Тахира Мафи - Бездна между нами

– В порядке, в порядке. Мне просто нужно умыться. Пусти. Позже увидимся.

– Нет, подожди…

– Оушен, клянусь, я тебя позже найду. Со мной все нормально.

Разумеется, «нормально» со мной не было. Вот умоюсь, тогда будет – так я думала.

В туалете я сбросила рюкзак, размотала шарф, намочила бумажное полотенце и принялась стирать с лица глазурь. Быстро справилась. Хотела таким же способом отчистить шарф. Не вышло. Пришлось полоскать запачканные участки прямо под краном. В итоге шарф намок целиком. Я его отжала и набросила на шею.

Тут дверь распахнулась, и вошла какая-то девчонка.

Ладно я хоть умыться успела. Оставалось перевязать хвост – я его распустила, потому что глазурь запачкала и волосы. Пока я возилась с хвостом, девчонка шагнула к ближайшей раковине. Я надеялась, она не обратит внимания на устроенный мной беспорядок: гору сырых бумажных полотенец, забрызганные зеркало и пол. Не заметит, не станет приставать с вопросами. В конце концов, я с ней незнакома. И знакомиться не имею ни малейшего желания. Пусть оставит меня в покое. Пусть все оставят.

– Привет, – произнесла она, и я чисто инстинктивно подняла голову.

Никогда не забуду это мгновение: влажные волосы падают на лицо, застят глаза, и я мотаю головой, и резинка все еще надета на запястье, как браслет.

В моих глазах, наверно, застыло вопросительное выражение.

Которое живо запечатлел фотоаппарат незнакомой девчонки.

– Ты что делаешь? – взвилась я. – Как ты смеешь…

Она только улыбнулась. Бросила «Спасибо» и вышла. С минуту я не могла пошевелиться. Еще с полминуты понадобилось на осознание случившегося.

Когда масштаб катастрофы стал ясен, меня буквально затошнило. Голова закружилась, я едва устояла на ногах.

Паршивый выдался день.

Оушен нашел меня в холле. Приблизился сзади, взял за руку. Я обернулась. Оушен смотрел и молчал.

– Какая-то девчонка сфотографировала меня в туалете, – сказала я.

– Знаю, – выдавил Оушен.

– Знаешь?!

Он кивнул.

Я отвернулась, чтобы не разреветься. Себе слово дала: слезинки не уроню.

– Что происходит, Оушен? – спросила я, овладев собой. – Что происходит?

Он тряхнул головой, как провинившийся пес.

– Все из-за меня. Только из-за меня. Надо было тебя послушаться. А я не послушался. Я допустил эту мерзость…

С нами поравнялся какой-то парень, хлопнул Оушена по спине и выдал:

– А у тебя губа не дура. Я бы и сам не прочь…

Одним ударом Оушен отправил парня в полет. Приземлившись на пятую точку, отбив локти, парень завопил:

– Ты чего, твою мать?!

Оушен навис над ним.

– Нет, это ты чего? Чего лезешь не в свое дело?!

Парень что-то ответил, Оушен не остался в долгу. Для меня это было слишком.

Я тихонько скрылась.

О цифровых фотоаппаратах я знала немного, у меня самой такого не было – я не могла понять, почему мое фото с непокрытой головой так быстро распространилось по школе. Я помнила только, что меня щелкнули, застав врасплох. Кошмарнее унижения в моей жизни еще не случалось. Хотелось кричать.

Это мои волосы!

Это мое лицо, мое тело – и мое дело, открывать их посторонним или нет. Разумеется, мои чувства никого в этой школе не волновали.

Я ушла с уроков.

Оушен увязался за мной. Твердил «Прости, Ширин» и вообще усиленно пытался меня развлечь, взбодрить. Я же хотела остаться одна.

Мне просто требовалось время.

Я запретила Оушену следовать за мной.

Долго бродила по улицам. Надеялась, обида и ярость улягутся, развеются на воздухе. Мысль о возвращении домой я отмела. Переступлю порог – наверняка запрусь в спальне, где непременно разревусь. И, пожалуй, не найду в себе сил снова выйти. А мне нельзя. Ни реветь, ни вопить, ни тем более запираться. Я должна выдержать. Не потеряв ни головы, ни лица.

Когда повалили сообщения от Навида, я поняла: все плохо. Раз Навид в курсе, значит, дело раздулось.

Я написала брату, что со мной все в порядке, но чтобы в кампусе он меня не искал. Я засела в городской библиотеке. Намеренно выбрала отдел жанра хоррор.

Навид велел мне явиться на тренировку.

А смысл?

Переключишься

Я вздохнула.

Насколько все плохо?

Через несколько секунд Навид ответил:

Не конец света

Я вернулась только после окончания уроков. Открыла шкафчик, чтобы взять спортивную сумку. Из шкафчика выпал сложенный вчетверо листок бумаги. На нем оказались два моих фото – в шарфе и без шарфа.

