— Вставай, женщина, — произнес он громко на хинди, — мы достаточно медлили. — Не оборачиваясь, он тронулся по дороге назад, в город. Анне-Лиз, хромая, держалась за ним.

Выйдя на разведку ночью, Дерек был остановлен патрулем из трех человек, как только приблизился к резиденции. Дерек спросил у них, как добраться до ближайшего публичного дома, и они, весело гогоча, подробно объяснили ему. Он решил, что дальнейшие его вылазки будут крайне опасны, и вернулся к Анне-Лиз.

На следующий день часовые вновь были на своих местах, появилось второе орудие, но индусы не умели с ним как следует обращаться. С намерением выяснить все возможности спастись Дерек отправился на телеграф. Телеграф был открыт, но здание охранялось вооруженными повстанцами. Штатские служащие продолжали принимать телеграммы, разочарованные сипайскими цензорами и частыми поломками линии. Слушая все их сетования, Дерек только кивал головой. Затем он сказал, что ему надо послать телеграмму: его бабушка в Дели тяжело больна. Он знал, что из болтовни клерков, хотя слушать их тоже очень рискованно, он сможет выяснить не меньше, чем направляя телеграфные запросы ко всем окрестным комиссарам. То, что он узнал, было обескураживающим. Дели пал, Мирут — накануне капитуляции. Об Алигаре не было сказано ни слова, но он и сам видел, что там делается, Лакнау пока еще не захвачен. Известий с юга не было, но ходили слухи, что восставшие выгнаны из Аллахабада.


Лицо Дерека исказилось от боли, когда он увидел Анне-Лиз, которая униженно выпрашивала подаяние на рынке. Он схватил ее за руку и повел за собой. За рынком он усадил ее на мула, сам вскочил на лошадь. Теперь они ехали к восточным воротам. Приблизившись к Анне-Лиз, Дерек тихо спросил:

— Чем ты занималась?

— Что?

— Ты просила милостыню!

— Нет, тебе показалось, просто я выгляжу, как нищенка.

— Ты слышала ружейные выстрелы прошлой ночью?

— Они дважды разбудили меня.

— Это делается, чтобы не дать уснуть тем, кто в резиденции… и все часовые на месте. Видишь вон тот отряд конных сипаев? Я наблюдал за ними, когда ходил на телеграф. Я думаю, это летучий отряд, готовый изрубить каждого, кто решит выйти из резиденции. Кто знает, — закончил он, — как вырваться из осады. Думаю, нам лучше попробовать добраться до Лакнау.

— Ты не думаешь, что нам лучше миновать Лакнау? — спросила она спокойно, когда они выезжали из пока не охраняемых восточных ворот.

— Нет, в данной ситуации у нас слишком небольшой выбор, я не хочу рисковать.

— Ты имеешь в виду сложности со мной? — она печально взглянула на него. — У тебя будет гораздо больше шансов, продолжая путь в одиночку.

— Вероятно, — он улыбнулся, — но ваше общество, мадам, доставляет мне большое удовольствие!

Она слегка покраснела:

— Я не нужна тебе, Дерек. Действительно, никогда не была нужна, за исключением времени, когда ты был болен.

— Я нуждался в тебе всю мою жизнь, — сказал он мягко. — Мариан была удовольствием, ты же — необходимость. Я не осознавал этого, пока ты не покинула Англию. Конран был не одинок в любви к тебе.

Она пристально посмотрела на него:

— Я полюбила тебя, мне кажется, с первого взгляда, как только увидела. Ты для меня был героем, принцем из сказки, и никогда не сделал ничего такого, чтобы разрушить это впечатление, за исключением возвращения к Мариан. Я видела в тебе какой-то идеал, и в этом была моя глубочайшая ошибка. Ты же все еще видишь во мне свою няньку… что-то вроде ангела. Я не ангел, Дерек, но земная и сейчас насмерть перепуганная особа. Если восстала вся Индия, куда мы пойдем? Пока мы были удачливы, но наши шансы выжить равны нулю. Ты прекрасно говоришь на хиндустани и наверняка можешь спастись, но только не со мной. Лучше всего тебе отправиться в Лакнау одному, а мне позволь поступать по своему разумению. Нескольких рупий мне хватит на… — выражение его лица заставило ее умолкнуть. — Нет, я просто решила, что ты должен знать, о чем я все время думаю.

— Если ты собираешься исчезнуть, то знай: я потрачу всю свою жизнь, но тебя найду. Так что выброси из головы свои дурацкие идеи, — предупредил он кратко. — Что бы ни случилось, мы встретим будущее вместе. Да, я идеализирую тебя, но тем не менее вижу, как ты пытаешься осадить мула и не можешь. Твоя слабость только усиливает мою любовь. Если я решил защищать тебя, то это моя проблема, а не твоя. И не пытайся никогда решать за меня что-нибудь, — убедившись, что на них никто не смотрит, он обнял ее за плечи и крепко поцеловал. — Вот как я люблю тебя! Ты будешь матерью моих детей, а то Роберту придется стать ответственным за продолжение рода Клавелей. Я не женюсь ни на ком, кроме вас, мисс, так что смирите свою гордыню!

Она освободилась от него:

— Я не верю этому, но даже если бы и верила, то все равно не вышла бы за тебя. У вас доброе сердце, Дерек Клавель, но ваше тупоумие безгранично, как луга Сассекса. Отправляйтесь домой и женитесь на леди, у которой голубая, как у вас кровь, если уж вам так хочется жениться… А у меня кровь алая, как ты мог заметить. Забудь меня. А я уж точно попытаюсь забыть о тебе.

