Итак, Игорь получал от меня с Кавказа, наверное, достаточно поэтические письма, так как за десять лет со времён Артека, я думаю, мой стиль ещё более усовершенствовался.

Случилось так, что в это время он посетил чердак Васи Корячкина, художника, о котором я уже упоминала и, как же тесен мир, познакомился там со Славой Хотулёвым, редактором нашей картины - помните ленинградскую историю с Кудрявцевым и воблой? Хотулёв как раз на время приехал из Нальчика в Москву и был полон разными впечатлениями, включая и свои любовные похождения с «окелонкой Ануш», балериной из Коми. Об этом и стал красочно повествовать, сидя на полу за бутылкой водки. Игорь, «чекист» в силу своей журналистской профессии, начал его расспрашивать: «А есть ли ещё хорошие девочки у вас в группе?» - «Да. Есть ещё одна, но она уже давно занята, живёт с нашим режиссёром…», - ответил ничего не подозревавший Слава и назвал моё имя. Такой или примерно такой разговор происходил в Васиной мастерской, но о нём я узнала значительно позже, так как Игорь ничего не сказал Славе о том, что знает меня, да ещё так близко! И Слава, естественно, вернувшись в Нальчик, и не упомянул ни о Васе Корячкине, ни о своём новом знакомом.

Игорь с горя взял отпуск и уехал на юг. Завёл себе там роман - то ли чтоб отомстить, то ли чтоб отвлечься.

Возвращаюсь я осенью в Москву и, предварительно позвонив, являюсь к Игорю. «Ну, здравствуй!» - чувствую, что-то не так, слишком сухо здоровается. Тогда я пошла, что называется, ва-банк. «Ты, наверное, хочешь спросить, не изменяла ли я тебе за эти месяцы? Да, изменяла! Но всё это ерунда, ничего не значит, ты ведь тоже, наверное, не святой!» - в общем, помирились. Я как в воду глядела: в этот же вечер у него должны были собраться гости, в том числе и новая пассия. Это меня нимало не смутило, даже появился азарт - кого он выберет? Она оказалась нормальной, интеллигентной и, кажется, хорошенькой девушкой, но ей пришлось ретироваться, так как своего места я пока не собиралась уступать. Но с этого времени в наших отношениях с Игорем появилась трещина, и это было началом конца.

Но я забежала вперёд и поэтому снова возвращаюсь в то временное пространство, где рождалась «Земля Санникова», именно в те дни прозванная «землёй сифилитиков». А случилось это по следующей причине: у одного из танцоров Ленинградского балета, приехавшего с группой Эсамбаева, обнаружился сифилис аж второй степени. Он обратился в местную поликлинику, не знаю уж по какому поводу, и оттуда танцора уже не выпустили. А нас собрали всех в тот же день в зале гостиницы на встречу с местным венерологом и провели с нами беседу. Потом потребовали признаваться, кто с ним спал? Ел из одной тарелки? Курил одну сигарету? «И вообще, кто сомневается в своём здоровье, пусть незамедлительно сдаёт кровь на анализ, а то будет плохо!» Группа наша, включая актеров и эпизодников, была такой многочисленной, что всех просто невозможно было запомнить. Названного Руслана, «чернёнького такого», я вообще не могла вспомнить, но точно знала, что ни в каких посиделках с ним не участвовала. А вот некоторые наши сотрудники, в том числе Альберт Мкртчян и Мишка Коропцов, не раз бывали с ним в одной компании. Как оказалось, танцор имел явно бисексуальные наклонности и частенько нахально лез целоваться в губы с нашими доверчивыми мужиками. Кроме того, имел привычку затянуться чужой сигаретой и глотнуть из чужого стакана, что, по словам врачей, свойственно больным сифилисом, намеренно старающимся заразить и других. У наших мужиков от страха чуть инфаркта не было, и стройными рядами они понеслись сдавать кровь. Но тут выяснилось, что одним анализом не обойтись, а необходима серия из трёх заборов крови с промежутком в две недели. Всё бы ничего, но через полмесяца кончалась экспедиция, и мы вернулись в Москву. Каково же было удивление и потрясение наших мнительных «творюг», когда вслед за ними пришли повестки с требованием явиться в московский районный вендиспансер «по подозрению на сифилис» и с угрозой «уголовной ответственности в случае неявки». В отдел кадров студии также пришли уведомления о необходимости его сотрудникам пройти соответствующее обследование. Взбешённые жёны терзали своих мужей подозрениями, а руководство студии выясняло обстоятельства, сопутствующие случившемуся. В общем, мужикам нашим досталось! А картину на «Мосфильме» стали называть «земля сифилитиков» и посмеиваться над сильной половиной нашей группы, подозревая её в гомосексуализме.

