Эльвира Смелик - Безнадёжная любовь

Все нити, которые соединяли с привычным, обжитым миром, даже, казалось бы, самые крепкие, упорно и неспешно свиваемые годами, вдруг оборвались. И не только у нее. Как-то одновременно у всех троих, у матери и ее детей. Дом без мужа и отца неисправимо изменился и стал чужим, будто и не прожили в нем много лет. И знакомые вещи и люди напоминали только о печальном. Саше – о ее несбывшейся любви, о глупом, недостойном мальчишке, которому безответно щедро раздаривала себя. Никите … О, это невыносимо видеть, как с мерзкой ухмылкой какой-то гад, сидевший раньше тише воды, ниже травы, тычет пальцем в сторону обнимающего чужую девицу отца и гогочет, чувствуя сладость устроенной для него чужим предательством победы. «Ваш сын стал неуправляем. Не понимаю, что с ним произошло. Конечно, переходный возраст – это само по себе сложно. Но не до такой же степени! Он не в ладах со всем классом. Невероятно! Столько лет проучились вместе и, пожалуйста… Ни дня без конфликтов!»

Никита злой, хлопает дверями так, что посуда на полках звенит. А у Саши экзамены! Мало всего, так еще эта неприятность свалилась на ее голову! Правда, у Ники тоже экзамены, после девятого. Но он смотрит на людей таким зверем, что даже учителя не выдерживают и радостно выводят ему «тройки», вроде бы входя в его положение. Уход отца – такая моральная травма для ребенка! Саша сама бы поплакалась, да не любит. Что бы ни случилось, а жить-то дальше надо! У нее еще много всего впереди. Хотя вера во что-то радужное и светлое безнадежна подорвана. Ну и черт с ними, с этими мужиками! Все неприятности из-за них! А ей так нравилось, что его, как и ее отца, зовут Алешка. Вот дура!

Саша впивается глазами в строчки учебника, тщательно сосредоточивается.

Бум! То ли взрыв, то ли удар грома, то ли землетрясение. То ли метеорит врезался в Землю, то ли братец Ники выскочил из своей комнаты.

Жалко его. Пусть не очень-то складывались у него отношения с отцом, Никита почему-то тяжелее всех переживает его уход. Даже мама не так мучается.

Саша осторожно, чтобы случайно не столкнуться с разъяренным Никитой, отыскала на кухне маму.

– Мам, давай уедем отсюда. К бабуле. У нее теперь, все равно, квартира пустая. Давай уедем!

– Но это же отца квартира.

– Ты думаешь: он не пустит? Он даже обрадуется.

Кажется, маму поразили последние Сашины слова, насмешливые и слегка презрительные.

– Ты его осуждаешь?

Саша упрямо поджала губы.

– Я не представляла, что он сможет променять нас на какую-то…

– Саша! А что, если я уже давно не люблю его и не могу винить за то, что он ушел к той, которая его любит?

Саша задумалась на некоторое время.

Была бы она помладше, она бы обязательно спросила: «Как так не любит? Ведь раньше любила. Разве любовь – это не навсегда?» А теперь она сама знает, насколько коварна и непостоянна любовь. Даже самая восторженная и страстная, она, увы, жутко склонна к тому, чтобы заканчиваться по странным причинам без определенных сроков, когда через неделю, когда через год, когда почти через двадцать лет.

– Наверное, ты права, – Саша вздохнула. – И, если серьезно, то я сейчас, пожалуй, не так уж нуждаюсь в отце. Главное, ты рядом. Хотя я бы не возражала, если б он остался с нами. – Она помолчала некоторое время, решаясь. – Только мне очень трудно представить, что мои мама и папа не любят друг друга.

Аня отводит глаза. Давно не любят друг друга.

Наверное, сама она еще в далекие времена положила конец этой любви, медленный, но неумолимый конец. Она ни о чем не рассказала Алешке, бережно и упорно хранила свою тайну, ставшую еще более запретной и значительной после рождения Никиты, чем навсегда лишила их отношения честности, искренности и откровенности. Она любила Алешку, как отца своей дочери, но она никогда не забывала и другого, никому не известного отца своего сына. Одно существование Никиты служило вечным напоминанием о нем, она постоянно ощущала его присутствие, потому как ни в силах была не замечать знакомые глаза, черты лица, мягкие волосы и, конечно, голос, удивительный, теплый голос, делавший невероятно реальными давние призраки памяти. И это тоже стало началом конца. Видя рядом Алешку, она могла думать о другом, пусть без прежней любви и страсти, постоянно, незаметно для себя изменяя мужу, в молчании, нежно и трепетно заботясь о чужом ребенке.

Она привыкла к постоянному присутствию Алешки, он стал необходим ей. Особенно остро она почувствовала это сейчас, когда потеряла его. Пусть они уже не любили, они не были равнодушны друг к другу, они породнились, сблизились, дополнились, и даже когда однажды поняли, что в своей терпеливой привычности зашли в тупик, им оказалось трудно и больно отрываться друг от друга. Алешку тут спасла новая любовь. А ее?

– Мам, давай уедем отсюда.

– Уедем.

