Тахира Мафи - Бездна между нами

Я запрокинула голову – несильно, только чтобы видеть его лицо.

– Вроде я говорила, что из Калифорнии переехала.

Оушен рассмеялся и прижал меня еще плотнее – если такое было возможно. Его пальцы почти впились мне в бока, в живот. Он тряхнул головой и выдал, улыбаясь:

– Не смешно, Ширин. Злая шутка.

– Знаю. Прости. – Я рассмеялась. – Просто ты меня волнуешь.

– Правда?

Я кивнула.

Почувствовала, как он делает вдох, как раздувается его грудная клетка. Он ничего не ответил, однако выдох у него получился с дрожью.

В тот вечер Навид пошел мне навстречу и подарил целый час, чтобы мы с Оушеном могли где-нибудь зависнуть наедине.

Когда толпа малость рассеялась, брат выдал:

– Учти, сестренка, только один час, ни минутой больше. Уже и так поздно, если я тебя домой доставлю после одиннадцати, мама меня убьет. Поняла?

Я только улыбнулась.

– Нечего улыбаться! Ровно через час жду тебя на этом самом месте. И не слишком довольную. Чтобы уровень счастья не зашкаливал, слышишь? Будет зашкаливать – кто-то пендаля получит. – Навид взглянул на Оушена. – Ты вроде парень неплохой. Но имей в виду: обидишь мою сестру – клянусь, тут тебе и конец. Договорились?

– Навид… – начала было я.

– Все нормально, Ширин, – перебил Оушен. – Твой брат совершенно прав. Я все понял.

Навид смерил Оушена недоверчивым взглядом.

– Вот и умник.

– Пока, – бросила я.

В ответ Навид приподнял бровь. После чего наконец-то убрался.

Мы с Оушеном остались одни на парковке. Даже странно: вот только что народу было – не протолкнуться, и вдруг – ни души. Луна едва народилась, но сияла очень ярко. Воздух был морозный, и в нем ощущался запах какой-то травы – названия не знаю, но, похоже, аромат проявляется только поздними осенними вечерами.

Казалось, весь мир полон обещаний.

Оушен повел меня к машине. Только очутившись внутри, пристегнутая ремнем безопасности, я сообразила: я ведь даже не поинтересовалась, куда мы поедем. Мне было все равно. Мне бы хватило для счастья и просто посидеть с Оушеном, музыку послушать.

Он сам сказал, не дожидаясь вопросов, что повезет меня в парк.

– Ты не против парка? Одно из моих самых любимых мест. Хочу тебе показать.

– Поехали, – ответила я.

Опустила стекло, подставила лицо ветру, закрыла глаза. Обожаю ветер. И ночные запахи. Есть в них, наверное, что-то вроде эндорфинов.

Оушен вырулил с парковки.

В отдалении я увидела поросшие травой холмы, деликатно подсвеченные снизу. Догадалась – это и есть парк. Он казался огромным, без конца и края. Разумеется, он уже закрылся для посещений.

Мы подъехали ближе, и стало ясно: парковую территорию освещают фонари соседней баскетбольной площадки.

Площадка впечатления не произвела – давно без ремонта, на кольцах даже сеток нет. Если она и смотрелась внушительно, то лишь за счет пары высоченных фонарей, которые в осеннем мраке создавали этакий оплот света. Оушен заглушил мотор. Фары погасли. Темнота стала туманной, будто разбавленной молоком. Мы едва различали силуэты друг друга.

– Вот здесь я учился играть в баскетбол, – тихо заговорил Оушен. – Приезжаю сюда, чтобы мысли причесать. В последнее время – очень часто. Я же не всю жизнь баскетбол ненавидел. Ну и пытаюсь вспомнить, как это было, когда без отвращения занимался.

Я вгляделась в его лицо.

Язык так и чесался высказаться о баскетболе, но тема для Оушена явно была больная, и я медлила, взвешивала будущие фразы. Не хватало, чтобы Оушен счел меня черствой.

Наконец я произнесла:

– Разве ты обязан играть, Оушен? Если тебе надоело, почему бы не бросить баскетбол?

Оушен усмехнулся. Он смотрел не на меня, а прямо перед собой, сквозь лобовое стекло.

– Я рад, что ты это сказала. Вроде так просто: надоело – возьми да брось. – Последовал вздох. – Только, видишь ли, Ширин, местные на баскетболе повернуты. Для них он больше чем игра, чем спорт. Это вроде стиля жизни. Если я уйду из команды, я слишком многих огорчу. Да что там – огорчу. Я их взбешу! Он озвереют, уж поверь мне.

– Верю. Но это же их проблема, так?

Оушен повернулся ко мне. Приподнял брови.

– Я серьезно, Оушен. Я в баскетболе ничего не смыслю. Мне одно ясно: на тебя давят. Вынуждают делать то, что тебе опротивело. В угоду чужим людям ты занимаешься нелюбимым делом. Чего ради?

