Янка Рам - Безбашенная

Пена с моей руки падает на пол.

Мы вместе опускаем на нее взгляд.

— Зачем?..

— Я доела салат и гречку, — развожу я руками.

Еще одна плюшка пены падает на пол. Он внимательно следит как она летит и его лицо вздрагивает, когда она плюхается.

— Так… Я сам мою здесь посуду. Всегда. Окей?

— А если тебя нет дома?

— Хм… Мне надо подумать.

— Серьезно? — поднимаю я саркастически бровь.

— Абсолютно.

Нет я, конечно, давным-давно заметила за ним этот фрик на счет порядка в квартире и того, что если что-то берешь, то необходимо обязательно положить это обратно именно так, как было, но…

— Сполосни, пожалуйста, пену. Она падает на пол.

— Я протру.

— Я сам протру… — его взгляд внимательно скользит по кухне, отлавливая различные детали моего присутствия там.

— Олег? Тебе не кажется, что ты странный. Немного.

— Ты обещала принять мою компульсию.

— Мхм… — разглядываю его я.

Его взгляд останавливается на ноже, лежащем на столе, а не в подставке. Не успела я его еще помыть. Брови хмуро дергаются.

— Всё. Выходи.

— Хорошо, — вздыхаю я, споласкивая руки и вытирая их бумажным полотенцем.

Полотенца только бумажные! Тканевые эта фея чистоты не признает. Тканевые на кухне только дорогущие салфетки, лежащие безупречной стопкой в специальном контейнере. И каждый раз вытирая ими губы или руки, я немного напрягаюсь. Такое ощущение, что я делаю это королевской партьерой.

Кидаю скомканную бумагу в мусорное ведро, закрывая дверцу тумбочки под раковиной.

Иду мимо него на выход, пытаясь словить идущие от него ощущения, чтобы понять.

Немного тревожности и нетерпеливость. Раздражение.

— Тебя бесит, что я ем без тебя на твоей кухне? — разворачиваюсь я, уже пройдя мимо.

— Меня немного бесит, что кто-то находится там и хозяйничает. Это не имеет отношения непосредственно к тебе.

— Но тебе это неприятно.

— Да.

— Я думаю, нам всё-таки стоит жить отдельно. Тогда я смогу с уважением относиться к твоей компульсии и не обламываться сама.

Задумчиво присаживается на кресло.

— Я не хочу, чтобы ты уезжала. Я потерплю.

— Это не очень вдохновляет.

— А это уже ты потерпи, пожалуйста.

— А если я не люблю терпеть?

— И это нам нужно научиться терпеть тоже — нашу взаимную неприязнь к необходимости терпеть.

— Охренительная перспектива! А чем плохо жить отдельно? Я буду иногда приезжать. Ты будешь иногда приезжать.

— Это мою ситуацию особенно не облегчит.

— Почему?

— Потому что я буду испытывать беспокойство по другому поводу, и моя компульсия будет обостряться.

— Какому?

— Что ты в неопределенной для меня ситуации. И я ее не контролирую. Это очень отнимает энергию.

— А что отнимает энергию сильнее. «Это» или я на твоей кухне? С учетом того, что контролировать себя я тебе не позволю все равно.

— Мне нужно подумать.

— Тогда я дерзну предположить, что по степени напряжения — это близкие по величине переменные, так?

Молчит. А молчание знак согласия, судя по ощущению неуверенности, которое он сейчас излучает.

— И если для тебя не имеет значение, от чего напрягаться, то для меня имеет. Дома мне комфортнее.

— Детка!

— Всё! — взмахиваю я руками, останавливая дискуссию. — Я чувствую себя нормально, я вменяема, здорова и не вижу больше повода гостить у тебя.

Иду в комнату, чтобы одеться и забрать вещи.

Встает в дверях, наблюдая за тем, как я одеваюсь.

— Женечка… Давай, компромисс.

— Какой?

— Еще хотя бы неделю ты здесь.

— Зачем?

— Ради меня. Я хочу контролировать твое здоровье еще хотя бы неделю.

— Ладно. Но выезжаю я утром с тобой, и возвращаюсь тоже. Не хочу заходить на твою кухню одна. А голод мне сейчас ни к лицу.

— Я должен извиниться?

— За что? За честность? Перестань. Я благодарна, что ты не промолчал. Не выношу мужчин в позиции Жертвы. Начинаю чувствовать себя не уместно, так как не в состоянии отыскать в себе чувства вины, чтобы накормить их голодающую психику.

Скидываю обратно свитер. Неделю можно и потерпеть. Ради него.

— Ты расстроена? — присматривается внимательнее.

— Скорее немного фрустрирована. Ты разорвал мой шаблон. Спасибо!

— Какой шаблон конкретно?

— В степени моего ценности в твоем мире относительно всего остального.

— О, нет! — напрягается он. — "Ценность" не имеет никакого отношения к этому. Это ОКР. Ты должна понимать, что это парадоксально. Что это сложно поддается контролю. И не связано с системой ценностей, в принципе. Это бессознательное. И иногда проще это удовлетворять, чем преодолевать. Если это не влияет на социальную адаптацию. У меня не влияет. Пока.

