Тахира Мафи - Бездна между нами

В отдалении зазвенел звонок, словно первый звук от сотворения мира.

Тогда-то разум ко мне и вернулся.

Дребезжание звонка проехалось по нервам.

Я отпрянула. Взгляд у меня, наверное, был безумный. Я задышала в усиленном режиме, будто дайвер, который слишком долго просидел под водой.

– Боже! – повторяла я между выдохами. – Боже, Оушен…

Он приник к моим губам.

Я словно утонула.

Наконец наши губы разомкнулись. Мы оба еле дышали. Оушен, глядя на меня в упор, чуть слышно произнес «Очуметь», а я зачастила:

– Мне надо идти. Мне надо идти.

Он, казалось, еще не вполне очнулся, я этим воспользовалась, схватила рюкзак – и тогда Оушен расширил глаза, вздрогнул и попросил:

– Останься.

– Не могу. Звонок. Мне надо в класс.

Это была ложь, о появлении в классе и речи не шло. Я просто трусила. Я пыталась сбежать. Нащупала дверную ручку, распахнула дверь, когда услышала:

– Подожди!.. Давай просто будем друзьями, ладно?

С этой фразой я выскочила прежде, чем Оушен успел снова меня поцеловать.

Я оглянулась – всего один раз. Оушен, потрясенный, уязвленный, смотрел мне вслед.

Своим согласием на откровенный разговор я только усугубила ситуацию.

На биологию я не пошла.

Опыты с кошачьим трупом закончились, мы теперь просто читали учебник, ожидая новой лабораторной работы. Но и сидеть над учебником, когда Оушен так близко, было выше моих сил. Очутиться рядом с Оушеном почти сразу после поцелуев в машине казалось ужасно. Нет, пусть все уляжется. Пусть пройдет время. Пусть исчезнет это ощущение – будто мое тело вылеплено исключительно из нервов, будто мышцы и кости кто-то удалил, чтобы освободить пространство для нового чувства.

Я теперь даже от себя не скрывала – наши с Оушеном отношения полностью вышли из-под контроля.

Весь день я то и дело касалась пальцами губ, я не верила, что поцелуи были, а не пригрезились. Голова горела. Жизнь казалась непредсказуемой. И, однако, я с нетерпением ждала тренировки. Брейк-данс помогал сосредоточиться, возвращал видимость самообладания. В брейк-дансе все было просто: занимаешься – есть результат. Отлыниваешь – нет результата.

Без вариантов.

– Ты что творишь, черт возьми?

Это меня так брат встретил.

Джакоби, Биджан и Карлос сгруппировались в дальнем углу. Прикидывались, что до меня им дела нет.

– А в чем проблема? – фыркнула я, исподтишка пытаясь угадать ответ по лицам всех четверых.

Навид прищурился. Потом выпучил глаза и устремил взгляд к потолку. Взлохматил волосы обеими руками.

– Я тебе сказал позвонить ему. А не целоваться с ним.

Я окаменела.

Он что, все видел?!

Брат качнул головой.

– Слушай, я лично не против. По мне, целуйся с кем хочешь – никогда тебя святошей не считал. Но не у всей же школы на виду! И не с таким парнем, как Оушен Джеймс. Тебе этого не спустят, Ширин.

Мне кое-как удалось разлепить пересохшие губы, но заговорила я, несмотря на все усилия, сдавленным шепотом.

– Навид, – вымучила я, всерьез опасаясь сердечного приступа, – о чем ты?

Он вдруг смутился. Будто не знал наверняка, прикидываюсь я или правда перепугана. Будто я и впрямь могла недоумевать, как Навиду стало известно про мой первый поцелуй.

– У машин есть окна.

– И что?

– А то, что вас двоих видели.

– Допустим, только кому какое дело? – Теперь я почти кричала. Паника слишком быстро трансформировалась в ярость. – Кому какое дело? Почему свидетели сразу помчались тебе докладывать?!

Навид нахмурился. Казалось, еще сомневался: может, я придуриваюсь?

– Да ты хоть что-нибудь про этого Оушена знаешь?

– Разумеется.

– Тогда должна бы понимать.

Я едва дышала. Едва сдерживала негодующий вопль.

Однако произнесла, хоть и вполголоса, зато четко и уверенно:

– Богом клянусь: если сейчас же не объяснишь, в чем дело, – дам тебе между ног.

Навид как-то съежился.

– Я погляжу, ты в гневе страшна.

– Мне непонятно. – Надолго моей выдержки не хватило, теперь я кричала: – Непонятно, кому какая разница, кого я целую! Я в этой гребаной школе вообще ни с кем не вожусь!

– Сестренка, – Навид внезапно рассмеялся, – тебе водиться и не обязательно. Вполне достаточно, что в этой гребаной школе кое с кем водится Оушен Джеймс. Точнее, много с кем. Твой парень тут – важная персона.

– Он не мой парень.

– Допустим.

Паника схватила меня за горло, когда, слишком поспешно открестившись от Оушена, я осознала смысл слов Навида.