– Не могу сказать, – Оушен нахмурился. – Просто я знаю этих людей. Всю жизнь. Взять мою маму – я с ней только о баскетболе и могу поговорить, других тем у нас нет. Или мой тренер. Он ко мне приглядывался еще до того, как я пошел в старшую школу. Столько времени на меня потратил. Помогал. Занимался со мной. Мне кажется, я у него в долгу. Вот сейчас он ставит на меня. Да и не он один – вся школа. Последние два года мы всей командой на результат работали. И работаем. Не могу я ребят подвести. Не могу послать всех к чертям.

Я слушала молча. Кое-что стало проясняться. Например: Оушен сам не вполне осознает, насколько сложные у него отношения с баскетболом. Что касается психологии местных жителей в целом и их страсти к баскетболу в частности – мне, приезжей, эту паутину еще распутывать и распутывать.

И все же я доверилась интуиции.

– Послушай, Оушен, – вкрадчиво заговорила я. – Мне кажется, ты не обязан заниматься неприятным для тебя делом. Я вовсе не требую, чтобы ты бросил баскетбол. Определенно, это не решение проблемы. Но пойми одну вещь. Всего одну. Когда на тебя снова накатит, подумай вот о чем.

– О чем, Ширин?

Я вздохнула.

– Вот ты переживаешь, как бы не огорчить других: маму, тренера, ребят в команде, горожан. А ведь все они, до единого, тобой манипулируют! Они тебя изводят, и я их за это ненавижу.

Оушен вытаращил глаза.

– Это же несправедливо, – продолжала я. – Ты явно страдаешь, а им наплевать.

Оушен отвел взгляд и вдруг рассмеялся.

– Очуметь. От тебя первой слышу такое.

– Ты для себя определись. О своих интересах подумай, а то ты все о чужих да о чужих. Не можешь сам – я для этого есть. Меня твои интересы волнуют.

Оушен молча поднял взгляд. По его глазам я ни мыслей, ни чувств не угадала.

– О’кей, – прошептал он.

Я пошла на попятную.

– Извини. Я злюка, да? Мне все это говорят, кому не лень. Но я не нарочно. Я просто хотела…

– Ты не злюка. Ты – само совершенство.

Назад мы ехали в полной тишине. Которая не напрягала. Нам – мне – было уютно и без звукового сопровождения. Но вот Оушен потянулся к радиоприемнику – в лунном свете руки казались белыми; вот нашел какую-то композицию. Я не уловила и не запомнила ни мелодии, ни слов.

Их не было слышно из-за сердцебиения.

Той же ночью Оушен написал эсэмэс:

Скучаю по тебе

Хочу держать тебя в объятиях

Я ответила не сразу – слишком сильные чувства нахлынули.

Я тоже тоскую

Очень сильно

Потом я долго смотрела в потолок. Каждый вдох давался с трудом. Я думала: почему? Мне ведь хорошо! И тут телефон прожужжал сообщением.

Как же здорово, что тебя волнуют мои интересы

Мне уже казалось, до меня вообще никому дела нет

Было в его откровенности что-то мучительно-щемящее.

И вдруг он, видимо, сам испугался.

Это ненормально, да?

Хотеть, чтобы о тебе другие волновались?

Я ответила:

Это нормально

Это всем людям свойственно

И позвонила.

– Привет, – сказал Оушен. Тихо сказал, будто издалека. Усталым голосом.

– Ой! Я тебя разбудила? Прости, пожалуйста!

– Ничего. Не разбудила. Я просто лежу в постели.

– И я.

– Под одеялом прячешься?

Я рассмеялась.

– А куда деваться? Или так, или никак.

– Да я не против. – В голосе почувствовалась улыбка. – Я на любые твои условия согласен.

– Правда?

– Правда.

– У тебя голос совсем сонный.

– Ну да, еле языком ворочаю. Устал. Но я очень счастлив.

– Счастлив?

– Конечно, – прошептал Оушен. – Ты меня сделала счастливым. – Он шумно вдохнул, усмехнулся. – Ты как экстази.

Я молча улыбалась. Не знала, что сказать.

– Ширин, ты слушаешь?

– Да. Слушаю.

– О чем ты думаешь?

– Я думаю: вот бы ты сейчас был со мной.

– Правда?

– Правда. Это было бы чудесно.

Он снова рассмеялся.

– Почему?

Определенно, мы думали об одном и том же. Только не решались говорить вслух. Я жаждала с ним целоваться. До рассвета. В мечтах – все более частых – Оушен обнимал меня, прижимал к себе, мои пальцы скользили по его телу, мои ладони чувствовали пульсацию его мускулов. Как все было бы, останься мы наедине подольше, решись мы на большее – да хоть вот в этой комнате? Каково засыпать, когда тебя прикрывают со спины, когда на плече лежит сильная, тяжелая, заботливая рука? Мои фантазии шли и дальше, детализировались.

Не давали покоя.

Вдруг меня осенило: Оушен надеется, что я их выскажу. Сегодня. Может, прямо сейчас. Я испугалась не на шутку.