Как мне помнится, этот скандал совпал с не менее шумным. В это время посадили известного режиссёра и художника Сергея Параджанова. Рассказывали, что он занимался совращением мальчиков, которых якобы отбирал для съёмок. Было это не в Москве, а где-то на юге, кажется в Киеве, где он жил в гостинице. А разоблачили его матери мальчиков, которым он не разрешал присутствовать на «репетиции», якобы чтобы не смущать детей. Но те подглядели в замочную скважину номера и вызвали стражей порядка. Теперь всё это представляют в ином виде: якобы Параджанов был личным врагом Щербицкого, тогдашнего партийного хозяина Украины, чуть ли не политическим заключённым. Но тогда на студии об этом говорили все, а «дыма без огня не бывает».

Теперь я знаю, что подобные сексуальные отклонения происходят с людьми, физический пол которых противоположен тому, который они имеют изначально, в тонком теле. В контексте данного мне Учения понимаешь, что чем выше Зона рождения человека и старше его душа, тем чаще случается такой конфуз. Этим объясняется такое широкое распространение сексуальных отклонений именно в среде людей творческих профессий, которые выбирают, как правило, многоопытные души ради возможности самовыражения. Опять же, и творчество и секс зиждутся на одних и тех же энергиях. Безусловно, всё можно объяснить и понять, но перешагнуть барьер эмоционального неприятия этого мне пока не удаётся.

К тому же в том же Нальчике мне пришлось напрямую столкнуться с этой пресловутой нетрадиционной сексуальной ориентацией. Причём происшедшее меня страшно напугало, так как я сама стала объектом домогательств. До этого о лесбийских штучках я знала только понаслышке, и мне это казалось чем-то мифическим, из жизни «гнилого капитализма». Но вот однажды мы возвращалась после съёмок в Чегемском ущелье на базу. Я устало шла по тёмному извилистому коридору цокольного этажа в сторону костюмерной. Мимо, обгоняя меня, как стадо бешеных баранов, пронеслась массовка, оттеснив меня к стене. Про себя я ещё удивилась: «Надо же быть такими идиотами, ведь раздеть их могла только я!» А они меня буквально отбросили в сторону с дороги. И вдруг из летящей толпы отделилась тёмная фигура и буквально с разбегу прижала меня спиной к стене. Жадные руки стали шарить по моему телу, стараясь забраться в интимные места, а мокрые губы искали мой рот и, так как я уворачивалась, скользили по щеке и уху. Я стала отбиваться и тут с ужасом обнаружила, что это женщина! Крупная, сильная танцовщица всё из того же балета. Трясущаяся от страсти и шепчущая какие-то бредовые слова, она испугала меня гораздо сильнее, чем будь это мужчина. Оттолкнув её, я кинулась за толпой, сердце бешено колотилось, и я не скоро пришла в себя от потрясения. С тех пор у меня появилось несколько брезгливое отношение ко всем работникам балета и эстрады, все они мне кажутся «голубыми» и «розовыми» и вызывают почти физическое отвращение.



Вследствие такого моего негативного отношения к работникам балета я была крайне удивлена, когда накануне отъезда из Нальчика в номер гостиницы, в котором я жила с Зинкой Циплаковой, пришла Таня Ильевцева. Она просто огорошила нас сообщением о том, что выходит замуж за танцора местного театра. Мало того, что он был из балета, он был ещё и кабардинцем! Представители этой народности зарекомендовали себя перед нами не лучшим образом, в результате чего дирекция пошла на крайние меры. Она не только запретила пропускать местное население в гостиницу, но вечером приходилось ставить охрану у входа в гостиницу и, кроме того, оцеплять её плотным кольцом из автомобилей, дабы оградить себя от вторжения дикого племени озабоченных горячих парней.