Нам нравилось такое незамысловатое житьё. В выходные, которые случались, как правило, неожиданно, по техническим причинам или из-за отсутствия актёра, мы гуляли по Верее, на окрестных полях и в лесочке. Многих местных жителей через некоторое время мы уже знали в лицо, как и распорядок их жизни. По утрам нам обычно встречался местный батюшка - высокий красавец, всегда окружённый шумной толпой тёток, мало похожих на прихожанок. Казалось, они гурьбой только что вывалились из какой-то пивнушки и продолжают своё мероприятие на церковном пороге. Весь этот гомон смешивался с мычанием коров и блеянием овец, никогда не менявшим свой утренний маршрут мимо церкви и нашего дома.

Поздно вечером, если «творюги» не соблазняли нас на очередную пьянку, мы шли на окраину города к болоту - слушать лягушек. Никогда не предполагала, что эти противные на вид земноводные в пылу любовной страсти так красиво поют, выводя чуть ли не соловьиные рулады.

С Ленкой мы очень сдружились. Не знаю, как она, но я не чувствовала нашей разницы в возрасте - а ведь мне было уже 35, а ей всего 25 лет! Как-то после моего очередного рассказа о приключениях юности она сказала: «Знаешь, мне кажется, я какая-то часть твоей Ольги!» Она имела в виду мою умершую подругу, которую я часто упоминала. Я была тронута до слёз.

К Ленке я относилась очень хорошо. Наверное, так относятся к любимым сёстрам, несмотря на то, что по статусу она была моей непосредственной подчинённой.

Ленка была и первым читателем, вернее, слушателем моего труда.

Парадоксально, но я не запомнила этого, как выясняется теперь, судьбоносного и величественного момента, когда книга полилась на бумагу. Всё было очень просто и незаметно. Откуда-то взялись толстая тетрадь (наверное, купила) и настоятельная потребность писать. И я принялась записывать туда всё, что мне «приходило»: Зона за Зоной, Качество за Качеством. И сама удивлялась, как всё получается красиво, подчиняясь определённой системе, складываясь в понятия, точно согласуясь между собой. Вслед за Пушкиным мне хотелось воскликнуть: «Ай да Ленка! Ай да молодец!»

Безусловно, я понимала, что я пишу «не сама», а принимаю информацию, которую уже собственными усилиями превращаю в слова. Иногда понятия легко облекались словами, а порой подбирать их было нелегко. Я считала, что знания «спускаются» от Небесной Иерархии, а куратором, руководителем ко мне «приставлен» Фаюм, или Гермес (его же имя). К нему я и обращалась с вопросами, если мне что-то было непонятно. Письмо моё не было машинальным, я старалась понять всё, что пишу. Но обычно писать было легко, и работа напоминала записывание собственных мыслей. Причём потребность писать настигала меня в самое разнообразное время, чаще всего на съёмочной площадке. И я усаживалась на узел из брезентовой плащ-палатки, в котором были уложено запасное военное обмундирование, доставала из своей непременной корзины тетрадь с клеёнчатой обложкой и, положив её на колени, принималась писать.

Вокруг «смешались кони, люди», но я становилась совершенно глухой к внешним раздражителям, не слышала ни шума боя, ни разрывов петард. Зато открывался внутренний слух, и я строчила до тех пор, пока не иссякала информация и не прекращался поток энергии.

Надо отдать должное всем членам нашей съёмочной группы. Они не только не беспокоили меня, видя мою полную погружённость в постороннее занятие, но и всячески старались оградить от помех, беря на себя часть моих обязанностей. «Пиши, пиши -я посмотрю», - успокаивали не только костюмеры (Ася и Лена), но и гримёры, реквизиторы и другие, включая актёров и даже Любомудрова. Они все знали моё увлечение эзотерикой, так как о нём во всеуслышание поведала Вера Романова, сама в то время подружившаяся с известной целительницей Джуной. (Кстати, там какие-то неведомые пути свели её вновь с Андреем Кондрашиным, с которым она была знакома ещё по экспедиции в Набережные Челны, куда он приезжал ко мне в гости.)

Ко мне частенько обращались за помощью - то снять зубную боль, то при растяжении или вывихе (это часто случалось при таких экстремальных съёмках), головные боли и желудочные и разные другие недомогания. Вера тоже лечила, причём с большим удовольствием, чем я, но застать её на съёмочной площадке было трудно. Она как раз приобрела участок земли и строила дачу, а в Верее появлялась, казалось, только затем, чтобы набить свой горбатый «Запорожец» мешками с конским навозом и увезти это «добро» на дачу. Но характер у Верки был золотой, как и её прекрасные волосы, - она была всегда в хорошем расположении духа. Кроме того, наши хорошие отношения сложились задолго до «Первой Конной», а теперь она явно мне благодарна за то, что я выполняю работу «и за неё, и за себя», и не цеплялась ко мне, когда я откладывала одёжную щётку и бралась за перо.

