Данелла Хармон - Благородный дикарь

О боже, боже!..

– Рада видеть вас, – промурлыкала мадам, лучезарно улыбаясь, как и положено гостеприимной хозяйке. – Пойдемте, я провожу вас в комнату, а Мелита принесет ужин, а также туалетные принадлежности и несколько чистых простыней, которые можно разорвать на пеленки для ребенка. Думаю, там вам будет вполне уютно.

– А как насчет колыбели? – спросила Джульет.

– Скорее всего она уже там.

Джульет неуверенно взглянула на Гаррета:

– Наверное, это все, что нам требуется. Ведь так?

– Думаю, да, – буркнул супруг и, не говоря больше ни слова, взял ее за руку и повел вверх по лестнице.

На Лондон опустились сумерки.

На улицах и возле парадных зажглись фонари, запоздалые прохожие спешили по домам, проезжали редкие экипажи. Находиться на улице с наступлением темноты было небезопасно: под покровом тьмы отовсюду вылезали, словно крысы из нор, ночные хозяева города: воры, грабители, проститутки, нищие и прочий сброд.

В боковых улочках и переулках, не освещенных фонарями, стало совсем темно. Именно в это время в узком проходе между заведением мадам Боттомли и ломбардом появилась зловещая фигура в черном, похожая на призрак.

Человек нащупал в кармане деньги, приготовленные для подкупа Марио, хотя вполне можно было обойтись и шпагой. Человека ничто не страшило: ни сам Лондон после наступления темноты, ни его обитатели. Боялся он лишь того, кто заплатил ему и кого он считал чуть ли не дьяволом: навлекать на себя его гнев он не имел ни малейшего желания.

Человек трижды стукнул в дверь, сунул Марио деньги, задал несколько вопросов и получил желаемые ответы.

Да, они здесь. Все трое.

Удовлетворенный полученной информацией, человек поспешно отступил в темноту, чтобы масляный фонарь, висевший над входом в бордель, не позволил рассмотреть его лицо. Весьма довольный собой, он на мгновение задержался, посмотрел на окно второго этажа, из которого сквозь щель между неплотно задернутыми тяжелыми шторами пробивался свет, и ухмыльнулся. Сегодня лорд Гаррет со своей маленькой семейкой никуда уже не пойдет, так что можно отправляться восвояси.

Через мгновение фигура в черном растаяла в темноте.

Джульет настолько устала, что едва держалась на ногах, когда смогла наконец умыться. Насухо вытирая полотенцем лицо, краем глаза она видела, как муж отстегнул шпагу и бережно положил поверх плаща. На фоне темно-красного бархата, которым были обтянуты стены, его движения казались подчеркнуто изящными.

Сегодня Гаррет был не похож на себя: плечи напряжены, а выражение лица не оставляло сомнений в том, что он не просто недоволен, а вне себя от ярости, хотя она, как ни старалась, не могла понять почему. Очевидно, как и все аристократы, он не понимал, что такое разумная экономия, и не желал признавать ее необходимость. Может, его унижает необходимость экономить деньги? Или, может, он сожалеет о своем необдуманном решении взвалить на свои плечи такой груз, как они с Шарлоттой, который не позволяет ему вести тот образ жизни, к которому привык? Или все-таки его рассердило то, что она сама проявила инициативу и приняла предложение мадам?

Но разве у нее был выбор? Джульет еще на ступеньках церкви с чувством обреченности поняла, что на ее плечи теперь ляжет ответственность не только за себя и Шарлотту, но и за супруга-аристократа. Усталость и непонятное поведение Гаррета лишь усугубляли это чувство, что раздражало и сердило.

Надо было прислушаться к высказываниям кое-кого из членов его семьи, а также друзей, да и герцог был весьма нелестного мнения о младшем брате и считал, что он вообще не способен совершить что-нибудь стоящее… Импульсивное предложение руки и сердца и легкомысленное отношение к деньгам свидетельствовали о незрелости Гаррета, а утренний приступ транжирства, когда он выбросил на ветер столько денег, и вовсе испугал.

Джульет приложила пальцы к вискам, стараясь унять головную боль. Очевидно, ей самой придется контролировать расходы, принимать важные решения, искать жилье и, по всей вероятности, работу, чтобы иметь средства к существованию. Она даже представить себе не могла, что лорд Гаррет де Монфор с его холеными руками и голубой кровью унизится до работы. Обаятельный, избалованный, ее новоиспеченный супруг был наивен и непредсказуем, как пятилетний ребенок.

Как она могла настолько утратить здравый смысл, что позволила себе выйти замуж за бездельника, пусть и очень привлекательного, который сделал предложение с ветки дерева под окном. Если бы она не поддалась его обаянию, ничего подобного бы не произошло. Так что винить, кроме самой себя, некого…

С отвращением к себе Джульет расстегнула булавки на пеленке Шарлотты, не переставая мысленно корить себя за то, что натворила: вышла замуж за человека, совершенно непохожего на Чарльза. Что ж, значит, нужно думать, как наилучшим образом устроить все, исходя из того, что имеется.