Должна признать: даром что на втором фото я выглядела сконфуженной, в целом оно было очень даже ничего. Волосы вышли прекрасно. У меня вообще хорошие волосы, я ими довольна. А тут еще и ракурс был удачным – мои волосы выглядели даже лучше, чем в жизни. Только мне еще больнее стало. Я догадалась: снимок не из тех, которые делают для смеха, подлавливая людей в неловких ситуациях. Незнакомая девчонка в мыслях не имела выставлять меня уродиной или дурой. Нет, все было сложнее. Идиотским выставили мой выбор – прятать от посторонних волосы и шею. Попытались доказать: моя хваленая власть над собственным телом – просто пшик.

Честное слово, я бы предпочла любой другой способ унижения.

Навид встретил меня грустным взглядом. Обнял, шепнул:

– Ты как, сестренка?

– Жива пока. Чертова школа.

Навид чуть сильнее стиснул мои плечи.

– Согласен. Чтоб ей провалиться.

– Уродов хватает, – подал голос Биджан. – Сочувствую, Ширин. Очень сочувствую.

Я растерялась. Не нашла слов. Сделала попытку улыбнуться.

Приблизились Карлос и Джакоби.

– Только скажи кто, – начал Карлос. – Уж я ему накостыляю.

Я улыбнулась по-настоящему.

– Да я не знаю эту девчонку, с фотоаппаратом. Ни как ее зовут, ни в каком она классе. Я тут вообще ничего ни про кого не знаю.

Джакоби стал спрашивать, как все случилось, как я оказалась без шарфа. Выведал про булочку с корицей, про умывание в туалете. Я пыталась подать этот случай с юмором, однако ребята, все четверо, даже не усмехнулись.

Наоборот, стали мрачнее туч.

Первым нарушил долгое молчание Навид.

– То есть какой-то ублюдок швырнул тебе в лицо булкой? Так все было?

Я кивнула.

– Кто он? – прорычал Джакоби.

– Не знаю…

– Сукин сын? – предположил Карлос.

– И Оушен ничего не сделал? – уточнил Биджан. – В тебя всякой дрянью швыряют, а твой парень глазами хлопает?

– Оушен? Нет, он того парня схватил, ударил. Дальше не знаю – я ушла…

– Ага, значит, Оушен-то в курсе, кто эта гнида? – Биджан переглянулся с моим братом.

– Ну да. Вроде да, – залепетала я. – В смысле, я не уверена…

– Вот что, парни: обойдемся сегодня без тренировки, – скомандовал Навид.

Все стали собирать вещи.

– Куда вы собрались?

– Не твоего ума дело, малышка, – бросил Карлос.

Навид шагнул ко мне, взял за руку.

– Иди-ка домой. Я задержусь.

– А как же брейк-данс? Навид, что ты затеял?

– Одна нормально доберешься? – уточнил Джакоби.

– Конечно, – заверила я. – Вы только…

– Не беспокойся. Завтра увидимся.

И они ушли.

Назавтра я узнала, что они таки поймали и поколотили любителя булочек с корицей. А как узнала? Очень просто: к нам нагрянули копы. Навида искали. Мой брат только плечами пожал. Объяснил перепуганным родителям, что вышло недоразумение. Очень веселился. Говорил: слюнтяи эти белые. Раз копы на уличную драку выехали, знай: звонок от белого поступил.

Мой обидчик забрал заявление, копы отстали.

Брату ничего не грозило.

Зато для меня настоящие проблемы только начинались.

Сама-то я давно усвоила: хочешь поквитаться с обидчиком – не обращай внимания. Научилась отражать удары. Не подавать виду, что страдаю. В случае с фото я проявила чудеса актерского мастерства. Выказывала такое безразличие, что шумиха в считаные дни сошла на нет. Я ее не подпитывала ни яростью, ни слезами – вот она и заглохла.

Для Оушена школьная травля была внове.

Сердце разрывалось смотреть, как он выходит из себя, как страдает от собственного бессилия, как пытается противостоять глумлению – и терпит фиаско. Наверное, столь же бурно реагирует ребенок на известие, что и он, и папа с мамой смертны.

Оушену не стало покоя. За одну ночь я превратилась в школьное пугало, чему немало способствовал Навид. Только напортил дракой. Впрочем, я не осуждала брата. Как ему реагировать, если в сестру швыряются недоеденными булками? Раньше такого не случалось; я была уверена, что не случится и впредь. Честь мою брат отстоял, а если меня стали не просто чуждаться, но еще и бояться – что ж, таковы издержки. Ярость и страх, пожалуй, опаснейшее сочетание эмоций; неудивительно, что за отношения со мной расплачивался Оушен. Недавние друзья в лицо говорили ему гадости обо мне, обзывали его самого; как именно – даже не хочу повторять. Оушен очутился в невыносимом положении. Ежедневно, чуть ли не ежечасно был вынужден словами и кулаками реагировать на реплики о моей вере, о том, что значит исповедовать ислам в американской провинции. Это изматывало Оушена, однако он с прежним упорством твердил, что ему все равно.