***

Она очень волновалась, сходя с поезда. Пожалуй, волнение она почувствовала еще тогда, когда впервые поняла, что должна непременно ехать. Ее не так пугало расставание с родителями, прощание с привычной жизнью, дорогим сердцу домом, переселение в далекий, незнакомый город. Больше всего ее пугало то, что этот город был ей не так уж незнаком. С меньшей тревогой она бы поехала на край света, в необжитые районы и неприступные края. Отчего?

Алешка считал, что ей просто страшно оказаться вдруг без маминой и папиной опеки. Она соглашалась. Алешка просил ее не бояться и говорил, что любит, что все сделает для ее счастья. Она успокаивалась от его объятий и ласк. Для нее не могло существовать причин отказаться от переезда. Глупо отговариваться тем, что в Алешкином городе живут ее недавние воспоминания, ее невозможная, напрасная любовь, которая с самого первого момента была обречена на несуществование, на бессмысленную жизнь и безнадежно неминуемый конец. Она боялась нечаянно вернуться в нее, пусть только памятью, жестокой, неуправляемой памятью.

Прошедшее вспоминалось удивительной сказкой, сбывшейся мечтой. Коварная память старательно отметала плохое и печальное и дразнила чудом, нереальной романтичностью и счастьем. Но ведь она счастлива и сейчас! Потому, что рядом были Алешка и, конечно, маленькая, такая родная и бесконечно любимая Сашенька. Так зачем же память порой возвращает ее туда, во времена пятилетней давности, совсем-совсем короткие и отчего совершенно незабываемые времена?

Прошел уже год со дня их приезда, и, слава богу, прошлое оставалось только воспоминаниями да редкими снами, а когда-то знакомый город открывался по-новому, словно она видела его впервые или вовсе ничего не помнила с того своего первого приезда.

Они жили с Алешкиной бабушкой, доброй и чрезвычайно живой старушкой, искренне полюбившей Аню, особенно с тех пор, как родилась Сашенька. Прабабушка души не чаяла в своей единственной правнучке и была безмерно благодарна жене внука за такой подарок ее старости. Ане тоже нравилась баба Сима, ее мудрые, проницательные глаза, мягкий нрав и неугасающая жизненная сила.

Чего же еще желать? О чем же еще мечтать? Все и так замечательно! Зачем же вспоминать давние невероятные дни, которые еще до того, как наступили, уже были безвозвратно прошедшими? Зачем вспоминать сон, он же настолько нереален? Зачем? Когда есть счастливая, славная жизнь, о которой всегда и мечталось.

Сашенька дремала в коляске, разморенная теплом и солнцем. Аня осторожно, боясь потревожить, уложила ее поудобней, поправила сумку. Тихо звякнули бутылочки с кефиром.

– Аня, ты? – услышала она вдруг вопросительно-удивленное и испугалась, в волнении подняла глаза.

Ну? Удастся вспомнить, кто перед ней?

Да. Она понимала, что помнит. Она не знала его имени, но в памяти мгновенно всплыло его прозвище. Зачем?

Она промолчала, по-прежнему глядя в лицо стоящего перед ней, а он подумал, что она не может вспомнить или…

– Я ошибся?

– Нет.

Наверное, напрасно она боится. Что значит эта встреча? Ничего. Теперь у нее есть Алешка и Сашенька, а остальное – всего лишь прошлое.

– Ты меня не узнаешь?

– Узнаю. Но немного странно называть тебя сейчас прозвищем. А имени я так и не…

– Глупости! – прервал он и улыбнулся давней широкой улыбкой. – Это твой? – он кивнул в сторону Сашеньки.

– Моя, – подтвердила Аня не без гордости и про себя назвала его так, как называла раньше – Чоня.

– Девочка? А как зовут? – ему было, действительно, интересно.

– Саша.

– Здóрово! – Чоня сиял искренне и радостно, ему было приятно встретить Аню, как старую знакомую.

– Отдохнуть приехала? – он не добавил «опять», и Аня благодарно улыбнулась ему.

– Нет. Я здесь живу. С мужем.

Чоня не стал удивляться и восклицать: «Надо же! Какое совпадение!» Он и словом не обмолвился о прошедшем. Просто когда-то они встречались. А когда? Почему? Разве в этом дело?

– И давно замужем?

– Уже два года.

– Я рад.

Чоня замолчал, ожидая ее вопроса, а она не решалась произнести даже самую безобидную фразу: «Как у тебя дела?», боясь, что его ответ укрепит ту тонкую, незримую нить, которая так долго и бесконечно тянется в прошлое.

Наверное, Чоня чувствовал, что не имеет права напоминать счастливой, спокойной замужней женщине о ее прежней случайной любви, что его присутствие – нежданный, нежелательный намек.

– Ну, ладно. Мне идти надо. Счастливо!

– Угу! Счастливо! – Аня отвернулась, чтобы не видеть удаляющегося Чоню и заспешила домой. Ей необходимо скорее увидеть Алешку, убедиться в его и своей нежности и любви.

2

Алешка принес Сашеньке игрушку – большую плюшевую собаку с черными пуговками глаз. Сашенька спала. Аня нетерпеливо вытащила собаку из пакета. Мягкий мех тепло защекотал ладони. Аня довольно улыбнулась, зажмурилась и прижала игрушку к груди.

Алешка ласково засмеялся.

