Потому что останься я хоть еще на один миг, услышь от нее хоть одно слово, увидь покатившуюся по щеке слезу, я бы не смог довести начатое до конца. Доиграть паршивый спектакль для единственного зрителя, растаптывая и пачкая то хорошее, что было между нами. Будь во мне чуть меньше воли, я бы рухнул перед Марго на колени и во всем ей признался, отчаянно вымаливая прощение.

– Так будет лучше, – повторял я и сам в это не верил, пока огонь предательства выжигал меня изнутри.

Глава 43

Марго


Люди куда более опасный яд,

чем водка и табак.


(с) «Три товарища», Эрих Мария Ремарк.


Последний день в южном городе ознаменовался палящей жарой: что ни надень, хоть шифоновую рубашку, хоть хлопчатобумажный топ – все в мгновение ока пропитается влагой и прилипнет к телу. До позднего вылета оставалось больше семи часов, я заканчивала со сбором вещей и планировала спуститься к мощеной набережной с удобными деревянными скамейками, небольшим поющим фонтаном и буйством зелени. За неделю я успела несколько раз полюбоваться извивающейся лентой реки, прогулочными яхтами и судами посерьезней, пришвартовавшимися к берегу. Я даже фантазировала, как мы с Антоном зафрахтуем небольшой корабль и отправимся в путешествие. Надо только закончить с обязательствами в Москве, презентовать альбом, и можно быть свободной, как ветер.

Укладывала последнюю блузку в огромный оранжевый чемодан на колесиках, когда дверь сотряс громкий стук, и на пороге гостиничного номера собственной сиятельной персоной нарисовался…

– Борис? – спросила больше удивленно, нежели радостно, никак не рассчитывая на встречу с другом детства, давно переехавшим на постоянное место жительства во Францию.

Мы не виделись больше пяти лет, и то ли я изменилась за это время, то ли он не повзрослел, но за каких-то полчаса, которые занимала дорога до аэропорта, Борька своей непрекращающейся болтовней утомил меня так сильно, что хотелось залезть на стену. Вернее, выпрыгнуть из несущегося на четвертой скорости внедорожника, невзирая на возможные последствия в виде множественных переломов, ушибов и ссадин.

Так и не поняла, зачем отец прислал за мной личный самолет, и уж тем более не уразумела, почему в роли сопровождающего выступил Борис. Зато глупыми историями из жизни богатенького мальчика была сыта по горло – наслушалась лет на пять вперед. Я неистово мечтала хотя бы о двадцати минутах тишины, но, вместо того чтобы заполучить драгоценные крохи недостающего сна, приходилось делать вид, что мне действительно интересно, какие предметы выбрал для изучения этот новоявленный студент института международных отношений. И перспектива терпеть французского Будулая целый год, ровно столько должна была продлиться программа по обмену, совсем не вселяла оптимизма.

– Борь, ты можешь хоть немножечко помолчать? – я страдальчески закатила глаза и кубарем скатилась с трапа, оставляя растерянного блондина далеко позади.

Со всей этой суматохой и с говорливым орудием пыток под боком забыла зарядить телефон, грезя лишь о горячей ванной и чашечке крепкого черного кофе с двумя ложками сахара. И я, наверное, была в стоянии, близком к коматозу, потому как ничем другим не могла объяснить свое согласие заскочить сначала к отцу в банк.

Когда с горем пополам добрались до приемной, я практически вырубалась на ходу, так что не заметила ни перегнувшуюся через стол и активно жестикулировавшую Ольгу, ни то, как бесстыжая Борькина конечность перебралась ко мне на плечо. Да и Серова, застывшего посреди комнаты, я не сразу разглядела.  

– Антон, – мой бедный заторможенный мозг все-таки вышел из состояния анабиоза и дал команду сорвавшимся с места ногам. Занятая изнурительными репетициями, постоянно окруженная гомонящей толпой и иногда даже преследуемая самыми ярыми фанатами, я только сейчас осознала, как сильно мне не хватало Серова. И как отчаянно я по нему соскучилась, лишенная такой привычной и одновременно такой нужной поддержки и теплоты.

Только вместо них я получила какой-то нелепый сюр* [1] с дурацкой шуткой, оказавшейся вовсе не шуткой. И знала ведь, что не стоило раскрывать душу нараспашку, вручая ставшему родным человеку все козыри и ключи от потайных дверей, потому что не близкие не могут предать по определению. Легко плюнуть и растереть, когда ушлые парни стремятся через тебя заполучить расположение финансового магната Бельского. Еще легче перешагнуть через недалеких однокурсниц, с веселым пренебрежением наблюдая за их бесхитростными ужимками и прыжками.

А что делать, если тебя использовал тот, с кем делила постель? С кем делила рваные судорожные вдохи и выдохи, последнюю гренку с тарелки с золотистой каемкой, оставшийся глоток яблочного сидра и невесомое, окрыляющее чувство, поселившееся в груди?  

Только сильнее стиснуть кулаки, прикусить до крови губу и призвать на помощь всю гордость, чтобы не рвануть за тем, кто ушел. Предварительно растоптав все лучшее, что было у тебя внутри, вытащив наружу черное и гадкое. А еще недоумевать, почему глупое сердце беспомощно трепыхается и бьется о ребра, стараясь найти оправдание поступку предателя.

