Теперь, когда она отмыта от крови и грязи, можно с уверенностью сказать, что девочка — красотка. И что самое досадное, как раз в моём вкусе, во всех смыслах и ракурсах. Отмыть её волосы мне не удалось, поэтому большую часть пришлось отрезать, а ту паклю — выкинуть. Было очень жаль брюнеточку, но она сама этого даже не заметила. Да куда там.

Кивком головы указываю врачишкам на дверь, а они и рады. За те деньги, что поимели за час работы им бы ещё и «Лебединое озеро» станцевать на пуантах.

Она заметно расслабляется, когда мы остаёмся наедине, но паника в глазах всё ещё заметна.

Сажусь рядом с ней на пол, принимая непринуждённую позу, чтобы хоть как-то показать отсутствие злых намерений.

— Тебя как зовут?

Молчит.

— Хорошо, имя можешь не говорить. Тогда я буду называть тебя «котёнок», идёт?

И — о чудо! — она улыбнулась.

С радостью отмечаю, что зубы у малышки целые. Хоть тут её пронесло.

— Ты голодна? — дурацкий вопрос. — Поедим чего-нибудь?

Неуверенно кивает. Так, вроде приходит в себя.

— Я повар никудышный. Могу заказать пиццу, или что-нибудь более…

Я ещё не успел договорить, как её живот буквально зарычал от голода. Твою же мать, чего мне так паршиво?

Больше ни о чём её не спрашиваю, просто заказываю еду. Много, без разбора. Но потом вспоминаю, что вроде как нельзя изголодавшегося человека слишком перекармливать. Ладно. Разберёмся. Надо бы её приодеть.

Подхожу к шкафу и достаю свою футболку. Судя по тому, что она мне по грудь, футболка будет ей вместо платья.

— Вот, надень это, — удивляюсь, что девочка почти не стесняется своей наготы, хотя большая часть её тела скрыта от моих глаз за тугими повязками.

Робко принимает футболку и быстро, не вставая, натягивает на себя. Только сейчас малышка замечает, что волосы стали намного короче и, оттянув прядь, удивлённо её рассматривает.

— Извини, котёнок, мне пришлось, — протягиваю к ней руку и глажу по припухшей щеке. Она немного дёргается, но потом замирает, напряжённо наблюдая за моими движениями.

— Ты сможешь дойти на кухни? — почему-то хочется подхватить её на руки и больше не отпускать.

Кивает.

Я разворачиваюсь и направляюсь к пункту назначения, но что-то меня настораживает. Странный звук. Как будто…

— Блядь! — не выдерживаю и отпускаю матерное словечко, при чём громче, чем хотелось бы. Она не идёт за мной, а ползёт на четвереньках.

— Ты чего это, котёнок? — удивлённо пялюсь на неё. Она поднимает голову и испуганно взирает на меня своими блестящими изумрудами.

— Эй, ты что творишь? Ты же не животное!

Странно, врачи ведь обследовали её позвоночник. Или… В который раз останавливаюсь взглядом на странном украшении, что на её тоненькой шее. Этот значок… Страшные догадки взрывают мозг.

Это не значок. Это маленький карабин!

Блядь… Как хочется искупаться в его крови.

Она поглощает пищу, не прожёвывая, проглатывая куски мяса, как животное, жадно и быстро. А я хочу её остановить, погладить по голове и сказать, чтобы не торопилась, что никто не лишит её больше еды. Но не могу. Совесть, мать её, не позволяет. Складывается такое впечатление, что её не кормили несколько дней, а может, и недель.

Наливаю ей яблочный сок и ставлю стакан рядом. Она искоса наблюдает за моими движениями, как будто опасаясь, что я что-нибудь сделаю с ней, пока она ест. Сажусь напротив неё и принимаюсь за ужин. Смотрю на её изувеченное личико и отмечаю, что несмотря на все синяки и припухлости, она всё равно симпатяжка. На шее остался синяк от грёбанного ошейника, который мне пришлось разрезать ножом, так как, застёжка заржавела, а мне хотелось побыстрее освободить её от этого дерьма. Она дрожала, но не шелохнулась, пока я избавлял её от «аксессуара». А когда ошейник полетел в камин, мелкая впервые за время нашего знакомства засмеялась. Беззвучно, но радостно. Её острые плечики подрагивали в такт, а груди под футболкой колыхались, от чего в моих штанах стало тесно. И я обязательно взял бы её, будь она моей гостьей, а не спасённой из плена маньяка, потерянной жертвой. Я бы разложил её прямо на столе и вдалбливался в неё, пока она не взмолилась бы о пощаде. Одно радовало. Врач, осмотревший её гениталии, выдал мне, что девочку никто не насиловал и, более того, она ещё невинна. Как будто камень с души свалился. Теперь я вообще не понимаю ублюдка. Он просто избивал её, мучил, калечил, но до самого сокровенного не добрался? Вряд ли он отказался от идеи трахнуть её потому, что она не захотела. Вывод — он не мог, по тем или иным причинам. Импотент? В таком случае, это объясняет его садистскую жалость к себе. Ебучий кастрат отрывается на маленькой девчушке за свою неполноценность. Не по-мужски, не по-человечески, но понятно. Или же, второй вариант… Девочка не такая уж и безвинная ляля. Что-то натворила, за что и отхватила сполна. Но опять же, поведение этого мудака, как и в предыдущем случае непростительно. Ни один, уважающий себя мужик не позволит себе поднять руку на бабёнку. Пощёчина? Ладно. Но не так же…

И что самое хреновое, она не хочет говорить. Никак не идёт на контакт. Боится. Кажется, наелась. Сонно хлопает своими пушистыми ресничками, но встать из-за стола не решается. Бедная моя малышка. Моя? Хм. Это очень интересная мысль, учитывая, что я вообще по жизни одиночка. Не люблю людей. Просто на дух не выношу, поэтому и выбрал себе такую… Профессию.

