По Лёниному тону я поняла, что дело действительно приняло серьёзный оборот.

Сознаюсь! Тут я испугалась, и ещё как! Именно этот страх и заставил меня запомнить всю эту историю. Ужас перед партийным наказанием передался мне, наверное, ещё от моих родителей, переживших времена сталинских репрессий и партийной диктатуры.

- Что же делать? - в растерянности спросила я своего друга.

- Тебе придётся завтра с утра публично извиниться перед ними! - посоветовал Леня.

- Но что же мне сказать?

- Да просто скажи: «простите!», а за что, они сами знают! Они, наверняка, подуются, поворчат, но простят.

Как я поняла, такое решение проблемы было уже оговорено на совещании «верхушки», так как утром, когда мы приехали на площадку, корейцы стояли, выстроившись в торжественную шеренгу в ожидании моего прилюдного покаяния. Они благосклонно приняли мои извинения и, похоже, сразу забыли о моей провинности, во всяком случае, они остались так же доброжелательны ко мне, как и раньше.

При воспоминании о том неприятном инциденте моя услужливая память прерывает цепь времён и вытаскивает на свет божий другие разговоры и события, объединённые всё той же темой страха.

1998 год, разговор на людях в издательстве:

- Елена Иосифовна, что мне с ним делать? Придётся мне, так сказать, по знакомству попросить вас дать консультацию Фёдору.

- Ну нет, Елизавета Михайловна, вы же знаете, я индивидуальных консультаций не даю!

А это уже наедине:

- Слушай, Лен, что мне с ним делать? Хороший парень и работник неплохой, но какой-то хлипкий. Чуть что - заболевает: то желудок, то грипп, то ангина, то просто плохо себя чувствует. И главное, в самый ответственный момент, когда что-то лично от него зависит и надо мобилизоваться. Вот мы с тобой, конечно, тоже болеем, но только тогда, когда можем себе это позволить, а в экстремальных ситуациях, наоборот, собираемся и…вперёд.

- Знаешь, Лизочка, тут случай тяжёлый. Это страхи… Самое труднопреодолимое. Он напуган чем-то, боится всего и прячется, благополучно уходит в болезнь. Это отклонение сложно будет исправить.

- Да, похоже! Он ведь бывший «афганец».

В раздумье я задаю себе вопрос: а избавилась ли я от этого окончательно за тридцать лет, прошедших с того самого случая с корейцами? Или этот страх, постоянно подвергаясь мутации, всё ещё живёт во мне? Страхи, страхи… Все мы чего-то боимся - одного на уровне подсознания, другого вполне осознанно. Этот страх заложен в нас, наверное, с первородным грехом, как бесплатное приложение к физическому существованию. Страх за жизнь, за свое драгоценное тело переходит в трусливую нерешительность перед любыми непривычными обстоятельствами, сулящими трудности. В том числе и конфликт с начальством; страх наказания типа замечания в партийном билете; опасение быть осуждённым окружающими.

Я вспоминаю свои детские страхи. Они ничем не выделяются из ряда обычных, присущих всем детям младшего возраста.

Сны и рассказы взрослых возбуждали воображение, и мне чудились спрятавшиеся в тени шкафов бандиты и разбойники, бежавшие из тюрем и лагерей, - начало 50-х годов отличалось массой подобных историй. Ветки, шуршащие ночью по стеклу, создавали ощущение, что кто-то лезет в моё окно. Помню, особенно сильное впечатление на меня произвела история, подслушанная во время разговора матери с соседками. Говорилось в ней о том, как одна женщина среди ночи услышала тиканье часов под своей кроватью. Заглянула туда и в ужасе обнаружила мертвеца, и что самое ужасное… - на руке его шли часы. С тех пор в течение нескольких лет я перед сном обязательно проверяла, не спрятался ли кто под моей кроватью, и прислушивалась, не тикают ли где часы.

Был у меня и период «медвежьей болезни», сродни Фёдоровой. Я непременно заболевала перед каждой поездкой, праздничным днём или интересным событием. Избавилась я от этого уже после окончания десятого класса. Тогда все поехали на экскурсию в Ленинград, а мне пришлось остаться дома из-за сильной ангины. А через месяц мы должны были с мамой ехать в Палангу на Рижское взморье, и у меня, как назло, произошёл рецидив этой ангины. Я была не на шутку раздосадована и решила смолчать. Взяла себя в руки и виду не показывала, хотя температура подскочила до 39о. Кое-как пережила довольно утомительную дорогу и поиск жилья. А потом мать потащила меня к морю. Было довольно холодно, вечер, а температура воды не превышала 16о. «Давай искупаемся!» - предложила мама, вспомнив свою закалённую в трудностях молодость, и я не посмела отказаться. Махнула рукой: «Будь, что будет!» Окунулась в обжигающую воду, побарахталась, потом обтёрлась насухо полотенцем, и жду… что-то будет! Что вы думаете? Назавтра никаких следов болезни!

С тех пор эта форма, в которую привычно выливался мой страх, исчезла. Но, перестав проявляться, он ушёл на другой уровень и там затаился. Началась взрослая жизнь, воля научилась подавлять страх и загонять его внутрь. Прошли ещё годы, и ум стал классифицировать все виды страха, находить его причины. Но что поможет полностью избавиться от него, от того первородного страха, который, наверное, уходит только вместе с жизнью? Поживём увидим!

А вот бедный Фёдор, видно, задержался на уровне «детских страхов». Что ему посоветовать? Может, лучше воздержаться от советов? Может, лучше, когда страх выражается так, а не принимает другие, более агрессивные или депрессивные формы, доводя до безумия или самоубийства? Бедный Фёдор!

