Данелла Хармон - Благородный дикарь

– Господь милосердный! – простонал Гаррет и дернул шнур звонка.

Хорошо вышколенные слуги тут же принесли и наполнили водой ванну, а камердинер Элисон вытянулся в ожидании приказаний.

Гаррет окинул себя взглядом. Он так и спал в чем был. От элегантного костюма осталось только воспоминание. Тонкая батистовая сорочка коробилась от засохшей грязи, и на ней не хватало нескольких пуговиц. На бриджах отсутствовала одна пряжка, а на правом колене зияла дыра. Фрак, который доставили от портного только на прошлой неделе, был безнадежно испорчен. Мало того, он так и завалился в постель в туфлях!

Ну Люсьен, ну красавчик. Швырнул братца на кровать, даже не потрудившись хотя бы снять обувь, не говоря уж об одежде. Гаррет, ужасно разозлившись, рывком вскочил с постели – и едва успел схватить ночной горшок: его скрутил жесточайший приступ рвоты.

А за окном по-прежнему куковала проклятая кукушка, но выводила его из себя не птица, а Люсьен, хотя он и буркнул, с трудом поднимаясь на ноги:

– Заткнись!

Ну почему он вечно вмешивается в его жизнь? Люсьен, который никогда не умел и не желал веселиться, запрещал это делать другим.

Гаррет ступил в ванну и, погрузившись в благословенную воду, подумал, как было бы хорошо, оставайся старшим Чарльз…

Он мог бы унаследовать титул и успешно руководить поместьем, тогда как Люсьену с его диктаторскими замашками больше подошла бы служба в армии. Чарльз был хоть и джентльмен до мозга костей, но умел радоваться жизни, а в Люсьене погиб военачальник.

Гаррету было несвойственно грустить, но сейчас у него защемило сердце. Всего на год старше, брат был для него всем: другом, союзником, наставником, примером – и в то же время эталоном, в соответствии с которым он оценивал все свои поступки.

С Чарльзом можно было лазить по деревьям, устраивать скачки. Как и сам Гаррет, Чарльз не мог усидеть на месте. Вернувшись из университета, он пробыл дома всего два месяца, а потом, получив младшее офицерское звание, ушел в армию и навсегда покинул замок.

Лучше об этом не думать: сколько ни тоскуй, его не вернешь, – а вот о мисс Пейдж подумать стоило.

Эта красивая женщина не только завоевала сердце Чарльза, но и достойно хранит его память и растит их дочь, тогда как Гаррет сидит здесь и мучается от последствий своего недостойного поведения.

«Один неверный шаг, и она уедет. Предупреждаю: это не шутка», – вдруг подсказала память, и его охватил смертельный ужас. Люсьен!..

Гаррет выругался и пулей вылетел из ванны.

Задержавшись лишь на минуту, чтобы прихватить немного денег, Гаррет бросился вниз по лестнице – с мокрыми волосами, в свежей сорочке, прилипшей к влажному телу, и в расстегнутом жилете под роскошным светло-голубым халатом.

Навстречу ему по лестнице поднимался Эндрю.

– Гаррет! Слава богу, ты уже встал: я как раз шел к тебе…

– Что случилось?

– Люсьен, мерзавец, прогнал ее!

– Черт возьми, почему ты не пришел за мной раньше?

Эндрю развернулся и помчался вниз, следом за братом.

– Я сам только что узнал. Нерисса пошла к мисс Пейдж, но ее не было в комнате, а служанка сказала, что Люсьен отправил ее в Бостон утренним дилижансом! Ты должен отыскать ее, пока не поздно!

«Я убью его!» – поклялся себе Гаррет, стремительно обходя анфиладу комнат в поисках Люсьена. – Где он?

– На западном газоне.

В этот момент утреннюю тишину разорвал выстрел, за ним последовал еще один. Никакие объяснения никому не требовались: все прекрасно знали, для чего герцог использует западный газон: там он практиковался в стрельбе из дуэльных пистолетов.

Прозвучал еще один выстрел.

Гаррет заметил ливрейного лакея, который стоял возле двери, делая вид, что не замечает драмы, разворачивавшейся у него на глазах.

– Галлахер, пошли кого-нибудь в конюшни: пусть седлают Крестоносца, мне он нужен немедленно.

– Слушаюсь, милорд.

– И отправь кого-нибудь к лорду Брукгемптону с сообщением, что мне понадобится вся наша компания – пусть ждут меня на лугу через двадцать минут. И пошевеливайся!

Второй ливрейный слуга уже бежал к нему с треуголкой и сюртуком, появился и Элисон с его шпагой. Гаррет сразу же пристегнул ее к поясу и направился к двери, спустился по подземной дороге к мосту, перекинутому через ров, прошел к сторожевой башне и оказался на западном газоне. Одинокая фигура в черном с пистолетом в руке сражалась с деревянным чучелом. К бриджам герцога был прикреплен кнут, бечева которого соединялась с пистолетом в руке чучела. Как только Люсьен делал шаг назад, бечева натягивалась и спускала курок пистолета в руке чучела, направленного на него. Это была жестокая тренировка, направленная на выработку способности стоять твердо, не дергаясь, когда в тебя стреляют. Герцог Блэкхит, один из самых опытных дуэлянтов в стране, упражнялся в этом по меньшей мере раз в неделю.

«Когда-нибудь ты сам себя убьешь, – подумал взбешенный Гаррет, – и чем скорее это произойдет, тем лучше».

