Алекса Гранд - Безумие на двоих

– На арену?

– Да нет, наверное.

Беззаботно отвечаю товарищу и мысленно уже растягиваюсь на удобном стареньком диване, разворачиваю купленный в Маке рядом с домом гамбургер и включаю американский сериал про ироничного патологоанатома. И я практически ощущаю на языке вкус фирменного шашлычного соуса и запиваю его ледяной колой, когда Крестовский с неповторимой иронией небрежно бросает.

– А если я скажу, что там будет Саша?

– На арену.

Не видя смысла изображать что-то перед Крестом, я жестко чеканю и приклеиваюсь носом к стеклу. Держу в себе набирающий обороты вихрь и впечатываюсь лопатками в кресло от того, что машина с буксом трогается с места.

Дома проносятся мимо, сливаясь в неясное пятно, сигналы светофора так же расплываются, полицейские патрули не пугают, хоть Игнат и несколько раз превышает допустимую скорость и в последнюю секунду закрывает шашку, обставив менее ловкого водителя.

Только меня больше эти фортели не цепляют. Цепляет знакомая хрупкая фигурка в безразмерной ярко-красной толстовке почти до колен, опирающаяся локтями на капот лимонного цвета Ауди ТТ.

При виде Бариновой, полузабытая атмосфера гонок снова начинает играть пестрыми красками, запах паленой резины толкается в ноздри, азарт, подобно закиси азота, впрыскивается в кровь. Заставляя широко расправлять плечи и высоко вздергивать подбородок, засовывая руки в карманы.

– Мот! Сколько лет, сколько зим!

– С возвращением, брат!

– Неужто сам Зимин почтил нашу скромную тусу своим присутствием?

Шквал из вопросов и пропитанных неподдельным интересом восклицаний оглушает и едва не сносит с ног, стоит нам с Крестовским появиться в поле всеобщего зрения. Приятели из прежней жизни и новые персонажи напирают, стремясь отметиться рядом с нашей Тойотой, и это, конечно, устраивает далеко не всех.

– Ну, здравствуй, Матвей. Прокатимся?

Оттеснив щуплого светловолосого парня в синей ветровке и укороченных штанах, к нам протискивается Латыпов, указывая на два байка, припаркованных в стороне. Мерит нас с Крестом немигающим оценивающим взглядом и едко ухмыляется, стоит мне произнести свое громкое.

– Нет.

– Ну же, давай! Ты и я! Че, сдрейфил?

– В отличие от тебя, Илюх, мне не надо ничего никому доказывать.

Сцепив пальцы в замок, я невозмутимо сообщаю баскетболисту, отмечая, как быстро улыбка исчезает с его лица и ползут к переносице брови. Слушаю мужской гогот, перемешанный с мелодичным женским смехом, и не ожидаю врезающейся в солнечное сплетение подачи.

– Тогда Саша со мной прокатится.

Саша

Спрятав озябшие руки в карманы толстовки, я полирую локтями гладкий холодный металл принадлежащей Латыпову новенькой Ауди и вся подбираюсь, стоит знакомой ярко-оранжевой Тойоте вырулить из-за поворота. Не могу справиться с поднимающимся из самих глубин души штормом, совершенно не контролирую инстинкты и ощущаю себя глупой пятнадцатилетней фанаткой какой-нибудь знаменитой рок-группы, растекающейся растаявшим мороженым при виде своего кумира.

По крайней мере, именно так я реагирую на появление Матвея, выпрыгивающего из тачки и вальяжно расправляющего плечи, как будто он хозяин жизни, вершитель судеб и владелец стадиона, где мы все находимся.

Закусив губу, я по-хорошему завидую сводному брату. У меня так и не получилось пробиться в местную элиту, так что сейчас я довольствуюсь скромной ролью симпатичного приложения к пользующемуся популярностью баскетболисту. И это чрезвычайно бесит.

– В отличие от тебя… никому доказывать…

Порыв ветра доносит до меня произнесенные непоколебимым тоном осколки фраз, и я невольно любуюсь Зиминым. Его растрепанными волосами, в которые до дрожи в коленях хочется запустить свои пальцы. Расстегнутой курткой и черной футболкой, облегающей мускулистое тренированное тело. Лихорадочным блеском родных темно-карих глаз.

А уже в следующую секунду я окунаюсь в пучину всепоглощающей ядовитой ревности, методично поражающей все органы и отключающей к чертям разум. Исподлобья слежу за Шаровой, которая возникает из ниоткуда и нагло жмется к Матвею, и вполне отчетливо представляю, как отдираю ее от парня и вожу накрашенным лицом по асфальту. До тех пор, пока Настя не взвоет и не свалит в закат. Да.

– Тогда Саша со мной прокатится.

Пропитанное неуместной, необъяснимой уверенностью предложение кажется если не вызовом, то отличным способом заполучить внимание Мота. Так что в это мгновение, я не думаю о том, что езда на байке с Латыповым небезопасна, может закончиться страшной аварией и привести нас с ним на больничную койку в реабилитационный центр.

Я лишь угрюмо ухмыляюсь, решительно отталкиваюсь ладонями от капота и делаю несколько шагов навстречу светящемуся, словно новогодняя гирлянда, Илье. Разглаживаю ткань безнадежно помятой толстовки и наспех собираю волосы в высокий хвост, чтобы не мешали.

