– Понятно. А по-другому нельзя?

Речел удивленно посмотрела на Генри, словно не понимала, зачем он задает эти вопросы:

– Еще можно перехитрить.

– И много мужчин вы застрелили? Или предпочитали обманывать?

– В одного я стреляла, чтобы испугать.

– А с индейцами встречались?

– Да, – Речел мрачно улыбнулась, будто воспоминание доставляло ей больше горечи, чем удовольствия. – Я прикинулась сумасшедшей, и они мне поверили.

– Еще бы не поверить…

Неожиданно для себя Генри разразился хохотом. Он подумал, что, возможно, обидел Речел, но не мог остановиться. Его смех заглушил скрип колес и разбудил тишину. Генри знал, что сумасшествие может служить не только хорошей защитой, но и одним из способов нападения. В ранней юности он часто разыгрывал из себя дурачка, чтобы добиться от окружающих того, чего хотел. Тогда даже его демоны обходили Генри стороной, словно боялись, что его безумие сильнее, чем их собственное.

Замолчав, Генри посмотрел на Речел. Она сидела прямо и не шевелилась. Шляпка скрывала ее лицо, но он представил ее прямой нос, высокие скулы, гладкую и чистую кожу лба, проницательные карие глаза. Взгляд, в котором любопытство и надежда слились воедино.

Генри усмехнулся про себя. Речел тоже знакома с демонами, только она видит этих чудовищ во сне, а он спасается от них наяву… Тут фургон подбросило вверх, потому что колеса попали в рассохшуюся земляную трещину, и Генри крепче взялся за вожжи.

Может, Речел в самом деле сумасшедшая? Иначе она не решилась бы путешествовать таким допотопным способом. Или по-другому нельзя добраться до ее дома? Наверное, там, куда они едут, тоже могут жить лишь одни ненормальные.

Генри спрашивал себя, сколько времени они уже в пути, но не находил ответа. Три недели? За такой срок он мог бы объехать всю Англию – и, разумеется, с большим комфортом. Здесь же на каждом шагу приходилось сталкиваться с крайностями; земля или вздымалась к небу горами, или простиралась горизонтально; днем было жарко, ночью – холодно. Одно казалось неизменным: колдовская тишина прерии.

От постоянной тряски у Генри разболелись спина и ноги, кожа на лице и губах так высохла, что, казалось, скоро превратиться в пыль.

– Впереди есть хорошее место, где можно остановиться на ночь, – мягкий голос Речел приятно контрастировал с пронзительным скрипом колес.

– Да, ванна, теплая еда и кровать… Я уже начал думать, что вы собираетесь ехать всю ночь.

Речел вопросительно посмотрела на Генри:

– Если хотите принять ванну, нужно проехать еще более двух миль.

– Ради ванны я согласен и на десять. Генри представил, как его тело погружается в мягкую прохладную воду. Как затем он приступает к горячему вкусному ужину. А после ложится в постель на свежую холодную простыню и тотчас засыпает. Он хлестнул вожжами лошадей, заставляя их прибавить шаг.

Речел указала на заросли кустарника, за которыми возвышалось несколько деревьев и протекал ручей. Они подъехали к почти круглой поляне, окруженной деревьями и огромными овальными валунами, похожими на яйца гигантского мифического животного. Речел объявила, что здесь они разобьют лагерь. Она начала перетаскивать все необходимое из фургона на поляну и раскладывать возле валунов.

Это не походило на гостиничный номер: ни пуховых перин, ни подушек, только твердый грунт и жесткая трава. А сейчас Речел осматривала ружье, словно собиралась воспользоваться им. Генри не стал спрашивать, зачем.

Она проверила также и пистолеты и протянула один Генри. Без слов, как будто он заранее знает, для чего понадобится оружие. За время путешествия им не встретились ни дикие звери, ни мужчины.

– Я буду стрелять в ветер? – спросил Генри, подержав пистолет на ладони, чтобы оценить его вес.

– В любое существо больше белки. И во все, что ползает, но длиннее червяка.

«Пропади ты пропадом…». Генри вздохнул, достал собственное ружье, проверил заряд и приставил оружие к одному из валунов. Его лошадь заржала, ей надоело быть привязанной к задней стенке фургона. Генри придумал, чем ему заняться: распряг лошадей Речел, отвязал свою лошадь и повел их к ручью, а когда они напились, привязал к дереву.

Вернувшись к жене, Генри спросил:

– У нас нет палатки, чтобы укрыться на случай бури?

Речел покачала головой и указала на каменный навес перед отверстием внутри глыбы. Великолепно. Их фургон доверху набит провизией, специями, рулонами тканей, разными сладостями и в довершении ко всему – коробкой со шляпкой, но нет таких важных вещей, как палатка!

Муж и жена некоторое время вопросительно глядели друг на друга. Наконец Речел утвердительно произнесла:

– Вы еще не знаете, что такое «разбить лагерь».

– У нас в Англии достаточно гостиниц и постоялых дворов.

– Граф говорил, вы служили в армии и участвовали в маневрах?

– Я служил офицером, – сказал Генри, раздраженный тем, что все приходится объяснять. – У меня был денщик, который мне прислуживал.