– Дочь, с приездом! – с моим появлением в кабинете отец охотно отложил в сторону какие-то бумаги, обогнул огромный дубовый стол и одной рукой притянул меня к себе, другой показывая что-то замершей в проеме Ольге.

Находясь в ступоре, я позволила усадить себя в кресло и даже отхлебнула из неизвестно как попавшей в руки кружки, не ощущая вкуса напитка. Коим оказался какао, который я перестала пить в пятом классе после того, как вредный одноклассник Витька Степанов засунул в мой стакан несчастного лягушонка. Перепуганное животное было спасено, но к светло-коричневой жидкости я до сих пор испытывала неприязнь.

– Рит, организуешь Боре экскурсию, пока я хвосты подчищу? – будничным тоном спросил родитель, возвращаясь на свое рабочее место, водружая стильные очки в модной квадратной оправе на нос и снова закапываясь в контракты и цифры. –  А вечером встретимся в «Турандот», я забронировал столик на троих.

– Я не против экскурсии, – поддакнул отцу Борис, довольно мне подмигивая. Отчего я окончательно перестала понимать, то ли из меня Алиса в Стране Чудес получилась бракованная, то ли это дыра в кроличью нору попалась какая-то неправильная.

– На завтра отменю все дела, поедем кататься по Москве-реке. Потом в «Большой» – друг достал билеты на «Лебединое озеро», – продолжал беспечно вещать родитель, мечтательно щурясь. И никому не было дело до того, что я банально устала и у меня нет сил на такие подвиги, как пешая прогулка по Арбату в сомнительной компании уже успевшего надоесть парижанина. И почему-то отца вовсе не заботило мое состояние, далекое от нормального по причине того, что обаятельная скотина в лице Серова бросила меня всего пять минут назад.

– Так, если ты, – покосилась на блондина, сжавшегося под моим холодным колючим взглядом и как будто даже уменьшившегося в росте: – хочешь экскурсию, позвони в турбюро и найми гида.

– Маргарита, но Борис…

– Может идти на хрен вместе с тобой, – резко оборвала отца, поднявшись, выхватив у затихшей, словно мышка, Ольги поднос из рук и стукнув им о стол так, что блюдца подпрыгнули и обиженно звякнули. – Отправляйтесь на балет, в стриптиз-бар, да куда угодно. Мне, по большому счету, все равно.

Не дожидаясь бурных оваций, крутнулась на невысоких каблуках и поспешила прочь. Только уйти не успела прежде, чем в спину донеслось осуждающе-обвиняющее «Рита!».

– Зачем? – я все-таки обернулась и выкрикнула, отпуская с поводка тщательно сдерживаемые злость, гнев и отчаянье: – вот зачем, а?! На кой черт ты полез? Я разве тебя просила?!

Ответом мне послужила гробовая, гнетущая тишина. Отец виновато опустил глаза, отрешенно вычерчивая что-то ручкой на девственно чистом лице. Борис не придумал ничего лучше, чем притвориться безмолвной скульптурой, подозрительно похожей на знаменитую «Девушку с веслом». Ну а Оля не знала то ли кидаться ко мне со словами утешения, то ли сначала собрать разъехавшуюся по подносу посуду.

Кабинет я покинула, как всегда, красиво, от всей своей широкой и мстительной души шарахнув дверью. По характерному грохоту определила, что недоброкачественно приколоченная, висевшая на соплях панорама Воробьевых гор перестала быть частью изысканного интерьера.

А вот расплакаться я позволила себе не раньше, чем добралась домой. Не переодевшись, не добредя до ванной, залезла на подоконник в кухне с ногами и непрерывно выводила пальцами на стекле «Антон». Большими глотками пила безнадежную грусть, с упрямством мазохиста прокручивала в голове жестокие фразы и, невзирая на тупую, тошнотворную боль, не могла смириться с тем, что Серова больше не будет в моей жизни.


________

*[1] – сюр – сокращение от жанра искусства «сюрреализм», означает нечто странное, фантастическое, нелепое.

Глава 44

Макс


«Твои» люди остаются с тобой, как бы ты ни

ныл, каким бы ором ни орал, как бы ни

пропадал. Они просто есть, они рады тебе открыть

дверь протянуть руки, разделить бутерброд.


(с) «Мне тебя обещали», Эльчин Сафарли.


Макс любил Ритку. С первого дня их знакомства воспринимал талантливую девчонку, как младшую сестру. Опекал ее, иногда даже излишне, навязывая заботу, от которой она поначалу отфыркивалась, а потом приняла безоговорочно. Особенно, после того как ее мамы не стало.

Именно Макс тогда не давал Бельской скатиться в депрессию. Вместе с ней рисовал граффити на стенах подъезда, удирал от досужей Клары Робертовны, грозившей накостылять подросткам по пятое число и натравить на хулиганов служившего в органах сына. За компанию с бесшабашной подружкой набил татуировку. И с тех самых пор у Риты на правой лопатке красовалась стайка из пяти крошечных ласточек, а у Макса на левой руке, от локтя до запястья – «Королева Марго» витиеватыми буквами. И чхать он хотел на все, что скажет будущая пассия по этому поводу. Дружбой с восходящей звездочкой он гордился, дорожил и портить ее не собирался ни за какие коврижки. И даже за вагон чудесного сливочного эскимо в шоколадной глазури, учитывая, что сладкоежкой Максим был страшным.