Она не раз попадала в, казалось бы, безвыходные ситуации, но справлялась, справится и сейчас. Если придется работать белошвейкой где-нибудь в Спитлфилдсе, ничего страшного. Даже если придется наняться кормилицей для ребенка какой-нибудь богатой дамы, она не будет переживать: главное – у нее есть голова на плечах и две проворных руки.

На мгновение вернувшись в реальность, Джульет заметила, как Гаррет, порывшись в саквояже, достал чистую пеленку, поднял голову и встретился с ней взглядом. На лице его появилась улыбка: он явно пытался ослабить возникшее между ними напряжение, – но она проигнорировала эту попытку и все внимание направила на Шарлотту. Вытащив из-под малышки мокрую грязную пеленку, она бросила ее в ночной горшок, чтобы потом постирать. Малышка одарила ее беззубой улыбкой, и Джульет опять охватило чувство вины и стыда: согласившись выйти замуж за непутевого Гаррета, она предала не только Чарльза, но и их дочь, бедную малышку, которой давным-давно следовало сменить пеленки.

Глаза защипало от злых слез, щеки вспыхнули от подавляемого гнева, движения стали резкими. Сердито водворив на место упавшую на лицо прядь, она бросилась к умывальнику… и столкнулась с мужем, который направлялся к ней с влажной тряпочкой в одной руке и тазом, наполовину наполненным водой. Немного воды выплеснулось на ковер и ему на жилет, но Гаррет не обратил на это внимания и протянул ей влажную тряпку:

– Держи.

– Это еще зачем?

– Девочку ведь нужно помыть, наверное…

– Откуда тебе это знать?

– Перестань, Джульет: не такой уж я болван.

– Спорное заключение! – пробормотала она презрительно.

Его растерянная улыбка вызвала у Джульет еще большее раздражение. Не хотела она никакого перемирия, скорее напротив: прямо-таки жаждала высказать начистоту все, что думает о нем: о его бесшабашном мотовстве, о безалаберном отношении к жизни. Господи, ну почему она не вышла замуж за человека практичного, знающего и зрелого – такого, как Чарльз?

– Что тебя не устраивает, Джульет?

– Все! – выпалила она в ярости и, смочив тряпочку в тазу, принялась мыть Шарлотту. – Пожалуй, Перри был прав: нам следовало сразу же вернуться к герцогу.

– Нашла кого слушать – Перри!

– Мне показалось, что здравого смысла у него значительно больше, чем у всей вашей компании. Не прошло и дня, как мы стали супругами, а уже ясно, что ты не готов к новой роли, поскольку понятия не имеешь, что делать с женой и ребенком, не представляешь, где и на какие средства мы будем жить. Ты даже не подумал об этом, однако помчался за нами – этакий благородный рыцарь, которому не терпелось совершить подвиг. Ты всегда действуешь вот так, спонтанно, не задумываясь о последствиях?

Гаррет на время лишился дара речи, ошеломленный ее яростью, потом наконец пришел в себя и напомнил:

– Дорогая, позволь заметить, что именно этот никчемный тип недавно спас жизнь не только тебе, но и другим пассажирам дилижанса.

– Пусть так, но от этого не появится еда и крыша над головой. – Джульет приподняла дочурку, подстелила чистую пеленку, заколола булавкой и вымыла руки с мылом. – Я все еще никак не могу понять, зачем было тратить столько денег на специальное разрешение – вернее, на подкуп священника. А также мне кажется, что ты до сих пор злишься из-за того, что я не позволила потратить еще бог знает сколько денег на номер в отеле. Похоже, ты совсем не знаешь цену деньгам, и если будешь продолжать в том же духе, то нам скоро придется просить милостыню на пропитание!

– Не преувеличивай: такого никогда не случится.

– Откуда такая уверенность?

– Джульет, мой брат – герцог Блэкхит, моя семья – одна из старейших и богатейших в Англии, так что, уверяю тебя, голодать нам не придется.

– Не думал о том, чтобы самому зарабатывать на жизнь? Или боишься нажить мозоли на своих нежных аристократических ручках?

– Джульет, перестань! Ты испытываешь мое терпение.

– Какая польза от твоего богатого могущественного брата, если ты не собираешься обращаться к нему за помощью? Если для тебя это игра, то для меня жизнь. Я молодая мать с грудным ребенком на руках и должна знать, как ты намерен нас содержать!

– Пока не знаю, но я что-нибудь обязательно придумаю. Прошу тебя, верь мне хоть немного.

– Я пытаюсь, но… О господи, это самый тяжелый день в моей жизни, и чем дальше, тем хуже.

В глазах Джульет стояли слезы, нижняя губа дрожала, и Гаррет подошел к ней, чтобы успокоить, но она зло выкрикнула:

– Оставь меня в покое!

– Я не могу видеть твои страдания.

– В таком случае уходи. Прошу тебя…

Он подошел к ней ближе.

– Неужели все так плохо? Хуже, чем в тот день, когда ты покинула Бостон, чтобы приехать сюда?

Она отмахнулась от него и отвернулась, скрывая слезы.

– Хуже, чем при нападении на дилижанс разбойников?

Она не хотела отвечать: лишь глубоко вздохнула, закусив дрожащую нижнюю губу, а он едва слышно спросил:

– Даже хуже, чем в тот день, когда погиб Чарльз?