Если Атиллу и волновало его мнение, то он постарался этого не выдать, чем окончательно взбесил Джейка. В таком скандальном настроении он и ворвался в коттедж.

Ян сидел за столом, обняв руками чашку с кофе.

— Доброе утро, — как обычно, приветствовал он Джейка, будто не замечая его грозно нахмуренного лица.

— Может, для тебя оно и доброе, только о себе я этого сказать не могу. Ночь, можно сказать, провел на улице и спал бок о бок со скотиной, которая только и думает, как бы сожрать меня. Он уже успел с утра цапнуть меня.

Джейк взял оловянный чайник и стал наливать себе кофе в большую глиняную кружку.

— А твоя лошадь, между прочим, хромает! — злорадно сообщил он Яну, который с улыбкой глядел на него. Усмешка Яна тут же испарилась.

— Что!?

— Ей забился камень в копыто, и она теперь припадает на левую переднюю.

Ян вскочил и, отшвырнув в сторону стул, выскочил из коттеджа.

— Мог бы и не ходить. Так, небольшой синячок, — сказал после его ухода Джейк, наконец успокаиваясь.


Заканчивая умываться, Элизабет услышала внизу мужские голоса. Завернувшись в тонкое полотенце, она подошла к сундукам, которые их нелюбезный хозяин все — таки поднял сегодня утром наверх и оставил за дверью рядом с двумя большими кувшинами воды. Затащив сундуки в спальню, Элизабет подумала, что все ее платья слишком нарядны и легкомысленны для этого скромного коттеджа.

Наконец она выбрала наименее вызывающее — белое батистовое платье с завышенной талией. По подолу шла широкая кайма из вышитых розочек и зеленых листочков, такая же вышивка была на высоких, до локтя, манжетах пышных рукавов. Поверх платья лежала длинная лента с такими же розочками и листочками, и Элизабет взяла ленту в руки, раздумывая, куда ее приспособить, и стоит ли вообще ее надевать.

Она отложила ленту и с трудом влезла в платье. Потом потратила несколько минут на то, чтобы застегнуть длинный ряд мелких пуговок на спине. Справившись с этой нелегкой задачей, она повернулась к зеркалу над рукомойником и вгляделась в свое отражение. Вырез платья, раньше казавшийся довольно скромным, теперь сильно открывал ее располневшую грудь.

— Прекрасно, — вслух сказала Элизабет, с недовольной гримасой глядя на вырез. Она попыталась подтянуть его вверх, но как только отпустила руки, он опять опустился, и Элизабет смирилась. — Ладно, в этом сезоне носили декольте еще ниже, — оправдалась она перед зеркалом и взяла с кровати ленту. Когда она в последний раз надевала это платье в Лондоне, Берта соорудила ей какую-то затейливую прическу, пропустив эту ленту сквозь локоны. Но в Хэвенхёрсте она отвыкла от элегантных причесок и носила волосы распущенными или завязывала их лентой в простой хвост.

Пожав плечами, Элизабет взяла гребень, сделала пробор и перевязала волосы вышитой лентой, выпустив по одному локону вдоль щек, чтобы вид был не таким строгим.

Потом отступила на шаг от зеркала и снова всмотрелась в свое отражение. Яркие зеленые глаза и атласная кожа не произвели на нее никакого впечатления, она искала в своем лице какие-нибудь явные недостатки и, не видя в своей внешности никаких изменений, утратила к ней всякий интерес. Элизабет села на кровать и снова припомнила события вчерашнего вечера. Больше всего ее волновал вопрос относительно незначительный, а именно: заявление Яна, что это он получил от нее записку с предложением встретиться в оранжерее. Конечно, вполне возможно, что он солгал, постеснявшись мистера Уайли. Но, насколько она знала Яна Торнтона, он был слишком груб и безразличен к чужому мнению, чтобы приукрашивать свои поступки перед кем бы то ни было. Закрыв глаза, она попыталась в точности припомнить, что он сказал, придя той ночью в оранжерею. Что-то вроде: «А кого вы ожидали увидеть после той записки — принца Уэльского?»

Тогда она подумала, что он говорит о своей записке. Но вчера он сказал, что не посылал, а наоборот, сам получил записку. И высмеял ее за плохой почерк, о котором ее учителя говорили, что это «образцовый почерк, который мог бы сделать честь оксфордскому ученому мужу!» И как Ян Торнтон мог знать, какой у нее почерк, если в самом деле не получал от нее записку? Может, он и в самом деле сумасшедший, но Элизабет так не думала. Да и вообще, когда дело касалось Яна Торнтона, она была не в состоянии разобраться, где правда, а где ложь. И неудивительно! Даже сейчас, когда она стала старше и мудрее, ей было трудно сосредоточиться под насмешливым взглядом его золотистых глаз. По-видимому, он все еще сердит на нее за то, что Роберт нарушил правила и стрелял в него. «Наверное, в этом причина его отношения ко мне», — решила она и переключилась на другую, более серьезную проблему: как им с Люсиндой пробыть здесь положенное время, не подвергая себя унизительному объяснению с Яном. Нужно было найти способ остаться здесь на неделю и постараться прожить это время в относительной гармонии с хозяином. Чтобы пройти через это испытание, ей нужно научиться просто не замечать его отрицательного отношения к себе и принимать все как есть, не оглядываясь назад и не заглядывая вперед. Так неделя пролетит незаметно, и они с Люсиндой смогут уехать. Элизабет поклялась, что больше ни при каких обстоятельствах она не позволит ему вывести себя из равновесия, как это было вчера.

