Янка Рам - Безбашенная

Окончательно вылетаю в прострацию.

Я, бл*ть, сплю? Это кошмар?

— Жень, это что за черт? — оживает Дима, напоминая мне что происходящее реально.

Это не черт, Димочка, это Демон!

В мгновение ока, я оказываюсь в руках Аронова, пролетая мимо рук Димы.

— Не надо трогать… Это — моя женщина.

Его губы касаются моего виска, Димка охреневая смотрит на это.

Нет, нет… Погодите-ка!

Толкаю Аронова в грудь, но он словно не чувствует. Его мышцы, как канаты.

Он оттягивает меня в сторону, чтобы я не стояла между ними.

— Все, что ей было можно, она тебе уже дала.

И, может быть, первый раз в жизни я чувствую себя фигурой на шахматной доске. Это партия, Аронова, да!

Нет, реально? — охреневаю я, пытаясь поймать его взгляд. — Реально?! Осознанно ты двигаешь мной сейчас, чтобы срубить ему голову?! Ну, конечно! Тут без вариантов!

Из моих рук вываливается букет.

— Женя? — я чувствую, как тормозная моего Семьсот двенадцатого начинает подтекать. — Объяснишь?

Сейчас будет пи**ец!

— Ты что делаешь? — взрываюсь я, хватая Аронова за ворот куртки.

— Что такое? — ухмыляется он мне зло. — Он был не в курсе? «Ой».

ААААх ты… — шар возмущения и гнева внутри меня раздувается так, что…

Сейчас, бл*ть никто здесь не выживет!

Аронов улыбается. Чуть заметно. Азартно, агрессивно. В воздухе витает мандраж. И я бы не стала сейчас делать ставок кто из них первый даст кому в морду!

Потому что мне кажется — это буду я!

— Такой взгляд у тебя горячий, моя девочка… — нервно, но азартно усмехается он. — Соскучилась? Поехали…

Сволочь! Хрен ты меня сдвинешь на следующую клетку.

— Дим, — перевожу взгляд на обтекающего Морозова.

Отрицательно качаю ему головой.

— Правильно, Женечка, извинись перед парнем. И впредь, предупреждай игрушек, что они только игрушки.

Димкины глаза закрываются на секунду, я чувствую взрыв. Да, сказанное помножилось на мои перлы. И картина сильно искажена. Молодец, Аронов! Хорошо рисуешь! Даже в слепую!

И я чувствую, как внутри себя Димка разносит сейчас все вокруг! Он открывает глаза в них… Не на меня он смотрит. Мне адекватно врезать в ответ он не может! И…

Поубивают сейчас друг друга. Мне кажется Аронов прямо жаждет, чтобы тот сорвался.

Димка переводит взгляд на меня и гаснет.

Всё. Тут ничего сделать уже нельзя и не надо. Но, бл*ть зачем так?! Кто дал тебе такое право?! — разворачиваюсь я к Аронову. — Ты бросил это право мне в лицо, укатив на свое море! А теперь… играешь в моих любимых котят без спроса? Топишь насмерть.

— Сволочь! — нервно усмехаюсь я.

Это же надо! Так нагло… — не могу поверить я в происходящее.

— Да, моя девочка… — кивает он, расслабляясь.

Шар внутри меня тоже взрывается.

— Зараза! — впечатываю кулак ему в грудь.

— Еще, детка… ты такая горячая, когда злишься.

— Ты посмел… — оскаливаюсь я на него.

Размахиваюсь, чтобы стереть с его лица эту циничную усмешку.

Отклоняясь он перехватывает мою руку, рывком прижимая к себе.

— Тише. Тише, Женечка… — шепчет он. — Прости меня. Я ездил один. Очень скучал. Сходил с ума. Мне больно сейчас… Очень! Пожалуйста…

Я не понимаю, что он говорит, слова понимаю, смысл — нет!

Вырваться из его рук не получается. Истерично дышу.

— Как ты посмел?! — сглатываю я. — Как ты мог так…

— Я во всем неправ. И в этом тоже неправ. Но я не отдам тебя никому. Посмотри на меня…

Он держит моё лицо ладонями.

Не хочу!!!

И мои коготки впиваются в них, пытаясь оторвать. Я чувствую как прорисовываю борозды на его коже.

Не отпускает.

— Смотри на меня… Женя… Тише…

И я смотрю в эти до боли родные глаза. — Не злись… Женечка… Девочка… Это же я…

Его губы замирают на моем лице.

Силы вдруг резко покидают меня. И мой живот начинает наполнять такой знакомый болевой спазм, отдающий болезненной пульсацией в грудь.

Больно… Очень… Ему…

— Я люблю тебя… — шепчет он.

И мне. Очень больно.

Я перестаю дергаться, парализованная этим чувством.

— Поехали домой… — и в этом столько всего сказанного им, но не услышанного мной.

И я дышу глубже, переваривая все то, что он сказал мне выше. Мне больше не хочется по нему бить. Мой котенок уже все равно захлебнулся. Я никак не могу договориться с собой кто виноват в этом.

— Поехали домой…

— Поехали…

Делаю вдох поглубже, сажусь в машину на переднее сиденье.

