принимаются орать громче и интенсивнее. Я не сразу понял, что в другой

движущейся навстречу колонне символом выступает один из образов индийских

богов. У него множество рук, странная прическа, ярко накрашенные глаза и губы, слишком много румян на щеках. Причем, вполне ясно, что это – мужчина. Я

осматриваюсь, поворачиваюсь в разные стороны, хоть сделать это нелегко. Все

стало еще более сумасшедшим, мне нужно отсюда выбраться. Целая орава

индийцев сплотилась вокруг меня, ускользнуть из нее практически не является

возможным. К счастью, какой-то старик в традиционной одежде и с чалмой на

голове хватает меня под локоть. Он кричит на тех, кто заграждает ему путь, хотя и

не требуется – люди сами расступаются перед ним. Когда мы оказываемся вне

радующейся толпы, у меня появляется шанс его разглядеть: густая седая борода, маленькое хрупкое тело, смуглая-смуглая кожа; на моем спасителе надета желтая

рубаха и длинная белая простыня, обернутая вокруг бедер, представляющая собой

что-то вроде широких штанов.

Приложив сложенные ладони к груди, я благодарю его. И тут в мою

затуманенную голову приходит мысль, что мотель, в котором мы с Майей были, расположен напротив метро… Она поехала на метро! Знаю, скорее всего, ее уже

нет в подземке, но я суматошно прошу старика указать мне, где я сейчас, и как

пройти к метрополитену около рынка Далли Хаат. Он не знает английского, но я

показываю ему жестами. И в итоге мы, к большому счастью, понимаем друг друга, старик с радостью помогает мне и кивает ладонью прямо, составляя для меня

маршрут. Жаль, что у меня больше не осталось денег, чтобы отблагодарить его.

Но, прежде чем уйти, я снимаю с запястья дорогие часы и отдаю их ему. Старик

широко улыбается мне беззубым ртом, но качает отрицательно головой и машет

руками, как бы говоря, что не возьмет. Я раскрываю его ладонь, кладу туда часы, еще раз говорю «спасибо» и убегаю. Бегу долго, быстро, как лань. Только бы

догнать ее.

Мою Майю.

Дыхание сбивается только, когда оказываюсь у лестницы, ведущей в

подземный переход. Сердце вот-вот вырвется из груди, но позиций я не сдаю. Я не

могу все бросить, я обязан верить в нас за нас двоих. Она снова сбежала, а я ведь

так просил. Я… Разве для нее не было очевидным, как я умолял? Глазами, взглядом, голосом. Всем своим естеством.

Оплатив в терминале билет на поездку, я прохожу через турникет, срываюсь

к эскалатору, спускаюсь рывком вниз по двигающимся ступеням. На перроне я

хожу взад и вперед, желая увидеть знакомое лицо. Рассудок кричит мне, что все

это бред: если Майя и спустилась сюда, то поезд давно уже ее увез.

От меня.

Ее нигде нет. Я так надеялся встретить ее на станции, пытался высмотреть

черты ее бесподобного лица в каждой индийской девушке. Искал хоть намек на

одежду, в которой она сегодня. Но голос разума, будь он неладен, восторжествовал. Я возвратился наверх, вышел обратно через турникеты и, глядя

себе под ноги побрел к выходу в город с унылой физиономией – в последнем

уверен.Кто-то коснулся моего плеча, и тогда я резко развернулся. На долю секунды

надежда снова проснулась, но, увы, рядом оказалась немолодая женщина.

Поправив очки на носу в невидимой оправе, она говорит мне:

- Сэр, извините, но я не смогла пройти мимо. – Она указывает на мое предплечье.

– У вас идет кровь.

Я опускаю взгляд вниз. И правда, место выше локтя кровоточит, белоснежная рубашка в этой области окрасилась в красно-алый цвет. А теперь я

еще и осознал, что оставил пиджак в номере отеля. Х*ен с ним…

- Все в порядке, – говорю, глядя не на лицо собеседницы с бинди на лбу, а на то, как она сжимает ремень своей вместительной темно-коричневой сумки.

Я отвожу от нее глаза и продолжаю неспешными шагами двигаться вперед.

Эта женщина просто не представляет, в каком состоянии мое сердце.

Она бы точно ужаснулась.

11

ГЛАВА

{Дейл}

Алкоголь, которого я выпил вчера немало, дает знать о себе каждую минуту.

Я уверен, что выгляжу весьма паршиво, но это сейчас отнюдь не главное. Голова

раскалывается, так что я рад, что не за рулем. Алистер воспользовался машиной, которую мы арендовали, раньше меня. Он забрал и водителя, поэтому отель

предложил мне альтернативный вариант.

Я прохожусь по волосам руками – снова и снова, снова и снова. Конца этому

нет. Сжимаю и разжимаю пальцы. Мне нужно прийти в себя. Все не так уж плохо.

Лучше, чем могло бы быть. Он не убил ее. Он ее покалечил, но не убил.