«Земля Cанникова» заканчивалась. Осенью прошли досъёмки - неделя в Сочи в Москве: несколько крупных планов на натурной площадке во дворе «Мосфильма». А потом мне предстояло сдавать костюмы. Это самое муторное занятие в работе костюмера, которое может отбить охоту продолжать это дело любому. Всегда обнаруживаются потери, недостача, порча. Костюмы надо пересчитывать, сверять с номерами, гладить, стирать, сдавать в прожарку, то есть в камеру с высокой температурой, которую якобы не выдерживают вши и блохи. Это возня в старых, грязных тряпках вызывает аллергию. Чихаешь, кашляешь, в носу чёрный песок, а на руках высыпает какая-то гадость. Мало того, в результате подсчётов выявляется куча необъяснимых пропаж, на которые предстоит составлять «Акт на списание». Правда, в моём случае они были вполне объяснимы. Массовка на Кавказе просто не считала нужным возвращать вещи обратно, и собрать костюмы было нереально. У них вечно не было паспортов, а расписки для них ничего не значили. Зная же их нравы, наша администрация и не пыталась их разыскивать, хотя достаточно было просто пройти по городу. Тут и там мелькали матерчатые сапожки с бахромой и суконные жилетки. Так что, уже уезжая из Нальчика, я знала, что предстоят серьёзные трудности с отчётом, но мысли эти от себя гнала: придёт время, разберусь!

Судьба надо мной сжалилась и в этот раз - как говорится, нет худа без добра, груз с костюмами пришёл в Москву в ужасном состоянии. Два ящика было разбито, и все вещи переложили в мешки. По неведомой причине машина с костюмами две недели стояла под дождём: мешки размокли и разорвались, вещи в ящиках промокли, а потом заплесневели.

Я сидела с Зинкой в буфете и там же, случайно(!) обедал начальник нашего костюмерного цеха Алла Иосифовна - моё непосредственное начальство. В это время прибежал зам. директора фильма с выпученными глазами и в страшном волнении завопил: «Лена, скорее, ты только посмотри, что тебе привезли!». Я выскочила из буфета и увидела страшную картину. По всему коридору цокольного этажа второго блока тянулись тряпки, доски, растекались лужи, расползались кожа и мех. Картина была впечатляющая! Все ахали и охали. Зинка тут же сообразила - побежала в буфет за Аллой, благодаря чему акт о такой «вопиющей халатности, допущенной администрацией кинокартины», был составлен незамедлительно. Мне всё это было, естественно, только наруку. В конце концов, под эту ситуацию удалось списать всю недостачу, тем более что никто из проверяющих не хотел копаться в куче заплесневелых тряпок, чтоб сверять номера вещей по списку. В общем, всё обошлось малой кровью: несметным количеством подписей и печатей.

«Землёй Санникова» заканчивался период моей работы в должности костюмера. У меня появились новые знакомства на «Мосфильме», и мне было предложено место ассистента художника по костюмам в том же Экспериментальном объединении. Мне предстояло уволиться из костюмерного цеха, что было возможно только в том случае, если у меня не останется задолжности по костюмам. Как я знала, задолжность была привычным способом управлять костюмерами, посылать их на картины, не согласуясь с их личными интересами, а также не позволять уволиться «по собственному желанию». Зная зловредный характер Аллы Иосифовны, я хранила свои намерения в тайне, пока полностью не разделалась по «Земле Санникова» и не ушла в отпуск. Уже в отпуске я подала заявление об уходе, но самодурство Аллы было непобедимо. Она заставила меня выйти после отпуска на две недели, несмотря на мои протесты и явную незаконность такого решения. Две недели мне пришлось работать в цехе, ожидая какой-либо подлянки со стороны Аллы, и она последовала: за опоздание на работу на две минуты она записала мне выговор в трудовую книжку. Сейчас Алла где-то в Израиле, бросила свою «престижную работу», распрощалась с так обожаемой ей властью. Что с ней сейчас?

На этом месте мне пришлось прерваться. Дело в том, что свои воспоминания я начала писать летом в деревне. В начале августа Ланочка уезжала в лагерь в Феодосию, и мы вернулись в Москву. Ещё до отъезда я поняла, что было бы неплохо снова посмотреть «Землю Санникова», чтобы восстановить в памяти некоторые детали, зная, что по ходу фильма всплывут образы и события того периода. «Хорошо бы фильм показали по телевизору», - подумала я, не надеясь найти его на видеокассетах.

Какова же была моя радость, когда по приезде в Москву я обнаружила «Землю Санникова» в программе по 6-му каналу. Меня обрадовало не только то, что моя мысленная просьба реализовалась в заданный промежуток времени, но и то, что таким способом «сверху» подтверждалась тема, содержание и форма воспринятой мной задачи - написать книгу мемуаров, поделиться своим жизненным и эзотерическим опытом. Сознаюсь, порой меня охватывали сомнения - нужно ли так открываться перед людьми, правильно ли я делаю, срывая некую золотую вуаль, прикрывающую моё лицо? Получив такое «одобрение» сверху, я надеюсь, что цель моего труда будет достигнута и терпеливый читатель, дочитав книгу до конца, сделает для себя однозначный вывод, что дорога к духовному совершенствованию открыта перед всеми. Что никакой «грех» не является преградой на пути, и ни «вору», ни «блуднице» не следует опускать руки. Надо верить в себя и помощь «сверху» и идти, идти, идти…