которую я успешно похоронил под гневом на Хэдли и потребностью в Лейле. Сейчас же она ожила, и это сопровождается почти невыносимой тошнотой.

— Чего ты хочешь?

— Чего я хочу? Это все, что ты готов сказать в свое оправдание? Ты нарушил тысячу университетских правил, не говоря уже о том, что разрушил собственный брак. Хэдли тебе этого никогда не простит, неужели не понимаешь?

— Намерения Хэдли тебя не касаются, — говорю я. Она меня бросила. Чтобы хоть как-то сдержать свое нетерпение, я сжимаю руки в кулаки. — Я просто хочу знать, что ты планируешь делать с этой информацией.

— О, конечно, сейчас я тебе обрисую подробный план, — сдержанно улыбается Сара. — Во-первых, пойду к Джейку и обо всем ему расскажу. Уверена, что как твой друг он попытается тебя как-нибудь выгородить, но меня это не остановит. Я отправлюсь к ректору и скажу, что наш знаменитый поэт спит со своей студенткой.

Головная боль становится невыносимой.

— Я спросил, чего ты хочешь от меня?

Ее лицо покраснело от злости.

— Хочу, чтобы ты ушел. Эту работу я заслуживаю куда больше, чем ты.

— А если не уйду?

— Тогда в любом случае готовься к увольнению. Потому что я сделаю все, чтобы этого добиться. И выбор у тебя, Томас, примерно такой: вылетишь с треском и позором или уволишься по-тихому, — направившись к двери, Сара оборачивается и добавляет: — Возвращайся, откуда пришел. Тебе здесь не место.

Я зажмуриваюсь до белых точек в глазах и чувствую ослепляющую злость и боль.

Я не могу вернуться в Нью-Йорк. Мне нужна эта работа и необходимо оставаться в этом городе.

В голове безостановочно крутятся мысли, похожие на обрывки воспоминаний. Мелькают и вращаются, до тех пор пока слова не меняются и смысл не превращается в иной. Я не хочу возвращаться, потому что там нет Лейлы.

Шока от этого открытия оказалось достаточно, чтобы сорваться с места и побежать.

Я бегу — как и Лейла каждую ночь. Как и сегодня ночью. Остановившись у ее дома, я понимаю, что не знаю, на каком этаже она живет. Мне никогда и в голову не приходило поинтересоваться и уж тем более зайти. Обычно я подвозил ее к подъезду и тут же уезжал.

Тяжело дыша, я запрокидываю голову и оглядываю здание. Представить себе не могу, чтобы Лейла жила на каком-то другом этаже, кроме последнего. Она принадлежит небесам и звездам. Такая же яркая и сильная.

Но еще она меня пугает.

Я страшно боюсь Лейлу Робинсон и понятия не имею, как мне быть.

Прибежав сюда, я уже не понимаю, зачем. Какова была цель? Что я надеялся сделать? Подойти к двери ее квартиры и стучать, пока Лейла не откроет? Ну а потом? Извиниться? За что? Что сказал ей правду? Нет, лучше пусть будет как есть. Для нас нет будущего. Возможно, я наговорил ей всякого именно потому, что не хочу, чтобы она ко мне возвращалась.

Я трус, не знаю, как стать смелым, и уж тем более не знаю, какие слова подобрать для таких разговоров.

Скрипнув зубами, я разворачиваюсь и ухожу.

*** 

Услышав чьи-то легкие шаги рядом с собой, я просыпаюсь. И уже заранее знаю, кто это.

Хэдли.

Мне снится сон? Я даже не помню, как заснул, но лежу сейчас, неудобно согнувшись. Открыв заспанные глаза, понимаю, что сижу на полу под окном в комнате Ники. Впервые за много дней я вернулся домой перед рассветом. Посмотрел, все ли в порядке с сыном, и заснул.

Несколько раз поморгав, в дверях комнаты я замечаю Хэдли.

Она вернулась.

Позабыв про сон — как и про весь остальной мир при виде ее, — я быстро поднимаюсь на ноги.

И шепотом произношу ее имя.

Теперь, когда Хэдли вернулась, ее недавнее отсутствие заметно еще больше. Я вспоминаю, как в течение этих нескольких дней лихорадочно звонил ей и оставлял сообщения. Но она не отвечала и все никак не возвращалась. Потом я был слишком ослеплен своей яростью, чтобы продолжать звонить.

