за то, что Джею удалось очернить ту драгоценность, которую я полюбила всем

сердцем.

Опершись руками о гладкую поверхность коричневого дамского стола по

обе стороны от меня, Джей продолжает прожигать взглядом мое лицо в

отражении.

- Никогда, − шепчет угрожающе у моего уха, − никогда больше не смей грубить

моей матери.

Вскинув одну руку к моей голове, мерзкий диктатор заставляет меня

вздрогнуть. Я промаргиваюсь, а он заводит мне за ухо очень осторожно прядь

длинных волос.

- Поняла? – таким же тихим голосом.

Как будто только что не пытался меня убить. У нас с ним случались разные

ситуации, но подобной жесткости я у Джея еще не наблюдала…

Вчера утром я перекинулась со свекровью парой фраз, та была очень

недовольна, что последнее слово осталось за мной. Но я не дерзила ей ни разу. И, как всегда, эта змея пожаловалась своему сыну. Она, вероятно, преувеличила

уровень той перепалки, которая между нами произошла.

Я не обижала ее. Мать Джея всей душой ненавидит меня. Я лишь и могу, что вспоминать наш вчерашний со свекровью разговор, пока понемногу прихожу

в себя. Горло все еще болит. А такое близкое присутствие мужа пугает. Слезы

скатываются по щекам, я не сумела их сдержать. Контролировать эмоции сложно, но я пытаюсь. То, что не разрыдалась – подвиг.

- Джей, − через хрипоту раздается незнакомый голос – мой, как ни странно, − я

не… Он становится опять животным так же внезапно, как стал обманчиво

нежным минутой раньше.

- Поняла? – грубо тянет за волосы.

Я морщусь от боли, закрываю плотно веки, позволяя соленой воде каплями

катиться по моим скулам и подбородку вниз. Киваю. Ненавижу себя, но киваю.

Удовлетворившись моим молчаливым ответом, Джей гладит меня по

голове, как послушного ребенка, целует в висок, не спуская глаз с моих. А потом

говорит по-прежнему умиротворенно:

- Надень это. Хорошо?

Вытаскивает что-то из выдвижного верхнего ящика и уходит, не

дождавшись моего согласия. Но ведь оно ему и не нужно. Я смотрю на ожерелье, которое он выложил на столик – это брачные бусы из черного, золотистого бисера

и алмазного кулона.

Двери с грохотом закрываются за Джеем. Громкий звук принуждает меня

буквально вскочить на месте. И теперь, когда человек, которого я презираю, ушел, я рыдаю. Поначалу тихо, а после… После я больше не могу обуздывать в себе

ущемленную, разбитую, расколотую на части девочку. Перед глазами встают

образы других несчастных девушек, которых так же предали их семьи, передав

нелюбимым мужьям. И от этих картинок, всплывающих в сознании, хочется

плакать сильнее. Боль, сводящая с ума, безустанно напоминающая о себе, во мне

зародилась не так давно. Однако из-за нее я сама не своя. Боюсь каждого шороха, шепота, косого взгляда.

Что Джей сделал со мной?..

Что он со мной сделал?..

****

{Дейл}

Администратор «Лилы» с самого утра донимает и меня, и Алистера.

Сообщения на почту отеля о новых предложениях инвестирования в наш бизнес

все поступают и поступают. И хоть я этим весьма доволен, штат уважаемой

гостиницы слишком назойлив. Особенно это ярко выражается в тот момент, когда

я бегу за Алистером, выходя из кабины лифта, а за мной следует раскатисто

говорящий со мной менеджер. Точнее, пытающийся со мной заговорить. Но не

следует забывать, где я нахожусь – в Индии. Пылкость, порывистость и

энергичная жестикуляция – вполне нормальные способы общения в этой стране.

Удивительно, что прожив немало лет в не менее экспансивной Италии, я к этому

не привык.

Я догоняю Алистера уже снаружи. Он кладет трубку, а по обрывкам фраз я

понял, что Шеридан отдавал распоряжения личному водителю. И, очевидно, машина вот-вот подъедет ко входу отеля. Пока персонал встречает новых гостей, мы с Алистером отходим в сторону. Хотя он это делает без всякого желания, только под моим напором.

- Чего ты хочешь, Дейл? Мы уже все обсудили, − важно говорит напарник, нахмурившись и засунув руки в карманы брюк; полы его светло-серого пиджака

приподнимаются над поясом.

Ему удалось восстановиться за полдня, хотя ночью – я знаю – этот придурок

много выпил. Сейчас Алистер свежее, чем воздух в горах. Не сразу ответив, я

зачем-то опускаю глаза вниз, зачем-то оглядываю декоративный камень под

нашими ногами. Я понимаю, что собираюсь просить его о невозможном, именно

поэтому каждое слово дается мне с трудом. Но сложнее всего – начать.

