– Послушайте, Кроули… насчет этой статуи… я сожалею. Вот возьмите – пусть кто-нибудь приведет ее в порядок.

Бросив старику монету, он тронул коня и стрелой помчался догонять остальных.

Кроули, глядя ему вслед, подумал, прежде чем опять взяться за бочонок: «Родные братья, а какие разные!»

Чарльз, его любимец, погиб; Эндрю все витает в облаках, а Гаррет как был сумасбродным, так и остался. Да уж, Люсьену – будь даже герцог сродни хоть самому дьяволу, не позавидуешь.

Глава 10

Джульет успела сесть в дилижанс в Рейвенскоме: благо следовал он в соответствии с расписанием. Довольно ухабистая дорога пролегала мимо живописных меловых холмов и пастбищ, обнесенных живыми изгородями, через деревни и небольшие городишки, вдоль реки со спокойно текущими водами, про которую кто-то из пассажиров сказал, что это Темза.

Джульет любовалась живописными пейзажами, проносившимися за окошком, упорно стараясь сохранить присутствие духа, пока погода не испортилась. Небо заволокло тучами, сразу же стемнело, а к тому времени как они добрались до Хаунслоу, начал накрапывать дождь. Будущее не казалось ей таким же ярким, как зеленые поля, мимо которых они проезжали, или лиловые граммофончики ипомеи, оплетавшей стены, или веселые красные и желтые тюльпаны и тысячи крохотных маргариток и одуванчиков, усыпавших пастбища. В Англии весна полностью вступила в свои права, а в Бостоне, наверное, цветы еще только набирают бутоны, словно раздумывают, стоит ли вообще появляться после такой долгой и морозной зимы.

Опять Бостон, город, из-за войны страдавший от раздоров. Сухими глазами она смотрела в окно и ничего не видела. Конечно, там не самая подходящая обстановка для молодой матери-одиночки, да и, безусловно, не самое безопасное для них, особенно если за ней закрепилась характеристика сочувствующей врагам, к которым принадлежал отец ее дочери.

Струи дождя хлестали по стеклам, и Джульет, расслабившись, принялась раскачиваться в такт движению дилижанса. Уж лучше остаться в Англии: найти в Лондоне какую-нибудь работу, – а деньги, которые дал ей герцог, отложить на черный день.

На обочинах дороги, провожая взглядами грохочущий дилижанс, испуганно застывали в траве кролики, подняв уши; мирно щипали траву на пастбищах, простиравшихся до горизонта, затянутого серой дымкой, овцы; с тревожным криком летал над полем, покрытым ярко-зелеными всходами пшеницы, фазан. У Джульет неожиданно защемило сердце: вспомнился Эндрю с его летательным аппаратом; Нерисса, которая грудью вставала на его защиту; Гаррет с обольстительным взглядом мечтательных глаз…

И герцог.

Утром, едва проснувшись, она уже знала: ночью что-то произошло. Пока шла по коридору, а потом спускалась в столовую к завтраку, она слышала, как хихикали служанки, а потом почувствовала напряженность буквально во всем, в том числе и в выражении лица его светлости, когда он спокойно усаживался за стол.

Герцог не проронил ни слова, пока пил свой черный кофе и читал газету, но настроение у него было такое, что даже Нерисса и Эндрю, обменявшись друг с другом озадаченными взглядами, погрузились в непривычное для них молчание. Раздражение выдавали только пальцы, выбивавшие дробь на крышке стола. Едва Нерисса и Эндрю, позавтракав, покинули столовую, он поднялся из-за стола и коротко бросил:

– Жду вас в библиотеке!

Джульет уже знала, что новости будут плохие, судя по тому, что вокруг его глаз залегли тени, а надменное, непроницаемое лицо выглядело усталым.

Жестом предложив ей сесть, его светлость, не повышая голоса, спокойно заявил, что не может взять Шарлотту под свою опеку. И все. Никаких объяснений – ничего. Просто сообщил.

Джульет застыла, не в силах осознать случившееся. Значит, все кончено. Прощайте, надежды. Прощай, будущее дочери, прощай, Блэкхит…

– Вы можете оставаться здесь сколько захотите, – сквозь пелену донесся голос герцога с такой холодной любезностью, что было ясно: ему совершенно безразлично, какое решение она примет.

Но Джульет была слишком горда, чтобы принимать подачки от человека, который отверг ее маленькую дочь, и не смогла бы жить с ним под одной крышей. Нет, никогда.

Она быстро собрала вещи, благо их было немного.

– Я сообщу братьям и сестре о вашем решении позже, – сказал герцог, который ждал ее в главном холле. – Думаю, лучше обойтись без сцены прощания.

Выражение его лица оставалось таким же непонятным, как и поведение. Не сказав больше ни слова, герцог проводил ее до своего стоявшего наготове на подъездной дорожке личного экипажа, который должен был доставить ее в Рейвенском, любезно подсадил в карету и передал с рук на руки Шарлотту, пока кучер привязывал сундук. Несколько мгновений он просто смотрел на нее, потом достал из кармана объемистый кошель и, вложив ей в руки, сказал:

– Возьмите, это вам пригодится, поскольку сам я не могу позаботиться о вас.

Гордость призывала вернуть кошель герцогу, но здравый смысл, который он так в ней ценил, пересилил, и она с благодарностью взяла деньги.

Прежде чем дверца экипажа захлопнулась, она успела заметить, как странно сверкнули его бездонные черные глаза. Его светлость чуть склонил голову, и экипаж покатил по длинной подъездной дорожке.