Но я охренеть как верю в судьбу. Потому, что эта сука не раз меня бросала о скалы, а потом приводила в чувство, чтобы снова ударить в тот самый момент, когда я этого не жду. Но я ни разу не встал на колени. Не потому, что горд, а потому, что упрям. Я буду идти до конца. Всегда. А если упаду, буду ползти. Когда и ползти не смогу, буду цепляться зубами, жрать землю, но дойду до своего грёбанного конца.

И вот, эта самая судьба свела меня с мелкой. Не просто так же абсолютно новая тачка сломалась и мне пришлось идти пешком. Я должен был найти этого брошенного, никому ненужного котёнка. Зачем? Не знаю. Но в одном я уверен точно — она нуждается во мне. И, возможно, наступит тот час, когда эта малышка протянет мне свою руку, которая вытащит меня из всего этого дерьма.

Наливаю бокал вина и протягиваю его малышке. Она непонимающе смотрит на меня, но бокал принимает. Нюхает содержимое и снова поднимает на меня взгляд.

— Пей.

Она снова нюхает и смешно морщит свой аккуратный носик.

— Не любишь вино? — удивляюсь. Раннее не видел женщину, чтобы так воротила нос от коллекционного напитка.

Пожимает плечами.

— Что это значит? Не знаешь любишь ли ты вино? — в который раз силюсь разговорить её, но она опять-таки молчит, словно воды в рот набрала.

— Может, ты уже наконец скажешь хоть что-нибудь? Хотя бы слово, чтобы я понял, что ты не немая, — начинаю терять терпение, но стараюсь не показывать этого, не хочется снова отдирать её от стены. Нет, я бы, конечно, отодрал… Только в другом смысле. Чёрт. Это моё личное. Мой недостаток, как всегда считала Вика. Слишком быстро завожусь, слишком долго не могу успокоиться. Разумеется, это я не о характере. Как бы там ни было, это только моя проблема. Девчонка здесь не причём.

Надо бы ей бельё и нормальную одежду купить, а то, как представлю, что сейчас под моей футболкой на ней больше ничего нет… В общем, ей бы справиться с тем, что уже пережила, не до моего вечного стояка. А жаль. Очень. Малышка просто прелесть.

— Выпей, тебе нужно расслабиться, — в моих планах нет накачать её, а потом овладеть бессознательным телом. Просто хочу разговорить малышку. Мне нужно знать, кто и зачем это сделал с ней. Не знаю почему. Просто нужно.

Она несмело делает глоток и снова расплывается в нежной улыбке. Понравилось. Ради такой улыбки многие мужики бросили бы весь мир к её ногам. Какая же мразь могла поднять руку на такое совершенство?

— Поговори со мной, котёнок, — сажусь на стул рядом с ней и замечаю, как она инстинктивно пытается отодвинуться.

Эта долбанная тишина уже серьёзно бьёт по моей нервной системе. А меня не так- то легко вывести из себя.

— Скажи хоть слово! — я уже настаиваю.

Хочу услышать её голос. Уверен, он прекрасен, как и сама девочка.

Смотрит в пол и ни звука.

— Ну же? — требую.

Она поднимает на меня взгляд. Сейчас заговорит.

Прикасается кончиками пальцев к своим губам и с тяжким вздохом отрицательно мотает головой.

— Что это значит? — снова зарождается нехорошее предчувствие.

Глухонемая? Исключено. Она прекрасно меня слышит, не глядя на мои губы, а по- другому не смогла бы, будь это так. Или…

Не помня себя от слепой ярости, хватаю своими ручищами её личико и притягиваю к своему.

— Открой рот!

Она испуганно дёргается в моих руках, но мне сейчас не до нежностей.

— Открой рот, сказал тебе!

И она послушно размыкает свои губы.

Облегчённо вздыхаю и улыбаюсь, словно идиот. Язык на месте.

Но тогда, почему она не может говорить?

— Ты мой котёнок-несчастье.

Опять это дурацкое слово. Она не может быть моей. Слишком хороша для меня.

— С ней всё в порядке, Кирилл. Она сама не хочет говорить, — Лаптев поправил очки и вытащил гортанное зеркало изо рта девочки.

— Как это не хочет? — спросил я скорее у неё, чем у врача.

Конечно, Игорь мог и ошибаться. В конце-концов, он не ларинголог. Да, он может мастерски заштопать раненого бойца в полевых условиях, вытащить пулю голыми руками, но вряд ли Лаптев лечил какому-нибудь убийце голосовые связки. И тем не менее, я ему верил. Были причины.

— Думаю, тут либо качественный подзатыльник нужен, либо хороший психиатр, — Игорь снял перчатки и небрежно закинул их в свой чемоданчик. В этом весь Лаптев. По его мнению, любого человека можно склонить к чему угодно с помощью кулака. Не зря имеет дело с мне подобными. Да я, в принципе, и сам так считаю, но это не тот случай.