Речел осмотрела вещи, разложенные на земле, затем бросила презрительный взгляд на Генри и сухим тоном произнесла:

– Вот топор, чтобы нарубить сучьев для костра. Вот лучина, чтобы разжечь огонь. – Она быстро нагнулась и подбросила круглый булыжник. – А это положите под голову вместо подушки. В фургоне есть запасные одеяла. – Речел бросила камень себе под ноги и указала рукой в сторону журчащего ручья: – Там ваша ванна.

Генри, глядя на жену, прищурился и сжал кулаки. Он глубоко дышал, пытаясь справиться со вспышкой ярости. Лунный свет пробивался сквозь деревья, коснулся лица Речел, и Генри заметил, что ее глаза горят не меньшей яростью.

Он тотчас вспомнил их первую ночь, когда он не сдержался и начал унижать ее. Генри остыл и опустил голову. Речел внимательно смотрела на мужа. Ей хотелось показать, что она тоже может быть грубой и злой. Речел не сомневалась, что очередной ссоры не избежать, но Генри только насмешливо кивнул:

– Я полагаю, мы квиты, миссис Эшфорд! Не будем воскрешать давно забытые эпизоды…

Ее глаза удивленно расширились, она глубоко вздохнула:

– Так вы помните?..

Генри пожал плечами. Сейчас, в лунном сиянии, тонкая хрупкая фигура жены очень напоминала Генри о той Речел, что стояла перед ним, освещенная пламенем камина, и снимала одежду, а он развлекался при виде ее смущения и робости…

Он подобрал топор и небрежно положил его на плечо.

– О, да, я помню… все.

Генри холодно посмотрел на ее лицо, затем на грудь, талию, бедра. Речел опустила глаза и пробормотала:

– Вам нужно успеть умыться, пока еда согреется.

Согреется? Генри достаточно долго прожил в штате, чтобы понимать, что это означает: теплые снаружи и холодные внутри мясо и бобы, холодный хлеб, в большинстве случаев черствый. Ему показалось, что желудок в знак протеста сжался, заранее отказываясь переваривать несвежую пищу. Речел вздохнула:

– Свежее мясо уже поздно готовить. Кивнув, Генри отправился искать подходящее дерево.

– Сзади вас есть одно сухое, – подсказала Речел.

Она достала нож и начала открывать банки с бобами. Генри с усмешкой помахал Речел рукой и отправился рубить сучья, которые ему казались достаточно сухими. По крайней мере, с разведением костра он бы справился. Раза два Генри видел, как это делал его денщик.

Краем глаза он следил за Речел, мысленно запоминая ее действия. Одно дело – позволять ухаживать за собой слуге, но совсем другое – попасть в зависимость от женщины. Тем более, от собственной жены, которая и без того уже почти держала его судьбу в своих руках.

Речел услышала, как неподалеку раздались громкие проклятия – Генри начал «принимать ванну». Она разглядела за деревьями высокую фигуру, освещенную лунным светом. Генри окунулся в глубокий ручей, даже не попробовав воду, которая оказалась холоднее, чем он предполагал. Вскоре до Речел донеслись звуки, напоминавшие животный рев, что свидетельствовало о борьбе с ледяной водой и получаемом удовольствии одновременно.

В чем-то Генри походил на всех мужчин, которых она встречала – полных самонадеянности и упрямства. Он бравировал, уверяя, что долгая дорога ему нипочем, что может долго голодать, что его одежда вполне подходит для путешествия. Но на самом деле Генри очень быстро уставал и терял терпение.

Раздался всплеск, и Речел поняла, что Генри вылез из воды. Она прищурилась, с трудом различая, чем он вытирается. Послышались новые вздохи и стоны. Полагая, что Генри уже надел нижнее белье, Речел налила кофе в две жестяные кружки и села у костра, ожидая мужа.

Она чуть не поперхнулась кофе, когда Генри показался из-за кустов. На нем ничего не было, кроме мягких тапочек на голых ногах и распахнутого халата, едва прикрывавшего тело. Он с глубоким вздохом сел на камень рядом с Речел и поднял брови, когда она подала ему кружку кофе.

– У нас есть сливки или сахар? – спросил он, отпив немного.

– Я могу открыть банку консервированного молока.

– Что угодно!

– Но если вы не станете этого есть, придется выбросить.

– Дайте хоть что-нибудь!

Пожалев Генри, Речел опустила руку в мешок и, что-то зачерпнув оттуда, вытащила.

– Что это? – спросил Генри.

– Сахар.

Речел поднесла сжатый кулак к кружке мужа и высыпала в нее горстку белого песка.

– Позволим себе некоторую роскошь, – пробормотал Генри, поеживаясь.

Халат его распахнулся еще больше. Речел боялась, что посмотрит на мужа и рассмеется. Она склонилась над котелком, кипящим на огне.

– Хотите немного бобов?

Генри почти одновременно пожал плечами и кивнул, взяв миску из рук Речел. Он так осторожно пережевывал бобы, что женщина не могла понять, нравится ему пища, или он испытывает к ней отвращение.

– Я добавила несколько морковок и питьевую соду, чтобы от бобов не…

Речел уставилась на свои колени. Когда-то она легко разговаривала о таких вещах с девушками матери, приходившими в дом помочь по хозяйству. Но Лидди утверждала, что обсуждать подобные темы в порядочном обществе не принято. Беседа должна быть утонченной и обязательно касаться возвышенных предметов. Вспоминая об этом, Речел подыскивала деликатное словечко, чтобы закончить фразу.