– Ты сама – еще совсем ребенок. Маленькая, смешная девочка.

Он обнял ее, и Аня счастливо ткнулась в его плечо, ощутила знакомый, любимый запах, надежную силу и тепло.

***

Небо затянулось серой пеленой мрачных облаков, вот-вот уронит первые слезы дождь. Он уже давно сдерживает свой грустный плач, все хмурится, сдвигает густые, ватные брови. Словно робкая улыбка на мрачном лице, вырывается из плена облаков солнце, но скоро исчезает, уступает серому однообразию природной тоски.

Скорей бы уж прошел дождь, и разошлись тучи. Зябко. Только Сашеньке все равно. Она спит и немного хмурится во сне, как сегодняшнее небо.

Аня плотнее запахивает кофту. Надо идти домой, того и гляди заморосит. И Сашеньку пора кормить. Что-то она разоспалась.

Аня улыбается, глядя на дочку, разворачивает коляску, поднимает голову…

Что это?

Она отводит глаза, но не выдерживает и снова устремляет взгляд на знакомое лицо.

Зачем? Опять эти особенные глаза, от которых нельзя оторваться. Опять это невероятное ощущение, что она чувствует его мысли, его желания.

Только молчи! Пожалуйста, молчи! Молча отвернись и уйди, словно тебя никогда и не существовало. Я же знаю, ты понимаешь меня. Уходи и молчи. Если я не услышу твой голос, я, возможно, подумаю, что это был всего лишь сон, видение, бред. Я знаю, ты видишь, что я не забыла тебя. Но не пользуйся этим. Ведь это неправда. Это только минутная слабость. От неожиданности. От растерянности. На самом деле, я забыла, забыла все. И тебя.

Только молчи! О чем нам говорить? Я живу с мыслью, что никогда не увижу тебя, и, поверь, это радостная мысль. Правда, радостная. Мне хорошо без тебя! Так зачем ты пришел?

У него чуть искривились губы.

– Мы, кажется, виделись когда-то?

И та же дурацкая фраза, и тот же ласкающий, теплый голос, одинаково произносящий нежности и гадости. Словно ничего не изменилось.

Врешь! Все изменилось! Все!

– Когда-то. Может быть.

У нее получилось! Получилось спокойно и равнодушно.

– Тебе неприятно вспоминать?

– Мне не хочется вспоминать. Зачем? Зачем что-то вспоминать, когда мне хорошо и сейчас. – Аня торопливо воздвигла между ними прочную непробиваемую стену, укрылась за двумя надежными щитами. – У меня есть муж, есть дочь.

– Я в курсе.

– Друг рассказал?

– Да. И заметь, я сразу примчался.

– Зачем?

– Не знаю. Но ты, я вижу, не рада.

Он усмехнулся.

– Не рада, – подтвердила Аня. – Мне все равно.

– Все равно? – он дернул бровью, раньше она не замечала этого движения. – А что же тогда рычишь на меня?

– Богдан! – его имя вырвалось само, вопреки ее желанию, она сама удивилась, услышав его из своих уст.

– О! – обрадовался он. – Ты и имя мое еще помнишь!

– Господи! – устало вздохнула Аня. – Раньше ты не был таким занудой.

Его глаза довольно блеснули. Наконец-то разговор перестал быть безнадежно трагическим и неприязненным. Она сдалась и смирилась, она признала его.

Надо же, а она ни капельки не изменилась, хотя и настаивала упорно на новом своем положении жены и матери. Она осталась прежней доверчивой, дерзкой девчонкой, в которую он когда-то глупо, бессмысленно и совершенно непонятно для себя влюбился. Он ни с кем не чувствовал себя так хорошо, как когда-то с ней.

А вдруг, все еще можно вернуть? Она сказала: «Раньше… ты…» Значит, она помнит. «Раньше… ты…» Значит, она оставляет ему место и сейчас.

В настоящее время он был идеален, как никогда: он не пил, во всяком случае до такой степени, чтобы перестать контролировать себя, не курил, ну, разве совсем-совсем редко, и совершенно забыл о «колесах», но… Без всяких «но». У него имелось еще множество всяческих достоинств, за которые его любили и ненавидели. Он был твердо уверен, что каждый его знакомый может без труда объяснить: «Я люблю его за то…» или «Я ненавижу его за то…». И только одна девчонка когда-то свела его с ума необъяснимостью своих чувств.

Она же ничего не знала о нем, почти ничего. Возможно, он поразил ее своей красотой. Но вряд ли показался он ей привлекательным в их первую встречу да, наверное, и во вторую. Он и сам не мог сказать, почему помнит ее до сих пор, когда легко забывал неисчислимое количество других. Разве все происходило ни как обычно?

Лето, жгучее, разгоняющее кровь солнце, загорелые, стройные девушки, сводящие с ума гибкостью и неприступной обнаженностью своего тела, умные и глупые, очень красивые и не очень. А еще весна, осень, зима… Нет, не стоит о зиме. Взрослый, сильный мужчина, он до сих пор по-детски ненавидит снег. Его не поражает сверкающая хрупкая утонченность зимних узоров, он никак не может избавиться от далеких воспоминаний, временами неожиданно ощущая себя дрожащим от смертельного холода мальчишкой. А когда он думает о лете, он представляет только одну девчонку, одну из множества, с которой странным образом связаны мысли о счастье.