– Важная персона? В каком смысле, Навид?

– В таком! Он тут – золотой мальчик. В баскетбол играет за школу.

Мне пришлось сесть прямо на пол. Голова пошла кругом, затошнило. Про баскетбол мне ничего не было известно. И вообще про спорт. Если бы меня спросили: что делают с мячом? Как его в сетку закидывают и почему для некоторых важнее этого ничего нет – я бы двух слов не связала. Я только одно усвоила: эта конкретная школа, вся без исключения, поклоняется баскетбольной команде.

Прошлый сезон прошел у них победоносно. Ни единого поражения. Об этом каждый день трубили по радио. Каждое утро я натыкалась на плакат с заменяемой цифрой – вот сегодня она, цифра, напомнила, что до начала нового сезона всего две недели, а значит, надо поддержать команду посещением товарищеских матчей, появлением на сборищах, причем непременно в одежде соответствующего цвета, потому что, оказывается, есть такая штука – школьный дух.

Я не ходила на сборища. Не была ни на одном матче – ни в этой школе, ни в других. Уклонялась всеми способами. Проявляла школьный дух, только если никак нельзя было отвертеться. А чтобы по собственной инициативе – никогда. Принципиально не вступала в дурацкие закрытые клубы, не присоединялась к кучке фриков. Да вот – не далее как сегодня – мне пришла рассылка-напоминалка: через пятнадцать дней, то есть в день первой игры сезона, необходимо явиться в школу во всем черном. Этакий тонкий школьный юмор – мы якобы будем в трауре по команде-сопернице.

По-моему, полный бред.

Зато вот что я имею теперь.

– Погоди, Навид, – заговорила я. – Оушен не может играть за школу! Он же только в десятом классе!

Навид глянул так, будто хотел меня по затылку щелкнуть.

– Ты совсем ку-ку, да? Почему я об этом парне знаю больше, чем ты? Не в десятом он классе, а в одиннадцатом!

– Но он же со мной два урока посещает…

Я осеклась.

Действительно, Оушен ходит на биологию. Класс с углубленным изучением, его посещают только одиннадцатиклассники и выпускники. Я сама туда попала исключительно из-за отличной успеваемости. А глобальные перспективы – вообще электив, на него всем желающим можно, кроме девятиклассников.

Получается, Оушен на год старше меня. Вот почему он уже почти определился с университетом, вот почему для него университет – не туманная перспектива, а ближайшее будущее, причина размышлений и тревог. И АОТы – тоже. Ведь в следующем году надо подавать заявления…

А главное – он играет в баскетбол.

Боже милосердный.

Я легла на спину, вытянулась прямо на зашарканном полу, уставилась вверх, на лампы, приглушенные нишами. Вот бы сейчас исчезнуть!

– Все очень плохо, Навид? – Я сама не ожидала, что в голосе будет столько страха. – Очень плохо, да?

Брат вздохнул. Приблизился ко мне, стал смотреть сверху вниз.

– Не плохо. Только очень странно. Непривычно. Пожалуй, сплетни по школе поползут.

– Проклятье.

Я закрыла глаза.

Сплетен-то я и боялась.

В тот день я впервые радовалась, что родителям дела нет до моей школьной жизни. Ноль интереса; а папа, пожалуй, и не знает, где школа находится. Вот из кино, с «Гарри Поттера», на час опоздать – это серьезно, это на двойной инфаркт тянет. А заподозрить, что американская старшая школа ужаснее городских окраин? Да быть не может. Так родители рассуждали.

Объяснять им было бесполезно. Они просто не слушали. Другие родители то и дело появлялись в школе, помогали с организацией мероприятий, не пропускали собраний. Мои – боже упаси! Они даже писем от школьной администрации не читали – писем, адресованных им, а не мне! Не состояли в родительском комитете. Не поддерживали, совместно с другими папами и мамами, порядок на школьных танцах. Мама, правда, изредка приходила – подписать мои документы о зачислении. И все. Единственный раз они таки напряглись – после одиннадцатого сентября, когда на меня напали двое отморозков. Навид, можно сказать, мне жизнь спас. Примчался с полицейскими, успел прежде, чем мою голову об асфальт размозжили. Нападение, кстати, было спланировано. Кто-то слышал, как подонки обсуждали свои действия прямо в классе; слышал и шепнул Навиду.

В тот день копы никого не арестовали. Полицейская мигалка спугнула нападавших, они бросили меня душить. Копы, выскочив из фургона, обнаружили меня сидящей на тротуаре, пытающейся ослабить петлю шарфа. Пальцы мои дрожали, шарф все никак не развязывался. Копы повздыхали. Один сказал нападавшим: «Хорош хулиганить», другой: «Идите по домам».

Навид был в бешенстве.

Бегал вокруг копов, кричал: «Арестуйте их!» Копы отмахивались: «Они же дети!» Потом занялись мной, все еще сидевшей на асфальте. Подошли, спросили, все ли со мной в порядке?