Отчего же не уехать, если с этим местом больше ничего не связывает? Кругом жалкие развалины, подточенные червями неискренних лет, и нет сил и желания их восстанавливать. Бросить! Все бросить! И пусть ее встречает город, в котором когда-то и возник смерч, разрушивший ее дом. Теперь она не боится в него ехать. Она знает: у нее уже не дрогнет сердце, когда она сойдет с поезда и ступит на его землю.

Алешка, действительно, не возражал.

– Конечно. Переезжайте. Это же и твой дом. Баба Сима так любила тебя. Она была бы рада.

Он забывал про многозначительность и многоплановость ситуаций, невольно придавая словам странный смысл.

– Переезжайте. Мне кажется, тебя всегда привлекал этот город.

– Привлекал? – Аня растерялась, опять, непроизвольно, он играл значимостью слов.

– Да. Ты как-то по-особенному собиралась, когда мы ездили туда с детьми.

Она постаралась беззаботно улыбнуться и пожала плечами, якобы удивленно и снисходительно. А Алешка внезапно переменился в лице, захваченный новой идеей.

– Ты хочешь увезти их от меня?

– Нет. Что ты! Они сами решили. Я даже не думала об этом. Саша предложила.

– Сашка? – он не ожидал такого поворота: его любимица дочка захотела уехать подальше от отца? – Почему? Она считает меня виноватым?

Аня не стала прямо отвечать на его вопрос.

– Дело не только в тебе. Ты же понимаешь – неудавшаяся любовь. Наверное, она пытается начать жизнь сначала, с самого нуля.

– И ты? Ты тоже? – догадался Алешка. – Ты осуждаешь меня?

– Ты же прекрасно знаешь: я не против нашего развода.

Кажется, он ожидал другого ответа. Даже сейчас, сам себя оправдывающий равнодушием своей бывшей жены, он надеялся, что она все еще нуждается в нем, все еще страдает без него, все еще любит.

Смешные мужчины! Им кажется, все всегда их любят. Они своенравно отказываются верить своим глазам, своим ушам, своему разуму. Они верят только своему самолюбию и своим желаниям и необыкновенно удивляются, когда кто-то не разделяет их.

Да, она тяжело переносит внезапные, резкие перемены, ей трудно отрываться от привычной, уютной жизни. Но, боже мой, Алешка, ее страшит понятие брошенная женщина не потому, что ее бросил именно ты, она была согласна на это, а потому, что так горько и больно для женщины быть брошенной.

Она опять приезжала в этот город летом, возможно, уже навсегда. Но сегодня она совершенно не думала о том, о ком вспоминала обычно в первую очередь, проходя по его улицам. Новые, важные заботы охватили ее. Нужно побеспокоиться о вещах, о пустой, одинокой квартире, о новой школе для Никиты, о перспективах Сашиного будущего. Да мало ли еще о чем?

Толкаясь и громыхая сумками и чемоданами, они втроем возбужденно ввалились в теперешнюю их квартиру и вдруг застыли, ощутив торжественность и тревогу момента, открывающего для них новую, еще незнакомую жизнь.

– Да-а! – протянула Саша и пальцем вывела свое имя на запыленной поверхности зеркала.

Никита не удержался и пририсовал жирный, кривой плюс.

– Детский сад, младшая группа! – фыркнула Сашка.

Тогда Никита невозмутимо пожал плечами, стер кулаком неодобренный знак и крупно приписал «дура».

Саша опять фыркнула, но махнула рукой, снисходительно относясь к умственным способностям братца, и толкнула одну из дверей.

– Это моя комната!

Она скромно выбрала не самую большую. Но и не самую маленькую! Как раз ту, в которой когда-то жили Аня с Алешкой.

– А твоя, Ники?

Никита с достоинством прошел в самую малюсенькую, уронил на кровать свой рюкзачок. Они с сестрой всегда размещался здесь, когда приезжали на каникулы. Эта комната задолго то того, как Саша, словно ребенок, бросилась занимать места, уже была его, давно добросовестно сохраняя специально оставленные, принадлежащие ему вещи. Например, очки для подводного плавания, которые сиротливо лежали на столе, совсем побелевшие от пыли.

Саша погладила выцветшие обои.

– Ремонт надо делать.

Все здесь было знакомо, особенно для Никиты и Саши, почти каждый год проводивших в гостях у бабы Симы жаркие летние деньки. И какие бы новые обои они не наклеили, в какой бы цвет не перекрасили пол, квартира по-прежнему оставалась родной, известной, бабушкиной. Прибираясь или делая ремонт, они нередко выуживали на свет старые вещи, ярко напоминавшие о доброй бабе Симе, и затихали на минутку, украдкой вздыхая. А Никита, по давней привычке, пил чай из огромной зеленой кружки, когда-то ревностно оберегаемой только для него заботливой прабабушкой.

Но не только квартира связывала их с этим городом: приобретенные за каникулы друзья, ребята из соседних домов и даже далекая подростковая Сашина симпатия.

Однажды, отмывая помутневшее окно, она наполовину высунулась наружу, опрокинулась вниз, пугая Аню.

– Сашка! Что за шутки?

– Мам! – Саша, по-прежнему перевесившись через подоконник, хватала пальцами воздух, надеясь нащупать Анину руку и тоже притянуть ее к окну. – Ты только погляди! Мам! Это же Валерка! Ты помнишь? Вот это да!