– Ничего не может быть хуже этого, – прошептала Джульет, с трудом подавив рыдание и шагнув в сторону. – Ничего!

Гаррет молча подошел к ней сзади, так близко, что она почувствовала его дыхание, нежно прикоснулся пальцем к щеке и, заложив за ухо выбившуюся прядку, мягко произнес:

– В таком случае можно считать, что это не самый худший день в твоей жизни.

Ей очень хотелось откинуться назад, на сильную мускулистую грудь, и выплакаться. Но нет, она этого не сделает. Разве может этот взрослый ребенок разделить с ней боль, страх и тревогу, если не способен даже сообразить, куда их поселить, что с ними делать и на какие средства содержать?

Джульет резко отстранилась и, схватив дочь на руки, крепко прижала к себе.

– Если ты все сказал, то оставь меня в покое.

– Нет, не все. Я принял к сведению ваши претензии, мадам, и обещаю в дальнейшем буду расходовать деньги экономнее.

Гаррет произнес это вежливо и холодно, затем пересек комнату и зажег еще одну свечу. Прижавшись щекой к пушистой головке дочери, Джульет молча наблюдала за ним.

Откуда-то снизу доносились взрывы смеха.

– Прости меня, Гаррет, я наговорила лишнего, – сказала она наконец.

Он пожал плечами, но к ней не повернулся.

– И ты меня прости. Не такой доли ты заслуживаешь. И Шарлотта…

– Может быть, нам обоим просто постараться сделать лучше то, что имеется?

Он кивнул, не отрывая взгляда от пламени свечи.

– Я не хотела тебя обижать, – объяснила Джульет, но тут же поняла, что это прозвучало неубедительно, робко подошла к нему сзади и коснулась локтя. – Просто я очень устала и… боюсь. Ты же, наоборот, совершенно спокоен и безразличен к нашей судьбе. Это меня и разозлило. Наверное, мне хотелось, чтобы наши проблемы касались и тебя.

Гаррет наконец повернулся, взял ее за руку и признался:

– Ах, Джульет, я тоже беспокоюсь. Только какой смысл показывать это? Ни жилья, ни еды нам это не обеспечит.

– Пожалуй, ты прав.

Они стояли так близко друг к другу, и каждому очень хотелось утешить и успокоить другого. Гаррет, который все еще держал ее руку, погладил ее по костяшкам пальцев, и она почувствовала легкую дрожь во всем теле, но была твердо намерена игнорировать.

– Знаешь, – вдруг сказал он с улыбкой, – то, что поначалу меня так разозлило, теперь кажется довольно забавным.

– Что же в этом забавного? – в недоумении спросила Джульет.

– А разве не забавно, что мы с тобой только поженились, и у нас уже первая ссора из-за денег? Мой брат, наверное, перевернул пол-Англии, разыскивая нас, а мы с тобой где в это время находимся? В самом фешенебельном борделе Лондона! Ну не забавно ли?

Джульет покачала головой:

– Не вижу в этом ничего забавного.

– Неужели? А вот я вижу, – с вызовом заявил Гаррет, явно поддразнивая ее, и, взглянув на него, она, сама того не желая, улыбнулась.

Высокий, широкоплечий, Монфор с головы до ног, он был великолепен. Она понимала, что не должна поддаваться его обаянию: ведь это не Чарльз, а всего лишь его непутевый брат! – но сами собой страхи за их будущее отодвинулись куда-то на задний план. Только супруг неправильно истолковал причину ее молчания.

– Ладно, Джульет, если ты не видишь в нашем положении ничего забавного, то, может, Шарлотта думает по-другому. – Он забрал у нее девочку, положил на кровать и принялся тормошить. Скоро девочка уже вовсю смеялась и попискивала от удовольствия. – Вот видишь, дочурке это тоже кажется забавным. Ведь правда, малышка?

Шарлотта радостно ворковала, пуская пузыри, и Джульет залюбовалась этой идиллией: он – такой высокий, сильный, мужественный, и ее дочь – такая крошечная и беспомощная. Было очень странно видеть ненадежного Гаррета де Монфора в роли отца, а он, похоже, в этой роли чувствовал себя как рыба в воде.

И Джульет наконец осознала то, в чем боялась себе признаться: ее влечет к нему, причем так сильно, что это пугает.

Гаррет тем временем наклонился к Шарлотте и, чуть не касаясь ее носом, скорчил смешную рожицу. Девчушка радостно повизгивала, и это было так забавно, что Джульет, сама того не желая, рассмеялась. Гаррет тоже расхохотался, и в комнате сразу стало как будто светлее.

У Джульет вдруг защемило сердце, и не к месту подумалось: «С Чарльзом мне никогда не было так весело. Вряд ли перспектива провести ночь в борделе показалась бы ему забавной».

Но Гаррет не Чарльз.

– Видишь, Джульет, малышка считает, что это забавно, и наверняка хочет, чтобы ее мама перестала грустить. Правда, она очень красивая, когда улыбается?

Джульет покраснела.

– Не пытайся подольститься ко мне, Гаррет.

– Подольститься? Но это действительно так.

– И нечего улыбаться!

– Это еще почему? – удивился Гаррет.

– Потому что ты меня раздражаешь еще сильнее.

– Ты ведь на меня не сердишься, Джульет. – Он сбросил сапоги, улегся на кровать и, посадив Шарлотту себе на грудь, с улыбкой добавил: – Уже не сердишься.