- Ты не можешь так поступить со мной, − произношу не своим голосом.

- Как – так?

- Дай мне хотя бы возможность все исправить для нас с ней. – Отвожу руку назад и

тычу пальцем в многопудовые двери в двух шагах от нас. – Ты слышал, что целый

день нам сегодня твердят? Нам присылают письма! – восклицаю громче, чем бы

стоило. – С нами хотят сотрудничать!

Алистер не выдерживает. Осмотрев людей позади меня, он подступает и

хватает меня за воротник. Он заявляет о том, что я понимаю и сам, но думать об

этом, а − тем более – верить в это, не хочу.

- Ты – полный кретин, Дейл, если не осознаешь, что никто не будет с нами вести

дела, когда, − Шеридан понижает голос до едва уловимого шепота, − Нил Уардас

– местный, бл**ь, король – повернется к нам спиной. Ты хочешь испортить нам

репутацию?

Я молчу, и тогда он рявкает:

- Отвечай! Хочешь?

Отбросив от себя клешни Алистера, отодвигаюсь от него на шаг. Я

запутался, не знаю, какой дорогой пойти. Но я уверен в том, какой итог мне

нужен. Я лишь хочу, чтобы Майя была счастлива. Со мной. Без сомнения, не

следовало допускать ее свадьбу. Я должен был рвать и метать, но выстаивать ее

право на свободу выбора, так как сама Майя не могла сделать этого. Раньше я не

до конца это понимал. Зато теперь готов бороться. Чего мне это будет стоить?

Положения? Доброго имени? Я готов слиться с проекта, я готов отдать свое место

другому. Мне все это не нужно. Я хочу только одного – ее.

- Не встречайся с ним, − невзирая на озлобленность и желчь в голосе, прошу я у

Алистера искренне. – Дай мне два дня, я придумаю что-нибудь, поговорю с

Лукасом. Он даст тебе другого партнера, и я останусь за бортом.

Алистер с недоверием глядит на меня, ошарашенно усмехается.

- Ты вот… − Он выставляет в моем направлении ладонь. – Ты серьезно?

- Абсолютно, − без единого колебания.

- Дейл, она не девочка из простой семьи. Если ты отобьешь Майю у мужа, об этом

обязательно заговорит пресса. В таком случае, останешься ты моим партнером

или нет, вообще не имеет никакого значения, − отрицает Шеридан и рассекает

рукой воздух.

Мой гнев вылезает наружу. И черт его знает, как его укрощать!

- Я соображаю, Алистер! Я обо всем этом имею представление, и я не дурак! Но

что мне делать? Что?

[Bentley] тормозит около Шеридана. Обходительный шофер выходит из

авто и, обойдя его сзади, открывает для своего временного начальника дверь.

Ирландец садится в салон, дверь закрывается, а оконное стекло плавно ползет

вниз. Внимательно смотря мне в глаза, Алистер дает единственный совет, на

который способен его очерствелый разум:

- Забудь ее, Мёрфи. Поверь, никакая любовь не стоит того, чтобы ради нее

проигрывать самому себе.


_____________

*1* − Чокер – это короткое ожерелье, которое плотно прилегает к шее, оснащено

регуляторами размера.

8

ГЛАВА

{Дейл}

Сперва мне казалось, что непрекращающийся настойчивый стук – часть

моего сна, но потом я понял, что в дверь номера кто-то ломится. Отрывать голову

от подушки так тяжело! Такое ощущение, будто все мое тело налилось свинцом.

Но каким-то образом я поднимаюсь с постели. На пути к выходу из спальни я не

только ударился ногой о тумбу, но и обнаружил, что завалился ночью спать в

джинсах. Черт… Чувствую себя, как выжатый до самой последней капли лимон.

Безостановочно кулаком бить в дверь может только полный кретин! Это, блин, Алистер… Кто же еще? Ненавижу придурка! Порой мне хочется его

придушить, лишь бы он от меня отвязался!

Взявшись за ручку, я еще какое-то время безрезультатно верчу ее в руке. Все

никак не получается открыть дверь, поскольку – как я в последствии понимаю – я

толкаю ее от себя, а не наоборот – как следует. В конце концов, все же у меня

получается отворить незваному гостю, в то же самое время, я протираю глаза и

жутко щурюсь. Постепенно фигура, стоящая в проеме, перестает расплываться, а в

ней я узнаю… лучшего друга!..

Что?

Маркус Ферраро, оперевшись о дверной косяк, скрестил руки на груди. Я, наконец-то, прозрел, могу видеть, насколько серьезно его лицо. Но стоит ему

вздохнуть, опустить ладони и выпрямить плечи, как вся эта напускная

глубокомысленность рассеивается. Говнюк Марк намеренно толкает меня, не

поздоровавшись, и проходит внутрь. Я фыркаю в ответ на его «дружелюбность».