А он не спешит, доставая сигареты. Прикуривает, присаживаясь на капот. Я вижу, как дрожат его пальцы. И это единственное что выдает его состояние. Потому что даже эмоционально он не то, что закрыт, он запечатан в свинцовый саркофаг. И даже мой эмпат-рентген не может пробить эту броню.

Ни Семьсот двенадцатого, ни его тачки на стоянке больше нет. Уехал. И это правильный выбор. По-другому бы вряд ли мы разрулили эту ситуацию. Я испытываю облегчение, что он не сорвался и не было никакой жести. Аронов провоцировал… К счастью, сорвалась только я. Больше от неожиданности. Офигеть.

Аронов…

Один ты ездил? — осмысливаю я его слова.

И что? Это дает тебе право поступать так, как ты сделал сейчас?

Но внутри я почему-то чувствую, что дает. Не по отношению к Семьсот двенадцатому. Нет! Но по отношению ко мне. Как интересно… Что это значит? Что он всё еще мой мужчина? Или подождите. Я — его женщина?

А как его женщина я могу несколько раз врезать ему по лицу за то, что он устроил или это перебор?

Ветер вдруг стихает. Начинают кружиться редкие снежинки.

Его перекур затягивается. Сигарета просто тлеет в пальцах.

Включаю на панели радио. С раздражением слегка нажимаю на клаксон.

Выбрасывает сигарету.

Садится рядом. Мы молчим. Снег становится гуще. Он навевает мне почему-то ту ночь, когда он забирал меня из Заельцовского, как мы молча ехали до моего дома и как потом, все в снегу, горячо целовались на капоте его тачки. По радио играет какая-то старая-старая песня.

Мы одновременно сосредотачиваемся на припеве, встречаясь глазами.

А помнишь наш вечер и белый снег

Ложился на плечи тебе и мне,

Шел первый и теплый снег декабря,

Тогда я не знал, какая ты…

— Дрянь! — вслух с эмоцией повторяет он конец текста.

Нормально!

— То есть я дрянь, да? Окей. Как пожелаете! Но у меня есть что сказать.

— Скажи.

— Не надо скидывать моих зайцев с качелей, на которых я их раскачиваю! — рявкаю я. — Я сама ссажу их, когда сочту нужным. У тебя нет права их убивать. Это право есть только у меня. Это мои зайцы!!! И я буду делать это ласково, на сколько способна.

— Мне показалось, что он занял моё место и я сделал то, что должен был.

— Тебе показалось!

— Да? Тогда извини за зайца. Это инстинкты.

— Отдай мой паспорт.

— Завтра.

— Отвези меня домой.

И мы опять молча едем. Только теперь кипит не он, а я.

И никаких тебе поцелуев на капоте.

Паркуется.

— Жень.

Искоса смотрю на него.

— Ты что сделала со мной, м? — нервно проезжается пятерней по волосам.

— Я не скидывала тебя с качелей, ты спрыгнул сам.

— Я всё равно разбился.

— Не обессудь, но жалости не будет. После неё только брезгливость. А это поход в один конец.

Его брови возмущенно взлетают.

— Тормози, Жень.

— Качели раскачаны. Не вижу оснований притормаживать их для тех, кто не оценил удовольствия от полета.

Да, очень хотелось врезать тебе по лицу. Получай!

Выхожу из тачки, не дожидаясь его реакции, и быстро скрываюсь за дверью подъезда.

Захлопываю с раздражением за собой дверь в квартиру. Не включая свет, скидываю обувь, верхнюю одежду, сажусь у стены на пол.

Как-то так…

Моё сердце колотится. Вспоминаю его дрожащие пальцы. Это просто адреналин…

В его руках смущает меня другое. Напрягаюсь, вспоминая как они лежали на руле.

Там свежие проколы от игл. Именно в тех местах, в которых шила его я.

И я концентрируюсь на этой картинке, вдруг, приходя в себя. Все слетает — эта ситуация, его побег, метания…

Звонок в дверь.

Прислушиваюсь к ощущениям. Аронов.

Встаю, открываю, не глядя в глазок, отступаю назад.

Делает шаг в квартиру, резко оказываясь очень близко. Наше дыхание синхронно сбивается. Я чувствую его запах. В темноте это во много раз острее и детальнее. Такой знакомый и уже такой непривычный за это время. Мою грудь накачивает этим запахом. Я чувствую себя очень жесткой. И я чувствую его…

Как ему пьяно… неустойчиво… неконтролируемо… Наши губы в паре сантиметров друг от друга. Но он не смеет. Я чувствую это тоже.

Веду большим пальцем по его кисти, чувствую чуть припухшие проколы.

— Да, — хрипло. — Ты воткнула их намертво. Я пытался воссоздать иллюзию твоего присутствия.

— Вниз.

Он оседает на колени очень спокойно, уверенно, красиво, без всякого пафоса и попыток торговаться.

И я словно взлетаю, наполняясь щемящей эйфорией.

Ему хорошо и спокойно, я чувствую! Он «дома».

— Владей…

Мы стоим у окна, он обнимает меня сзади. Смотрим на набережную и на Обь. Это очень по-домашнему… Но я чувствую его очень беспокоит что-то.

Рука ложится мне на лоб.

Внутри меня оживает какая-то ассоциация, мне хочется её выплеснуть, я расслабляюсь, позволяя это себе: