Люк вздохнул и галантно поклонился Речел:

– Я прошу прощения за свой обман.

– Вы только меня обманули?

Тем временем Генри устроился в кресле и развязно потянулся. Раз это затея Люка, пусть он и выкручивается, если сможет. Люсьен сел в кресло напротив Речел.

– Какое это имеет значение? Брак вполне законный.

– Полагаю, мой жених доволен условиями контракта. Я хочу, чтобы соглашение устраивало нас обоих.

– Если вы так щепетильны, зачем же выходить замуж по объявлению? – поинтересовался Генри.

– У меня есть на то причины, – ответила Речел. – А что касается вас, то подозреваю, что вы вступаете в брак ради причуды или каприза.

– Причуды больше в духе моего брата, – возразил Генри, переглянувшись с Люком.

– Воздержись от неуместных комментариев, пожалуйста!

Генри фыркнул:

– Удивительная чувствительность, но немного запоздалая!

– Мы все давно обсудили, Генри.

– Но я почти не высказывался по поводу моей женитьбы, – Генри скрестил ноги. – К счастью, моя новоявленная жена больше заинтересована в справедливом исходе дела, чем ты. Так как она не против заключения брака на неравных условиях, то все твои интриги теряют смысл. Нам остается лишь аннулировать брачный контракт.

– Нет, – возразила Речел, словно бросала Генри вызов. – Я бы не хотела связывать свое замужество с какими-либо интригами, но супружеский долг я выполню с честью.

Генри удивленно посмотрел на Речел:

– С честью, мэм? Я так и знал, что у женщин неправильное представление о чести. Вы готовы с честью служить самому дьяволу. Или вы не в курсе дела?

Люк прервал его, стукнув кулаком по подлокотнику кресла:

– Довольно, Генри! Ты сам выбрал путь, который, в конечном счете, привел тебя сюда. И я предчувствую, что твой брак – это веление благосклонной судьбы.

Генри снова презрительно фыркнул:

– Брак, совершенный в преисподней… Иначе как велением судьбы это не назовешь. – Он сжал кулаки. Ему хотелось просто поколотить Люка, но он не стал этого делать. Все возражения Генри высказал еще ночью, и все безрезультатно. Он снова потянулся, словно демонстрировал безразличие и презрение к происходящему. Но краем глаза продолжал внимательно следить за Речел.

– Мне кажется, миссис Эшфорд, что вы согласны жить и в преисподней. Но что вы этим приобретете?

Он невольно восхитился ее выдержкой. Речел владела собой, не спешила с ответом, обдумывая слова Генри.

– Я получу ваше имя. Оно будет служить мне защитой…

– Разве Люк не сказал вам? Мое имя связано со скандалом.

– Я получу, – продолжала женщина, как будто он и не прерывал ее, – пять лет жизни с вами.

– Ага, уже вынесли приговор! Пять лет лишения свободы…

– И у меня будут дети…

Генри не понравилось, как мечтательно произнесла она последнюю фразу. Он поспешил возразить:

– Ребенок, мэм. Моему брату требуется только один. Так, Люсьен?

Граф утвердительно кивнул.

– Вас уведомили о том, что деньги ребенка – наследника титула – будут оставаться в Англии? – спросил Генри.

– Граф указал в документах, что наш сын вступит в права наследства, когда достигнет совершеннолетия. И это не единственное условие. Воспитанием моего… нашего сына должен заниматься человек, которого выберет граф, а образование он получит в одном из университетов Англии.

– Сыновья Фэрли всегда учились в Оксфорде, – заметил Генри.

– Университетского образования недостаточно, – сказал Люк. – Нужно многое знать об Англии. Мой человек позаботится о том, чтобы ребенок имел полное представление о нашем обществе.

– И вы согласны с тем, что ваш сын однажды покинет страну? – спросил Генри у Речел.

– Когда дети становятся совершеннолетними, они способны сами выбрать свою дорогу.

– Вот как? Странно, что я не имел такой привычки.

– У тебя есть привилегия начать новую жизнь, Генри, – произнес Люк. – Договор с Речел – первая страничка этой жизни.

– Договор, который я не подписывал…

– Ты все подписал, Генри, – твердо проговорил Люк.

– Так же, как и дал брачный обет?

– Клятвы ничего не значат до тех пор, пока не наступит время проверить, чего они стоят на самом деле. А что касается формальностей, то ими занимаются чиновники. Или ты сможешь доказать, что твоя подпись подделана?

– Я смогу доказать, что в это время я ехал в поезде…

– Возможно. Но ты не будешь отрицать, что подписывал документ, в соответствии с которым я становлюсь твоим доверенным лицом? – Люсьен поднялся и подошел к окну. – Разве я не говорил, что твоя подпись на одном из них означает, что ты теряешь право на наследство и состояние, если не выполнишь условия известного договора?

Генри ждал, что слова брата вызовут у него гнев или отчаяние – словом, любую реакцию, которая неизбежна в такой ситуации… при таком предательстве. Но он ничего не почувствовал, кроме знакомого ощущения подавленности и пустоты, всегда возникавшего после общения с отцом. Пустоты, в которой не оставалось места даже для боли. Генри казалось, что душа его отлетела на минуточку и обнажилась, как лес поздней осенью. Он решил, что лучше не заглядывать в свою душу и не показывать ее другим, пока она не обретет достойное одеяние.

Речел заметила, как изменилось выражение лица Генри: злость исчезла, и оно стало застывшим и безразличным. Видимо, в душе его царила такая же апатия, Речел вспомнила, что девушки в заведении матери тоже постепенно становились бесчувственными – так легче переносить страдания. В детстве, если ее обижали подруги, она пряталась на чердаке, где научилась не бояться полумрака, черных теней и одиночества, научилась забывать обиды и подавлять желания.

Но Речел сомневалась, что Генри мог бы найти утешение в темной комнате. Его подавленность показалась ей слишком глубокой, пустота почти абсолютной. Вот он закрыл глаза и холодно сказал:

– Тогда решено. Пусть будет по-вашему.

Генри произнес это таким тоном, словно разговаривал с лавочником о какой-то покупке. Граф глубоко вздохнул, не переставая глядеть на брата, его сжатые пальцы выдавали внутреннюю борьбу.

– Я рад, что ты, наконец, согласился. Брак остается в силе. – Люсьен сел на диван рядом с Речел, откашлялся и опустил руку в боковой карман. – Прошу прощения, Речел, за мой неловкий трюк. Смею надеяться, что эта вещица убедит вас в том, что я действовал из лучших побуждений… – Он вынул изящную бархатную коробочку, расшитую жемчугом. – Это принадлежало нашей матери и перешло ко мне после ее смерти. Но, я полагаю, мать была бы довольна, если бы это носила жена Генри.

Генри открыл глаза, вяло наблюдая за происходящим. Его лицо оставалось таким же безрадостным, как и прежде, только брови чуть нахмурились. Речел уставилась на коробочку, не в силах взглянуть на человека, которого обманным путем заставили признать ее своей женой. Она согласилась участвовать в этом обмане. Более того, Генри понятия не имеет о ее прошлом, что усугубляет вину женщины.

Речел не сомневалась, что он не из тех, кто легко прощает. А если и простит ей участие в интригах брата – ведь она такая же жертва, как и он сам, – то не забудет, что она намеренно скрыла от него свое происхождение.

Сильная рука взяла ее за запястье и вложила в ладонь холодную коробочку.

– Прошу вас, откройте ее, Речел, – мягко сказал Люк.

Осмотрев коробочку, она нашла крючок и кончиком ногтя подцепила и откинула его.

– Крючок такой маленький, – пробормотала она. – Я никогда такой не видела…

– Вот так-то, Люсьен! Жена твоего брата ничего не понимает в ювелирных изделиях, – с иронией заметил Генри. – Лучше подари то, что она сможет оценить.

– Ты не прав, Генри, – возразил Люсьен. – Твоя жена способна оценить прекрасное, так как сама обладает красотой и утонченностью. Поэтому дорогие украшения ей как раз подойдут.

Красота и утонченность. Эти слова воодушевили Речел. Ей казалось, что Люсьен обращается скорее к ней, чем к брату, словно понимает ее волнение и хочет успокоить.

– О, Боже! – произнесла Речел, открыв коробочку и впервые увидев, что находится внутри.

На черном бархатном дне лежало ослепительно-белое жемчужное ожерелье, в центре которого гордо сиял крупный овальный рубин. Речел видела ожерелья и раньше – разноцветные блестящие шарики, нанизанные на нитку – их носили девушки в доме матери. Нитки часто рвались, и Речел помогала собирать по бусинке тусклые побрякушки. Но эта…

Ее пальцы дрожали, когда она гладила жемчужины. Их белизна казалась насыщенной, а сияние глубоким, что отвергало мысль об использовании краски или искусственного материала. Речел нерешительно посмотрела на Люка:

– Настоящее сокровище! Я не ожидала…

В изумлении она медленно покачала головой.

– А что вы ожидали, миссис Эшфорд? – спросил Генри, стараясь казаться равнодушным. – Что это будут фальшивые бусы?

– Я ничего не ожидала, мистер Эшфорд, – резко возразила Речел. – Ничего, кроме делового соглашения. Такой подарок едва ли соответствует ситуации.

– Ситуация ни при чем, – проговорил Генри. – Вы – жена Эшфорда, и вам необходимо иметь все необходимые аксессуары… – он переглянулся с Люсьеном, – истинной леди.

– Речел и без того истинная леди, – ровным тоном сказал Люк. – Я это понял сразу.

Коробочка выскользнула из рук Речел и упала в складки ее платья между колен.

– Мне не нужны драгоценности, сэр! И не нужны никакие титулы.

– Не относитесь к моему замечанию слишком серьезно, – произнес Люк. – Никто не заставляет вас носить драгоценности, но вы можете хранить их у себя.

Речел опустила голову, убрала ожерелье и захлопнула коробочку. Граф устало вздохнул, взял коробочку из рук женщины и потянул за крошечную золотую цепочку. Снова открылась крышка, обнаружив двойное дно. Речел затаила дыхание, разглядывая крупный золотой перстень с рубинами и бриллиантами, которые почему-то показались ей капельками крови и слез…