— Окей…

— Напомню еще раз: ты обещала это принимать.

— В умеренных дозах облучения, Олег Андреевич.

— И, пожалуйста, пользуйся кухней… если тебе это нужно, — вторая часть фразы получается с усилием.

— Пока что я вижу только одну версию ее использования, которая может доставить нам удовольствие.

— Какую? — удивленно.

О, да! Ты мой драгоценный не видишь ни одной! Так, я тебя удивлю…

— Мы можем горячо потрахаться на твоем стерильном стеклянном кухонном столе!

— Оу.

Напряжение между нами мгновенно спадает. На его губах появляется усмешка.

— Вынужден согласиться — она единственная.

— Ну вот, моя девочка уже начинает напоминать оригинал.

Разглядывает он меня внимательно, пока я увлеченно уплетаю лазанью. Горячий расплавленный сыр прекрасен. И мне хочется постонать от наслаждения.

А всё почему? А потому что именно горячий расплавленный сыр стимулирует ударные дозы выплеска серотонина. Такая вот вкусная биохимимя!

— Всё… — отодвигаю я тарелку. — Больше не могу. Спасибо! В итальянском ресторане лазанья сильно отстает от твоей. Твоя гораздо тоньше и нежнее на вкус.

Пару дней назад мы обедали там.

Кивает.

— Как ты это с ней делаешь?

— Я тушу ее в сливках. А их шеф в сметане.

— Надо запомнить.

— У тебя нет такой необходимости. Я буду готовить её тебе сам.

— Жизнь длинная…

— Ни через десять лет, ни через двадцать я ее готовить не разучусь.

Это предложение? Что-то я пока не готова… — с улыбкой отрицательно качаю я ему головой.

— Когда-нибудь, это закончится, Олег.

— Когда-нибудь я умру. Если хочешь ускорить, давай, развивай эту тему дальше.

— Надеюсь, это гипербола.

— «Гипербола»… — закатывает глаза, выходя из кухни.

Приносит мне пакет.

— Что это?

— Это спортивный костюм и кроссовки. Мы едем в спортзал.

— Зачем?

— Хочу, чтобы ты научилась защищать себя.

Переодевшись, я кручусь перед зеркалом. Бежевый симпатичный костюмчик сел, как влитой.

— Сколько я тебе за него должна?

— А это, Женечка, подарок! — гневно прищуривается он.

— У нас какой-то праздник?

— Не так давно было 14 февраля. Такой сойдет?

— Ааа… День всех нетрадиционно ориентированных? Вполне… — ухмыляюсь я.

Надев кроссовки, выхожу за ним следом в подъезд.

— Вернись, надень куртку.

— На машине же! — закатываю я глаза, но он не двигается с места.

Возвращаюсь, накидываю куртку в угоду моему фрик-папочке. Настроение отличное, и я, обгоняя его на лестнице, вылетаю на свежий воздух. Сталкиваюсь нос к носу с какой-то девушкой. Прямо под козырьком подъезда.

5a81881b80e08e3c373ec5b2.jpg

Олег вылетает следом, и не успевая притормозить, подхватывает меня за талию, чтобы при столкновении не сбить с ног. Оказываюсь прижатой к нему спиной.

— Здравствуй… — девушка переводила взгляд с него на меня и обратно, — Олег.

Красивая. Примерно, ровесница Крис.

— Добрый день, — чувствую, как он напрягается.

— Я к тебе.

И я пытаюсь развернуться в его руках, чтобы заглянуть в глаза. Потому что эмоции, которые очень плотно сейчас я чувствую, не самые приятные. Их много, мне не удается дифференцировать эту тихую бурю. Но он сжимает меня сильнее, до боли, не позволяя, развернуться или отстраниться. Начинаю нервничать тоже.

— Откуда у тебя мой адрес? — немного растеряно.

— А мы можем наедине поговорить? — воткнув руки в бока, хмурится она недовольно.

— А телефоны что — отменили? — тяжелеет его тон.

— Ты недоступен. Что это значит?

— Это значит, что я недоступен.

У меня явственное ощущение, что он прикрывается мной от неё, и мне становится вдвойне неприятно происходящее. Но он не отпускает. Вытянув из его пальцев ключи от машины, я дергаюсь сильнее. Сжимает жестче.

— Ру-ки! — тихо, но выразительно одергиваю его я.

И они моментально отлетают, выпуская меня на свободу. Ускорения мне придает буря болезненных эмоций, словно картечью стучащая в спину.

Открываю с брелока машину и падаю на пассажирское сиденье. Опускаю пониже спинку кресла, чтобы не видеть его, и чтобы он тоже не мог меня видеть через лобовое стекло.

Хочется отдышаться от этих ощущений его очередной жести. Немного иной на вкус, но все также узнаваемо зубодробящей. Пробежавшись на ощупь руками по заднему сиденью, я стягиваю оттуда какую-то первую попавшуюся книгу и, открыв в середине, пытаюсь читать, чтобы отвлечься. И только через пару минут соображаю почему чтиво не идет. На французском!

Минут через пять он садится в машину рядом.