Животное.

Ублюдок.

Выродок.

От нетерпения и скопившейся злости прошу у водителя с особой резкостью:

- Вы можете ехать быстрее?!

- Впереди… – начинает говорить он, но я прерываю его: взмахиваю раздраженно

рукой и рявкаю:

- Что? Снова перегородила путь уставшая корова? Или стадо баранов?!

Таксист, держащий обе ладони на руле старой, потрепанной машины, тяжело вздыхает. Не следовало все-таки мне говорить с ним так грубо. Он

пожилой, и я чувствую стыд. Однако не спешу извиняться.

- Нет, господин, – отвечает он менее охотливо. – Класс маленьких учеников во

главе с учительницей переходят дорогу.

Чтобы не показаться еще б л

о́ ьшим придурком, приходится сцепить зубы.

- Почему же так долго?

- Их много, – седовласый индиец пожимает хрупкими плечами.

Из коротких рукавов рубашки, потерявшей цвет, выглядывают худые-худые

руки. На миг забыв о своей проблеме, я задумываюсь о том, как давно этот

человек плотно обедал в последний раз? А его семья? Не знаю, что такое во мне

просыпается, но когда, наконец, водитель тормозит свой желтый автомобиль у

клиники доктора Капура, я достаю из бумажника в несколько раз больше денег, чем должен ему за поездку. Отдав их индийцу, я выхожу из машины. Он, как и

предполагалась, окликает меня. Склонившись у окна пассажирского сиденья, я

искренне прошу прощения за свое поведение. Заглядываю в темные глаза

старика. Кожа у него, впрочем, лишь немного светлее, чем эти насыщенно-

каштановые глаза, наполненные мудростью. Он хочет отдать мне лишние, на его

взгляд, купюры, но я качаю головой и выпрямляюсь. Прежде чем вступить на

каменную дорожку и стремительно направиться к центральному входу больницы, я машу таксисту рукой в знак прощания.

Наш гид Каран когда-то сказал мне, что в Индии, если болеет родственник, делают пожертвования бедным – якобы это способствует выздоровлению

человека. Перед тем, как ехать сюда, я снял деньги с карточки. Времени готовить

и раздавать еду у меня нет. Но я не был уверен, что гнев, овладевший мной, не

станет помехой для добрых дел. Порой я бываю дерзок и не контролирую себя.

Знаю, что это никак не повлияло на нынешнее положение Майи. Но если и есть

там кто-то наверху, хочу, чтобы он знал: я всей душой желаю, чтобы с Майей все

было хорошо. Господи, я просто не переживу… Не стоило уходить в ванную. Да, я

чувствую свою вину! Я виню себя. Мне было необходимо хоть как-то помочь Майе, пусть я и считаю это глубоким предрассудком. Мир, в котором она живет, слишком далек от моего сознания. И все же я готов совершить что угодно – что

угодно! – лишь бы она хорошо себя чувствовала, и не было никаких осложнений.

Медицинский работник у стойки регистрации подсказал, что

травматологическое отделение находится на четвертом этаже. Я бегу к лифту так

быстро, что чуть не поскальзываюсь. Инцидент с водителем – единственные

несколько минут за сегодня, когда я медлил. Мне сложно даже дождаться, когда

широкая кабина остановится. Если бы кто-то спросил, сколько приблизительно

человек едут со мной, во что они одеты, женщины это или мужчины – я бы не

ответил. Я не вижу ничего, не замечаю ничего. Точно слепой, двигаться которому

помогает трость – в моем случае, цель.

Когда створки, наконец, разошлись, я стремглав выбежал из лифта.

Длинный коридор… И, только свернув, вижу скопление народа. Среди

незнакомцев я замечаю Алистера и своих лучший друзей. Они видят меня, прекращают разговоры, поворачиваются в мою сторону. Я не сбавляю темпа, широкими шагами уничтожаю немалое расстояние между нами. У меня

накопились вопросы, и мне хочется обо всем спросить. Парням известно, каким

несдержанным иногда я могу быть, поэтому, прежде чем я открою рот, Лукас

говорит первым.

Блэнкеншип выставляет руку перед собой, обращаясь ко мне:

- Пожалуйста, будь спокоен. Мы и сами узнали обо всем, потому что в то время

проводили переговоры с Нилом.

Я сжимаю ладони в кулаки. Снова. Ничего не могу поделать с собой.

- Ее мужа уже арестовали. Он не сознавался, – говорит, облизнув губы, Шеридан,

– но служанка Майи выдала его. Она все видела.

Закрываю крепко глаза, делая глубокие размеренные вдохи и выдохи. Если

бы Джей был бы сейчас здесь, отсюда его бы потом увезли на каталке. И, вернее

всего, что к патологоанатому.

Я сейчас довольно уязвим, Маркусу об этом известно. Он берет меня под

локоть и отводит в сторону. Я не открываю глаз, просто чувствую, как Ферраро