С этой минуты, решительно сказала себе Элизабет, все будет по-другому. Она будет сдержанна, вежлива и абсолютно непробиваема, каким бы грубым и невыносимым ни было бы его поведение. Она уже не та ранимая молоденькая девушка, которую он с легкостью мог обольстить, обидеть или рассердить в зависимости от своего настроения. Она докажет ему это и одновременно продемонстрирует, как ведут себя по-настоящему воспитанные люди.

С этим твердым намерением Элизабет встала и направилась в комнату Люсинды.

Та была уже полностью готова к выходу — на черном платье не осталось и следа вчерашней пыли, седые волосы собраны в аккуратный пучок. Она сидела у окна на деревянном стуле, опереться на спинку которого ее спине не позволяла гордость. Лицо ее выражало глубокую задумчивость.

— Доброе утро, — сказала Элизабет, тихонько прикрыв за собой дверь.

— Хм-м? А-а, доброе утро, Элизабет.

— Я хотела сказать тебе, — быстро начала Элизабет, — как сильно я сожалею о том, что затащила тебя сюда и обрекла на такое унижение. Поведению мистера Торшона нет оправданий, оно совершенно непростительно.

— Полагаю, он был… просто удивлен нашим неожиданным прибытием.

— Удивлен? — переспросила Элизабет, пораженно глядя на нее. — Да он вел себя как безумный! Я знаю, что ты думаешь, — ты, наверное, удивляешься, как я вообще могла иметь с ним дело раньше, — начала она объяснять, — и, честно говоря, я сама этого не понимаю.

— О-о, ну я-то не вижу в этом никакой загадки, — сказала Люсинда. — Он чрезвычайно красив.

Элизабет была бы менее шокирована, если бы Люсинда назвала Торнтона «душкой».

— Красив! — воскликнула девушка, потом тряхнула головой в надежде, что она прояснится. — Ну, в таком случае должна тебе сказать, что ты необыкновенно добра и терпима к этому человеку.

Люсинда встала и окинула Элизабет одобрительным взглядом.

— Я бы не стала характеризовать свое отношение к нему как доброе, — задумчиво ответила она. — Скорее его можно назвать практичным. Лиф тебе, по — моему, немного тесноват, но от этого ты смотришься еще привлекательнее. Ну что, спустимся вниз и позавтракаем?

Глава 13

— Доброе утро, — приветствовал Люсинду и Элизабет сияющий Джейк, когда они сошли вниз.

— Доброе утро, мистер Уайли, — сказала Элизабет с милой улыбкой. Потом, не придумав ничего лучшего для поддержания разговора, спросила: — Пахнет чем-то замечательным. Что это?

— Кофе, — грубовато ответил Ян, скользнув по ней взглядом. Собранные в хвост волосы делали ее особенно хорошенькой и очень юной.

— Садитесь, садитесь! — радостно пригласил их Джейк. За ночь кто-то протер мебель от пыли, но он все-таки достал носовой платок и провел им по стулу Элизабет, прежде чем дать ей сесть.

— Спасибо, — девушка благодарно улыбнулась, — но стул и так достаточно чистый. — Она с опаской взглянула на неулыбчивого человека напротив и приветливо поздоровалась: — Доброе утро.

В ответ он приподнял одну бровь, словно спрашивая, чем обязан такой перемене.

— Полагаю, вы хорошо поспали?

— Очень хорошо, — ответила Элизабет.

— Как насчет кофе? — сказал Джейк и, схватив с плиты чайник, налил в кружку остатки кофе. Вернувшись с ней к столу, он в нерешительности остановился, очевидно, не зная, кому из женщин полагается подать кофе первой.

— Кофе, — глухим голосом проинформировала его Люсинда, когда он сделал шаг в ее сторону, — дикарский напиток, не для цивилизованных людей. Я предпочитаю чай.

— А я выпью кофе, — поспешно сказала Элизабет. Джейк послал девушке благодарную улыбку и поставил перед ней кружку с кофе. Затем вернулся к плите. Элизабет, боясь встретиться взглядом с Яном, как зачарованная, смотрела на спину Джейка Уайли.

Джейк стоял у плиты, нервно потирая ладони, и, не зная, с чего начать, переводил неуверенный взгляд с ветчины на яйца и затем на глубокую сковороду с длинной ручкой, которая уже начинала дымиться.

— Ну ладно, попробуем вот так, — пробормотал он и, вытянув руки вперед, издал страшный хруст костяшками пальцев. Затем схватил нож и начал яростно пилить ветчину.

Элизабет заинтересованно смотрела, как Джейк закидывает на сковороду огромные куски ветчины. Он забил сковороду до самого верха, и через несколько минут по комнате распространился чудесный запах. В предвкушении вкусного завтрака у Элизабет потекли слюнки. Джейк взял пару яиц, разбил их о край плиты и выпустил в сковороду, полную сырой ветчины. За ними последовало еще шесть яиц, после чего он повернул голову в их сторону.

— Как вы думаете, леди Элизабет, может быть, следовало подольше жарить ветчину, прежде чем разбивать яйца?