– Погоняем, Сашуль?

– Ага.

Проследив направление кивка Латыпова, я смело шлепаю в сторону поставленного на подножку мотоцикла и старательно притворяюсь, что не ощущаю раскаленного пламени, спускающегося от шеи к пояснице. Позволив баскетболисту меня придержать, грациозно забираюсь на байк и принимаю у него из рук шлем.

– Саша, не смей!

Раскатистый то ли рев, то ли рык, раздающийся из толпы, ненадолго меня отрезвляет. Вынуждает мешкаться, вертя в пальцах балаклаву, и лихорадочно сглатывать, проталкивая в желудок волнение вместе с сомнениями. Но желание доказать Матвею, что он больше не имеет надо мной неоспоримой власти, пересиливает.

– У тебя забыла спросить! Поехали, Илья.

– Баринова, твою мать!

Пробирающий до самого нутра окрик врезается мне в висок ровно в ту секунду, когда я собираюсь натянуть на голову балаклаву и продемонстрировать сводному брату красноречивую фигуру из среднего пальца. А уже в следующую секунду я не чувствую твердой поверхности под собой, потому что Зимин резким движением сдергивает меня с мотоцикла и заставляет уронить на землю шлем, испуганно ойкнув и вцепившись в края его потертой куртки.

– Еще раз предложишь Саше покататься, костей с асфальта не соберешь.

С убийственным хладнокровием предупреждает приклеившегося к полу Латыпова Матвей и, взвалив меня на плечо, тащит к Марковнику Крестовского, как самый настоящий неандерталец. Упрямо игнорируя мои возмущенные визги и град ударов, осыпающих его мощную спину.

– Заткнись, Саша.

Процедив сквозь зубы, Мот с легкостью швыряет меня на заднее сидение, как будто мое тело ничего не весит, и с дребезжанием захлопывает дверь, карябая ржавым гвоздем по моим больным расшатанным нервам.

Огибает тачку, выхватывая у Крестовского ключи, и садится за руль, разбивая царящую в салоне тишину тяжелым шумным дыханием.

– Не слишком ли много ты на себя берешь, а, Матвей?!

– Скажи спасибо, что не в багажнике едешь!

Зимин глушит мой крик своим и, вопреки бушующей в его венах ярости, плавно трогается с места, до побелевших костяшек впиваясь пальцами в оплетку.

Затыкаемся. Сопим дергано. Мысленно друг друга препарируем.

А по салону молниеносно растекается невидимая горючая смесь, как будто нас с Матвеем с макушки до пят коктейлем Молотова облили. Кажется, чиркни спичкой, и взлетим вместе с чужой Тойотой на воздух. Сгорим заживо и всю Москву вместе с собой подожжем.

– Включи, пожалуйста, радио.

Я беспокойно бросаю в напряженную спину сводного брата, потому что молчание становится невыносимым и беспощадным катком давит на уши. Усиленно растираю предплечья, прогоняя нервную дрожь, избавляюсь от кроссовок и подтаскиваю колени к груди, включая режим максимального энергосбережения.

– Ну, надо же так было влюбиться в эту дуру. Сколько б не уходил, не говорил: «Найду другую». Сколько б не уходил, все равно с**а ревную. Ревную тебя.*

Спустя десять ударов моего сердца, глубокий вибрирующий голос вперемешку с гитарным перебоем заполняет наэлектризованное пространство, снижая достигший предела накал. Рисует на губах Зимина снисходительную ухмылку, отражающуюся в зеркале заднего вида, и заставляет негромко подпевать бывшему еще вчера неизвестным молоденькому рэперу из Кирова.

– И обязательно ночью в тебе утону, ведь от твоих касаний я иду ко дну, – втянувшись, Матвей заканчивает куплет вместе со мной и притворно равнодушно выдает то, что я меньше всего ожидаю от него услышать. – Ты ненавидишь плавать, но все равно ходишь в бассейн по понедельникам и четвергам. Ты не любишь азартные игры, но на втором курсе прыгала с пирса голышом, потому что не захотела отвечать на вопрос о наших отношениях в «Правде или действии». На третьем курсе ты послала Воропаева, когда он решил к тебе подкатить, и расписала его тачку несмываемой краской. Ленька, кстати, об этом до сих пор не в курсах.

Отправив меня в нокаут, Мот берет непродолжительную паузу и больше не улыбается. Концентрируется на дороге, перестраиваясь в крайний правый ряд, и длинно вдыхает, чтобы продолжить повергший меня в ступор монолог.

– За все время обучения ты лишь однажды обратилась к моему бате за помощью и очень об этом пожалела, когда уволили Ингу Аркадьевну. Ты размазала по лицу Шаровой кусок шоколадного торта за то, что она назвала тебя «лимитой» и «подстилкой». А еще ты целых пять часов просидела под дверьми маминой палаты, пока ей делали операцию, и, конечно же, не сказала об этом родителям.

Ежусь.

Калейдоскоп фактов, бесстрастно озвученных сводным братом, атакует сознание и за несчастных пару минут перекраивает реальность. Вносит весомые корректировки, и, если не оправдывает Матвея в полной мере, то вынуждает переоценить некоторые вещи.