— Вряд ли тебе это удастся, — ответил он ровно, — так же, как и мне… поэтому лучше прекратим этот глупый разговор и будем говорить серьезно. Мы подходим друг другу. Давай договоримся: ты не позволишь мне задирать тебя, а я не позволю тебе ревновать меня… Бог знает, почему мы оба упрямы, как ослы. Ты будешь упрекать меня за Мариан, пока мы не поседеем, а я буду ревновать к Конрану до гробовой доски. Но, клянусь Аллахом! — он возвел глаза к небу и рассмеялся, — я не видел пары хуже, чем мы, похоронившие себя в старческом слабоумии.

Она вздохнула:

— Ты на самом деле рассуждаешь, как старец, у которого отшибло память. Где мы будем жить? Мы не можем вернуться в Англию, а Индия взорвалась, как перегретый котел. И потом, почему ты так уверен, что мы обязательно должны быть вместе?

— Пока мы можем отправиться в Австралию, — вставил он оживленно, затем с загоревшимися, как у мальчишки, глазами добавил: — Я найду там золотую жилу и поставлю на колени весь золотой рынок!

Она засмеялась:

— Ты как папа, который постоянно открывал новые страны.

— А ты дочь своего отца, не так ли? — он понимающе улыбнулся, его темные глаза повеселели. — Австралия полна мягких шерстяных овечек. Ты можешь стать им матерью, пока мы не произведем своего выводка.

Она выгнула бровь:

— А ты не подумал о том, что не очень-то красиво с твоей стороны строить подобные планы с женщиной, которая только что стала вдовой? И потом, я не хочу в Австралию ни с тобой, ни с кем-либо еще.

— Я подожду, — ответил он смиренно. — Помнишь поговорку: «Поживем — увидим»?

— Кто знает, что еще может случиться… — сказала она задумчиво, но потом наконец решилась: — Ладно, я пойду с тобой в Лакнау.

Он галантно поклонился:

— Я ваш раб, мадам, навеки.

— Ты ни с кем не считаешься, даже с самим собой, — возразила она. — Я помню тебя таскающимся на одной ноге по дому в Канпуре. Ты требуешь слишком многого от себя и от всех остальных!

Тем временем Дерек изучал ее превосходный профиль. Анне-Лиз была красавицей и в этом простом тряпье, оно не делало ее менее привлекательной. Это превратившееся в лохмотья сари не подошло бы Мариан, и теперь он знал почему. Если Анне-Лиз от природы наделена чувством собственного достоинства, то Мариан — в силу своего положения. Надень на нее все это рванье — она станет жалкой.

Теперь Дерек понял, что любит Анне-Лиз намного больше, чем это могло показаться. В ее благородном сердце было столько же сострадания, сколько и мужества. Он не преувеличивал, когда обещал не иметь женщин, кроме нее: другие ему просто не нужны, она была единственной, способной тронуть его сердце с такой теплотой и нежностью. Но сейчас — он должен был это признать — ее независимость и то, что она отвергала его, добавило ей привлекательности.


В полдень Анне-Лиз сгорбилась в седле. Они мало спали в предыдущую ночь. Переход через Ганг был ужасным изматывающим испытанием для Анне-Лиз, которая не умела плавать. После нескольких дней и последних двух ночей в седле Дерек тоже устал до изнеможения. Анне-Лиз не жаловалась, но он решил, что пора найти безопасное место для отдыха прежде, чем ехать дальше, в Лакнау, который, надеялся Дерек, должен быть защищен умелыми действиями комиссара Генри Лоуренса. Когда они проезжали мимо деревни Нанджул, всего в тридцати милях от Лакнау, Дерек принял решение:

— Мы останемся здесь на ночь.

— А это не опасно? — спросила Анне-Лиз.

Он коротко кивнул:

— Я хорошо знаю эти места. В деревне перемешались индусы и мусульмане, но один из моих бывших солдат — здешний начальник. Я доверил бы ему мою жизнь… и наши. А теперь чем меньше жителей деревни увидят тебя, тем лучше. Все время закрывай лицо своим сари.

Когда они въехали в деревню, Дерек решительно остановил первого попавшегося им жителя. У того на лбу была татуировка в виде скорпиона.

— Приветствую тебя, старик. Можешь ты показать нам дом Мохаммеда Афзула?

Глаза старика сузились и подозрительно посмотрели на них. Он был не так стар, как им показалось.

— Какое дело может иметь представитель великого Бахадур-шаха к такому простому человеку, как наш Мохаммед Афзул?

— Почтеннейший, зачем вам знать это? — Ответ Дерека прозвучал многозначительно.

Старик прикинулся простачком:

— Я не хотел вас обидеть. Мохаммед Афзул пользуется большим уважением в Нанджуле. Мы надеемся, у него не будет неприятностей?

— Никаких, насколько мне известно. Где он живет?

Старик махнул рукой:

— Идите за мной. Я покажу.

Опираясь на сучковатый посох, он привел их к оштукатуренному простому дому, ничем не отличавшемуся от остальных. Качели из пеньковой веревки висели между деревьями, по сухой пыльной улице туда-сюда носились босоногие дети. Несколько взрослых стояли на пригорке. Женщина средних лет с острыми чертами лица, держа глиняный кувшин на плече, приблизилась к ним от реки. Ее глаза удивленно расширились, когда она взглянула на форму Дерека, но она быстро отвернулась, как будто ничего не заметила, и прошла мимо.