Теплый, манящий взгляд голубых глаз так и притягивал, словно приглашая устроиться рядом. Он самым бессовестным образом соблазнял ее, но хуже было другое: сердце у нее сладко замерло в предвкушении, соски набухли и затвердели, а лоно…

– Ты будешь счастлива со мной, Джульет, обещаю! – заявил он, весело поблескивая глазами. – Только отнесись ко мне с пониманием и наберись терпения, а я постараюсь поскорее превратиться из бесшабашного холостяка в любящего мужа. – Он усмехнулся. – Ведь я, как известно, непутевый.

Помолчав, Гаррет добавил:

– Люсьен говорит, мне надо повзрослеть. Ты тоже так считаешь?

– Ты, кажется, гордишься тем, что ведешь себя порой как ребенок?

– Горжусь? Нет. Видишь ли, Люсьена судьба лишила детства: он унаследовал титул еще будучи подростком. Бедняга! Ему пришлось нелегко.

– Понимаю, нелегко остаться без отца: я знаю это по собственному опыту.

– А мы потеряли сразу обоих родителей. У мамы были очень тяжелые роды, она сильно кричала, и отец, чтобы не слышать, поднялся наверх, в одну из башен, но крики доносились и туда. Не выдержав, он поспешил обратно, к ней, и сорвался с лестницы. – Гаррет на мгновение замолчал, и взгляд его стал задумчивым и печальным. – Его нашел Люсьен.

– Ох, Гаррет… – Она с сочувствием посмотрела на мужа. – Чарльз мне об этом не рассказывал.

– Неудивительно: Чарльз не любил распространяться о семейных делах. Смерть отца, а потом и матери, которая наступила вскоре после родов от горячки, оставила неизгладимый след в душе Люсьена. Другой бы на его месте стал пить, чтобы забыться, но Люсьен не таков. Пережить горе ему помогало повышенное чувство ответственности не только за свои обязанности, но и за каждого из нас. Жить с ним под одной крышей было так же комфортно и радостно, как в Ньюгейтской тюрьме.

Гаррет усмехнулся и печально продолжил:

– Думаешь, почему Чарльз ушел в армию? Думаешь, почему у всех нас плохие отношения с Люсом? Да потому, что он так и не научился радоваться жизни. Ему никогда не приходило в голову над кем-нибудь подшутить, кого-нибудь разыграть, набедокурить – то есть пожить так, как живут большинство подрастающих сорванцов. Люсьен ко всему относится серьезно. Я бы, например, ни за что так не смог. Жизнь слишком коротка.

Она подошла ближе и примостилась на самом краешке кровати.

– И поэтому одно из твоих развлечений – поить свиней спиртным?

– Значит, ты об этом слышала?

– Да, однажды за завтраком.

– Подобное я проделываю только тогда, когда бываю пьян. Впрочем, о своих приключениях в трезвом состоянии не решаюсь даже рассказывать.

– А мне и не хочется о них знать.

Они оба рассмеялись, и на какое-то мгновение все их проблемы отступили на задний план, а в комнате остались только они втроем, беззаботные и счастливые. Но мгновение прошло, выражение лица Гаррета стало серьезным, шутливый тон исчез, и он тихо сказал:

– Смотри не повтори судьбу Люсьена: не растрачивай свою молодость, энергию и любовь на то, чего не вернешь.

Джульет опустила голову, потрясенная неожиданной мудростью его слов. Он, конечно, говорил о Чарльзе. Она не слышала от него ни слова упрека в тот ужасный момент в церкви, он простил ей жестокое сравнение их с братом, он ни словом не обмолвился о миниатюре Чарльза, которую она по-прежнему носила на шее! Гаррет все это прекрасно видел, но ни разу не выразил недовольства и не проявил ревности, понимая, что не он властитель ее сердца и, возможно, никогда им не будет. Джульет с трудом проглотила ком, образовавшийся в горле. Оказывается, муж не только терпелив и благороден, но и гораздо более мудр, чем она полагала.

– Ничего не могу с собой поделать: я все еще чувствую, что обязана хранить ему верность, хотя его нет в живых и я уже вышла замуж за тебя. Понимаю: это глупо, – но у меня, наверное, еще слишком свежа рана и воспоминания.

– Воспоминания останутся, но ведь не согреют твою постель ночью.

– Он так рано ушел из жизни…

– Так уж случилось, что его жизненный путь оказался коротким. Хорошо зная своего брата, я уверен, что он не хотел бы, чтобы ты так о нем горевала, и предпочел бы знать, что ты счастлива.

Он, конечно, прав, но от этого не легче. Джульет прижалась щекой к головке Шарлотты и смахнула ладонью слезы, выступившие на глазах, понимая, что он смотрит на нее, и чувствуя его взгляд – добрый, нежный, понимающий.

– Ты очень на меня сердишься? – спросила она.

– Конечно, нет, – улыбнулся Гаррет. – А ты меня простила?

– Нет, это ты меня прости… – Она покачала головой и, шмыгнув носом, утерла слезинку, скатившуюся по щеке из правого глаза. – За то, что произошло сегодня в церкви… с кольцами…

– Забудь.

– Мне до сих пор неловко: чувствую себя ужасно. Я тебя обидела, да еще в присутствии друзей…

Он покачал головой и улыбнулся:

– Иди сюда, Джульет: хватит заниматься самобичеванием.

– Нет… я не готова…