Л. Шэн - Бездушный

– А почему не наоборот? – Она повернулась ко мне с лукавой улыбкой в глазах. – Посмотри на его лицо. – Она провела наманикюренным пальцем над холстом. – Он выглядит счастливым. До глубины души. Может, именно он влюблен в человека, который написал картину. А может, их чувства взаимны.

Я покраснела.

– Возможно.

– Меня зовут Сэнди Ричардс.

Она протянула мне руку, и я пожала ее.

Сэнди выглядела как богатая женщина, и совсем не из-за наряда. Ее окутывала аура. И в какой-то степени она напоминала мне человека с моей картины.

– Эмилия ЛеБлан.

– Я так и знала, – воскликнула она и указала на мои инициалы в углу картины.

Я не стала ничего отрицать. К тому же меня распирало от гордости за эту картину. Именно ее я написала на холсте в канун Рождества. Изначально у меня возникали мысли оставить ее себе, а для выставки написать что-то другое. Но мне не хотелось каждый день смотреть на лицо Вишеса. Он и так возникал перед моим мысленным взором, стоило мне закрыть глаза. И мне не требовалось еще одно напоминание о моей одержимости им.

– Вы уверены, что хотите ее продать? – Сэнди прижала холодный бокал к щеке, а ее глаза вновь устремились к картине.

– Уверена, как никогда в жизни, – кивнув, ответила я.

– Он очень красивый.

– Ничто прекрасное не вечно, – сказала я.

Как и мои любимые цветущие вишни.

– Тогда я ее куплю, – пожав плечом, огорошила меня она.

У меня пересохло во рту, и пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прийти в себя от удивления.

– Купите?

– Конечно. В нем что-то есть. Но он не модельного типажа. Просто… на него интересно смотреть. Но особенно мне нравится то, как ты запечатлела бурю в его глазах. Он улыбается, но его глаза… в них отражается мука. Тревога. Я просто в восторге от этого. Держу пари, в шкафу этого парня множество скелетов.

– Нет, он просто засранец, – раздалось у нас за спиной.

Я тут же обернулась и увидела Вишеса в одном из его темно-синих костюмов, которые так ему шли, что сердце начинало бешено колотиться в груди, а между ног вспыхивала ноющая боль.

Но сейчас меня охватило недоумение. Зачем он пришел на мою выставку? И… что, черт подери, держал в руке? Это напоминало какой-то билет.

Я не знала, как реагировать. Мне хотелось запрыгнуть на него, крепко поцеловать и поблагодарить за то, что пришел поддержать меня. Но я не могла этого сделать сейчас. А возможно, и никогда. Я напомнила себе, что, когда в последний раз спросила его, чего он хочет, он ответил, что хочет трахнуть меня. Но мне больше не хотелось рисковать своим сердцем.

Не обращая внимания на Сэнди, Вишес подошел ко мне, запустил руку в мои уложенные светло-пурпурные волосы и наклонился так близко, что, казалось, наши губы почти касались друг друга. Болтовня вокруг стихла. Я чувствовала, как Брент сверлил меня взглядом. Что Сэнди не сводила с нас глаз. Что все смотрели на нас.

Так вот что за дела у него были в четверг.

Он знал о выставке. И хотел присутствовать на ней.

– Спроси меня, чего я хочу, – прошептал он.

От осознания, что он выставил напоказ свои чувства – не пошлость, не издевательства, а чистые и искренние чувства, – по груди разлилось тепло. Но я постаралась заглушить вспыхнувшие надежды.

– И чего же?

Я встретилась с ним взглядом, и внезапно мы перенеслись из переполненной людьми галереи Нью-Йорка в мою старую комнату. Тогда нас тоже окружала вечеринка и множество людей, но все они пропадали, когда мы оказывались рядом друг с другом.

– Я хочу тебя, – просто ответил он. – Только тебя. И никого больше. Всегда только тебя, – выдохнул он с болью в голосе и закрыл глаза. – Черт побери, Эмилия. Только тебя.

Мне хотелось поцеловать его, как в каком-нибудь фильме, но мы находились в реальности, а я была не только художником, но и работником галереи, которому не следовало нарушать правила приличия. Так что я крепко прижалась к нему и вдохнула его неповторимый опьяняющий аромат. Я старательно сдерживала эмоции, переполнявшие меня. Облегчение. Счастье. Настороженность и любовь. Так много любви.

Через мгновение мы оторвались друг от друга, и я посмотрела на его сжатую руку.

– Что это, Вик?

– Это? Приехав сюда, я увидел кое-что, что мне очень понравилось. И я купил это.

Он разжал руку и протянул листок мне.

Это оказался чек на мою картину. И мое сердце вновь забилось быстрее.

Он сжал мою руку в своей и улыбнулся.

– Мне кажется, она будет выглядеть просто потрясающе в спальне. Как думаешь? Я бы мог драть тебя и при этом любоваться собой. Как раз в духе Наполеона, правда?

Эта ночь стала лучшей в моей жизни.