Он пересек бархатистый зеленый ковер газона, а Люсьен тем временем перезарядил пистолет в руке чучела, прицелился сам, отступил назад и выстрелил одновременно с ним.

Пуля просвистела над его плечом, чуть не задев шею Гаррета, и срезала кусок коры со ствола одного из буков, окаймлявших ров.

Гаррет ринулся к Люсьену, схватил за плечо и грубо повернул лицом к себе, так что пистолет вылетел из деревянной руки чучела.

– В чем дело? – спросил Люсьен, удивленно вскинув брови от столь открытой демонстрации враждебности.

– Где она? – взревел Гаррет.

Герцог спокойно повернулся к своей мишени и, перезарядив пистолет, вполне дружелюбно ответил:

– Наверное, уже на полпути к Ньюбери. Прошу тебя уйти отсюда, дорогой мальчик: это занятие не для детей, и я не хочу, чтобы ты пострадал.

Его снисходительный тон еще больше взбесил Гаррета. Он подошел к брату вплотную, грубо схватил его за безупречно белый галстук и рывком притянул к себе. Глаза его сверкали.

Люсьен побелел от ярости и железной рукой сжал запястье Гаррета. От его изысканных манер не осталось и следа.

– Не доводи меня до крайности! – угрожающе предупредил герцог. – Я слишком долго терпел твои выходки и твоих приятелей-дегенератов.

– Как ты смеешь называть меня ребенком?

– Не только смею, но и буду – до тех пор пока ты не перестанешь вести себя как ребенок. Ты ленивый, безответственный, распущенный бездельник. Ты позоришь семью, особенно меня. Когда ты повзрослеешь и усвоишь значение слова «ответственность», тогда, возможно, я буду относиться к тебе с уважением.

– Тебе ли говорить об ответственности? Выгнать молодую женщину с шестимесячной дочерью, которая, кстати, приходится ему племянницей, вместо того чтобы взять под свою опеку, мог только бессердечный, черствый, бесчувственный мерзавец!

Герцог оттолкнул его и, подняв подбородок, стал поправлять галстук.

– Я ей щедро заплатил. У нее сейчас более чем достаточно денег, чтобы возвратиться к себе в эти богом забытые колонии, и более чем достаточно, чтобы и она, и ее незаконнорожденный ребенок прожили безбедно всю оставшуюся жизнь. Тебя не должна волновать ее судьба.

Ах, незаконнорожденный ребенок! Гаррет с такой силой ударил Люсьена кулаком в челюсть, что чуть не снес ему голову. Герцог покачнулся, прикрыв рукой окровавленные губы, но не упал. Люсьен всегда твердо держался на ногах. И в этот момент Гаррет ненавидел его больше, чем когда-либо.

– Я найду ее, – поклялся Гаррет, в ярости глядя на Люсьена, который хладнокровно наблюдал за ним, прикладывая к губам носовой платок. – А когда найду, женюсь на ней и позабочусь о ее ребенке, как это сделал бы Чарльз – и как долг обязывал сделать нас. Тогда посмотрим, осмелишься ли ты называть меня ребенком, а ее дочь – незаконнорожденной!

Он круто повернулся и зашагал назад.

– Гаррет!

Он даже не оглянулся.

– Гаррет!

Он вскочил на Крестоносца и галопом умчался прочь.

Фред Кроули, хозяин постоялого двора «Петух и кружка», поднимал наверх из погреба бочонок эля, когда во двор в облаке пыли влетела вся компания повес во главе с Гарретом.

– Да, видел, – проворчал он в ответ на посыпавшийся на него град вопросов. – Она купила билет до Лондона, часа два-три назад.

Кроули даже не пытался скрывать неприязнь или расточать свое обычное радушие на этих хулиганов: от вида малиновых яиц каменного коня из окна столовой его постояльцы не испытывали восторга. Хотя, по правде говоря, будь он лет на двадцать-тридцать моложе, эта проказа, возможно, позабавила бы его не меньше, чем этих шалопаев.

– Нечего зря тратить время! – крикнул Нейл Чилкот, разворачивая коня. – Чем дольше мы задерживаемся, тем труднее будет разыскать ее!

– Подожди! – жестом остановил его Гаррет и опять обратился к Кроули: – Она была расстроена?

– Откуда мне знать? Но ваш приятель прав: если хотите ее догнать, поспешите! А мне некогда тут с вами болтать: работа ждет.

– А что это ты грубишь? – в недоумении воскликнул лорд Брукгемптон, вскинув светлые брови. – Где уважение к джентльменам?

Кроули поставил бочонок на землю.

– Уважение, говорите? Ха! Вот когда джентльмены начнут делать хоть что-то полезное, вместо того чтобы устраивать потасовки, портить вещи и осквернять статуи, тогда я, возможно, и начну их уважать.

– Разве за нами не числится добрых дел? Гаррет вот спас пассажиров дилижанса от разбойников! – возразил Чилкот.

– Это чистая случайность. Наверняка был пьян и не соображал, что делает.

– Да что его слушать! – выругавшись, буркнул Чилкот и, пришпорив коня, поскакал прочь.

Перри окинул Кроули уничтожающим взглядом и последовал за приятелем, а за ним и остальные, высмеивая деревенский говор Кроули.

Под Гарретом конь тоже нетерпеливо перебирал копытами, готовый сорваться с места, но он не спешил за остальными.