Возможно, это все-таки была не ярость, а чувство вины за все, что натворил. За свою похоть и потребность в ком-то другом. Когда Хэдли ушла, моя похоть по силе была равна нежному поцелую. Но теперь она живет своей жизнью — обрела тело, душу и голос. Хэдли должна знать, в какого человека я превратился за последние десять дней.

— Томас, — идя ко мне, шепотом произносит Хэдли.

Мы встречаемся на середине комнаты.

— Хэдли, мне нужно тебе…

— Обними меня, пожалуйста, — неуверенно просит она. Ее слова шокируют. Они как удар по моей и так неспокойной душе. Ничего большего я и хотеть не могу. Просто обнять ее. Все мое тело помнит о том, каково это было — чувствовать рядом с собой Хэдли. Но нет, тут есть что-то еще. Я ощущаю облегчение. Потому что прямо сейчас о Лейле можно не говорить. И я могу просто держать Хэдли в объятиях.

— Конечно, — как эгоист, я беру, что мне предлагают.

— Я скучала по тебе… — шепчет она.

Я киваю, но ответить тем же не могу.

Хэдли обнимает меня худыми руками, и я притягиваю ее к себе. Она словно фрагмент пазла, вставший на свое место: прижимается лицом к моей шее, пока я вдыхаю ее сладкий женственный аромат. Когда Хэдли расслабляется в моих объятиях, я перевожу взгляд на нашего сына. Он вздыхает во сне, словно поняв, что все хорошо: мама с папой наконец помирились.

И наконец-то у меня есть все, чего я хотел.

Это объятие обещает новое начало. Именно этого я и ждал.

Тем не менее внутри я ощущаю беспокойство. По-прежнему задыхаюсь, словно слишком надолго задержал дыхание. Чувствую, что грядет конец чему-то. И я умру.

Несколько дней назад, когда все было идеально, Ники произнес свое первое слово. «Лей-ла». Да-да, он сказал именно это.

Ники смотрел на меня глазами, так похожими на глаза Томаса, хихикнул, пустив слюну, а потом поднял пухлую ручку и позвал меня по имени:

— Лей-ла.

Я расчувствовалась до слез, потом расхохоталась, а потом снова заплакала. Странно, наверное, так себя вести субботним утром в кофейне.

— Ты только что произнес мое имя! — воскликнула я и перевела взгляд на Томаса, губы которого подрагивали от сдерживаемой улыбки. — Он правда назвал меня по имени?

— Лей… ла. Лей-й-й-ла, — прыгая на коленях у своего папы, смеясь и ударяясь головой о подбородок Томаса, повторил Ники.

— Правда! Назвал! — я до сих пор помню собственное удивление. — Боже мой. Выходит, я его самый любимый человек на свете? Так, что ли?

— Умерь свои восторги. Возможно, он просто сложил пару слогов, как и всегда, — потрепав Ники по голове, ответил Томас. — Кроме того, твое имя звучит выдуманным. Два случайно взятых и соединенных между собой слога, — пожав плечами, добавил он. Я помню, как зимнее солнце заиграло на кончиках его темных волос, и это зрелище поразило меня прямо в сердце.

Я притворилась возмущенной и ответила что-то вроде «Да неужели? А как насчет имени Томас? То-мас. Что это, как не унылая вариация слова «Кристмас»[1]?

Он рассмеялся, а я почувствовала невероятную гордость, потому что до меня никто ему об этом не говорил.

Сегодня суббота, и когда вхожу в «Кофе со сливками», я вспоминаю о голосе Ники и сияющих на солнце волосах Томаса. И это даже хорошо, что моя голова занята, поскольку если задумаюсь хотя бы на секунду о том, кого именно могу здесь встретить, убегу домой и больше никогда не выйду из своей комнаты.

Будто почувствовав мое присутствие, он смотрит на меня, держа в руках кружку с кофе. В груди становится невыносимо больно, когда я оглядываю его лицо — которое не видела больше двух лет. Господи, он выглядит старше. Словно дал себе волю, разрешил телу стать еще больше. Волосы у него теперь длиннее, плечи шире, а на подбородке и щеках красуется щетина.

Но потом на его губах появляется улыбка — та самая, которую я часто видела в мечтах и снах. Которая всегда побуждала меня улыбнуться в ответ.

И в следующее мгновение мы несемся друг к другу, словно дети. Я бросаюсь в его объятия, плачу и смеюсь одновременно. Тех двух лет словно не бывало. Как будто ни одна неловкая ситуация не отменит того факта, что он мой лучший друг.