И теперь, когда дилижанс мчал мимо зеленеющих молодой листвой английских дубов, платанов и каштанов, зарослей боярышника, между которыми время от времени мелькали серые воды Темзы, Джульет сказала себе, что у нее нет причин горевать. Кстати, ее нисколько не удивило, что могущественный и высокородный герцог Блэкхит не пожелал признать дочь своего брата, – он не признал бы и собственного ребенка, родись тот вне брака. У нее никогда не было иллюзий на сей счет.

Но вот почему ничего не предпринял лорд Гаррет? А она-то думала, что они стали друзьями. При одной только мысли, что ее предали, глаза ее защипало от слез.

Дилижанс остановился около придорожной гостиницы в Хаунслоу, и она сняла комнату на ночь, решив выехать в Лондон ранним утром. С Шарлоттой на руках и саквояжем она стояла возле конторки, ожидая хозяина гостиницы, который пошел за ключом от комнаты. Из-за дождя, который, похоже, зарядил надолго, ей было тоскливо и одиноко. Входная дверь стояла открытой настежь, и ветер доносил запахи свежей зелени, конского навоза и цветущих гиацинтов, вытесняя застоявшиеся запахи пива и табачного дыма, которые были неотъемлемой частью каждого английского питейного заведения.

Получив ключ, поднялась в отведенную для них с Шарлоттой комнату. За окном ветер раскачивал темные силуэты деревьев на фоне затянутого тучами неба. Английский дождь, английские деревья на английском ветру – все здесь для нее чужое и так далеко от дома. Все на свете она была готова отдать, лишь бы Чарльз оказался здесь, рядом с ней… или хотя бы Гаррет.

У нее опять защемило сердце. Нет, лучше о них не думать, не оглядываться назад, а смотреть вперед. Пытаясь отвлечься от грустных мыслей и убеждая себя, что не так уж она одинока, Джульет выстирала пеленки и повесила перед камином. Кошелек с деньгами под подушку, покормила Шарлотту и поела сама: хозяин любезно прислал ей еду наверх. Но что бы она ни делала, перед мысленным взором то и дело возникала обаятельная улыбка Гаррета, мечтательные голубые глаза. Вспоминалось, как он забавлялся с Шарлоттой, как они смеялись, торопясь добежать до дома, когда разразилась весенняя гроза. Джульет изо всех сил старалась себя убедить, что он ничего для нее не значит, абсолютно ничего, притворялась, что ее совершенно не задело, что он не пришел и не остановил ее, когда они уезжали, хотя в глубине души и надеялась на это.

А за окном все так же шел дождь, и чувство одиночества стало невыносимым, будто во всем огромном мире, кроме нее, никого нет.

С тяжелым вздохом она принялась готовиться ко сну: нижние юбки, платье и плащ перекинула через спинку стула, переоделась в ночную сорочку, заплела волосы в косу и скользнула под холодные простыни, уложив рядом Шарлотту.

«Я не сумела выполнить твою последнюю волю, дорогой Чарльз, хоть и старалась изо всех сил. Твои братья предали нас обоих. Прости меня…»

Глаза ее наполнились слезами, но Джульет воскликнула мысленно: «Нет, я не буду плакать! Ни за что!»

Слезами горю не поможешь: расположение герцога не завоюешь, дом и семью не обретешь, будущее дочери не обеспечишь. Слезы ничего не изменят. Стиснув зубы, она твердо решила больше не плакать. Слезы, как говорила когда-то ей мать, ничего, кроме преждевременных морщин, не принесут. И все-таки одна слезинка скатилась по щеке и капнула на подушку. За ней другая… Но разрыдаться ей не дала малышка: почувствовав, как та тянется к ней в темноте, Джульет судорожно сглотнула и подавила слезы. Она не одна, у нее дочь, а значит, нужно быть сильной. И пусть она не сумела выполнить волю Чарльза, для дочери сделает все.

С этой мыслью Джульет закрыла глаза, и к тому времени как часы в гостиничном холле пробили десять, уже крепко спала.


– Остановимся здесь. Я хочу проверить каждую гостиницу по дороге от Рейвенскома до Лондона!

Молодые люди остановили взмыленных коней возле очередного постоялого двора, Гаррет соскочил на землю и, не обращая внимания на лужи, ринулся к входной двери.

Не прошло и минуты, как он, безумно расстроенный, вернулся и опять вскочил в седло, нахлобучил треуголку и пришпорил коня:

– Здесь ее нет. В путь, друзья!


А тем временем герцог Блэкхит спокойно заканчивал ужин в компании сэра Роджера Фокскота, адвоката, эсквайра, с которым был знаком с 1774 года. Тогда совсем еще молодой человек – ему было всего двадцать пять – получил наследственное дворянское звание за блестящую защиту видного члена парламента от партии вигов, которого обвиняли в убийстве его жены. Леди Чессингтон была найдена в спальне их лондонского дома с ножом в сердце, а поскольку всем было известно, что супруги давно не ладят друг с другом, бедному сэру Алену грозила весьма реальная опасность оказаться на виселице. Ни один адвокат в стране не решался взяться за его защиту. Чессингтон был близким другом короля, и если бы его повесили, то уж тот, кто не сумел его спасти, навсегда лишился бы королевских милостей. Однако Фокскот, который жаждал проявить себя на адвокатском поприще и сделать карьеру, все же взялся его защищать.