Вишес не только остался со мной до закрытия галереи, но и позволил мне насладиться выказываемым мне признанием. Он почти не отходил от меня, попивая виски, возясь с телефоном и время от времени фотографируя меня, пока я улыбалась или смеялась с кем-то. Вишес вел себя как мой парень. А это значило многое. Потому что он никогда и ни с кем не строил отношений.

Когда выставка подошла к концу, я повернулась к нему, собираясь сказать, что хочу двигаться медленно. Что больше не собираюсь отдавать ему лишь свое тело, потому что в комплекте с ним идут мое сердце и душа. Но он опередил меня.

Вишес проводил меня до такси, нежно поцеловал в лоб и захлопнул за мной дверцу, а потом жестом попросил опустить стекло. Что я и сделала.

– Я думала, ты попытаешься увезти меня к себе. – Я игриво изогнула бровь.

– Ты ошиблась. Меня сейчас интересует не твоя киска. А твое сердце.

Даже ведя себя мило, он оставался невероятно грубым.

– Постарайся уснуть, несмотря на бушующий в крови адреналин, – постучав пальцем по крыше, продолжил он. – Ты взорвала этот город, Эмилия. Я горжусь тобой. Будь готова завтра к двенадцати. Я отвезу тебя на ленч. Спокойной ночи.

Вишес

Вселенная улыбалась мне всю неделю.

Дин перестал вести себя как конченый кретин и помог мне. Он не только закатил вечеринку с толпой народа, которые смогли бы подтвердить мое алиби, если бы Джо вдруг втемяшило в голову обвинить меня в поджоге особняка, но и предложил ЛеБланам свозить их в магазин, чтобы купить мебель и продукты. Я со смешанными чувствами наблюдал, как он общался с Шарлин, потому что этот ублюдок вел себя настолько очаровательно, что моментально расположил ее к себе. И по тому, как она смотрела на него, я понял: мать Эмилии жалела, что ее дочь не выбрала его. Но ей придется привыкать ко мне.

Джозефины не оказалось в поместье, когда оно загорелось. Я попросил одного знакомого парня проехаться мимо дома на своем «Харлее» в лыжной маске и бросить в гараж коктейль Молотова. И он согласился.

Мне это обошлось в двести тысяч долларов.

Но зато особняк Спенсеров полностью разрушен. Стерт с лица земли. И почерневшие развалины на покрытой пеплом земле остались единственным доказательством того, что он когда-то существовал.

Следующим утром я получил от мачехи официальное уведомление о том, что она переезжает на Мауи. Я написал в ответ, что ей следует оставить мое наследство в покое. А затем добавил, что ей не скрыться от меня даже в аду, особенно с моими деньгами.

Джо не ответила, но, надеюсь, поняла смысл моего послания. Я победил. Она проиграла. Больше она не властна ни над своей жизнью. Ни над своей смертью. И потеряла все, что имело для нее значение.

Пришлось постараться, чтобы вернуться в Нью-Йорк к открытию выставки. Мне пришлось выкупить билет у пассажира в эконом-классе. Я заплатил за него вдвое больше, чем он стоил, но зато успел добраться вовремя. А когда шагнул в галерею, все еще обдумывая, что сказать, оказалось, что слова не нужны.

Она изобразила меня.

И мой портрет (на котором она нарисовала мой нос идеальнее, чем он выглядит на самом деле), и то, как она отразила меня на нем, заставляло меня улыбаться как заправского разгильдяя. На картине я курил и улыбался несуществующему художнику – хотя мои глаза оставались такими же грустными, мрачными и чертовски пугающими – в простой черной футболке с белой надписью «Мрак». А за спиной виднелись дурацкие ярко-розовые цветы.

Я был ее мраком.

А она – моим цветком.

В мгновение ока я утащил ее босса в сторону и купил картину. Слава богу, он гей. И пришел на выставку со своим парнем Роем. К этому моменту Эмилия уже разговаривала рядом с женщиной около своей картины, так что я надеялся, что никто другой не успел ее приобрести.

Мне улыбнулась удача.

Эмилия пока не знала, что я решил уговорить ее написать еще одну картину, на которой будет изображена она сама, в футболке с цветами на черном фоне. А затем повесить ее рядом со своей.

На следующий день я прибыл в галерею ровно в двенадцать часов. Она стояла в дверях в сине-белом платье в полоску, оранжевых туфлях-лодочках и с улыбкой дожидалась меня. И этот простой жест всколыхнул что-то в груди. Жаль, что когда мы учились в школе, все казалось не так уж просто. Но теперь становилось понятно, что Трент оказался прав в ту ночь, когда я узнал, что Эмилия встречается с Дином. Я втянул всех в кучу дерьма, потому что не смог признаться даже самому себе в этом простом факте.

Что все, чего мне хотелось, – чтобы она стала моей. Но я продолжал думать – верить, – что не достоин этого. Что кто-то настолько сломленный не может заслуживать кого-то настолько невинного.

Я неторопливо шагал к ней от кофейни, где дожидался ее обеда, наслаждаясь тем, что она ждала меня на другом конце квартала. Не выдержав, она направилась в мою сторону, едва сдерживая улыбку на лице. Когда между нами остался с десяток сантиметров, мы оба остановились. Мне хотелось поцеловать ее, но я понимал, что время еще не пришло.