Не в силах отказать никому из страждущих, Вера Романова лечила всех, кто бы к ней ни обращался. Зная, что целительство меня не особенно увлекает, она всё равно время от времени просила меня помочь или продолжить курс, начатый ею, - подменить и в этом. И я, преодолевая внутреннее сопротивление, шла ей навстречу. Возможно, срабатывал стереотип «помощи ближнему», а может, эгоизм, - чтобы потом совесть не мучила, что «могла, но не помогла». Во всяком случае, там на одном из пациентов мне представился случай убедиться в тщете лечения тела, если при этом душа остаётся «больной». Если причина болезни не меняется, то на смену одному следствию в виде болезни может прийти другое, похлеще первого. Так что, излечив насморк, можно подвести человека под гильотину.

«Достал» нас там один… то ли из групповки, то ли просто из чьих-то знакомых. Привела его ко мне Вера: она вылечила ему, кажется, гайморит, но теперь вот у него «обнаружилась язва - надо снять боли», а она, мол, должна уехать в Москву на пару дней. Лечение прерывать нельзя и т.д., и т.п. Что делать? Я согласилась подменить Веру на два сеанса, но не более. Парень мне очень не понравился: на удивление глупый, наглый, с гонором. В общем, вылечили мы его обоюдными усилиями. Прошло буквально несколько дней, и он, пьяный, перевернулся с кем-то на тракторе, невесть как оказавшемся в районе съёмочной площадки. Вообще я заметила, что трактор - наиболее опасный вид транспорта в российской глубинке. Он почему-то имеет обыкновение оказываться вверх колёсами или гусеницами в кюветах, которые прорыты вдоль всех дорог и заполнены всяким металлическим жизнеопасным хламом. Так и наш герой оказался в кювете вместе с трактором, из которого его извлекли со сломанными рёбрами, ушибами и ещё разными травмами. Из больницы через знакомых он потребовал к себе личного целителя Веру Романову. «Вера, не ходи. Я чувствую, хуже будет!» - уговаривала я её. В это время я начала проникать в суть закона Кармы, нюансы которого постепенно становились понятны при отслеживании причинно-следственных связей. Но причину я уже искала не в предыдущих действиях человека, а в присущих ему «отклонениях», как это вытекало из тех знаний, которые постепенно заполняли не только чистые страницы моих тетрадей, но и мою голову. Благодаря им на конкретном примере я увидела, как проявляется то Качество, которое я идентифицировала по данной в книге энергетической шкале как отклонение по 12-й Зоне, назвав это «активным самоволием». Было ясно, что оно приведёт Вериного пациента в конце концов к ещё большей беде. Пусть уж сидит себе в больнице со сломанными рёбрами - свобода ему явно противопоказана. Но сердобольная Вера, в общем-то согласившись с моими доводами, всё-таки не устояла - стала посещать больницу и через несколько дней «вытянула» его оттуда.

А ещё через пару недель он появился и сообщил, что записался добровольцем в Афганистан. Оттуда он уже не вернулся - погиб в первом же бою.

Вся эта ситуация подтвердила мою решимость никогда больше не заниматься целительством (за исключением мелких неприятностей типа лихорадки на губе). А если уж уклониться не удаётся - искать истинную причину заболевания.

Там же в Верее я получила ещё один показательный урок по тому же предмету, из чего сделала вывод: даже если человек просит найти глубинный источник своих бед и показать ему, в чём причина, прежде посмотри - а «надо ли ему это»? Готов ли он «исправиться»?

Любомудров попросил «посмотреть» своего знакомого, которому врачи поставили диагноз «рак» и якобы готового на всё, лишь бы вылечиться. «А измениться, возможно, отказаться от чего-то привычного и самого дорогого он готов?» - спросила я и получила ответ: «Да, конечно!»

Причина заболевания друга нашего режиссёра выражалась одним словом - «подкаблучник». Он настолько привык во всём подчиняться своей жене, что полностью повис на ней и его астральный образ напоминал расползшуюся медузу. Ну я сдуру и ляпнула: «Ваше выздоровление - в вашем уходе от жены. Станьте самостоятельным!»

- Да как же это? Да что вы! Да она же так за мной ухаживает! Я без нее никуда!… - то есть прямо-таки панический ужас.

«Ну и чёрт, то есть жена, с тобой! Помирай себе с богом!» -подумала я, но, естественно, ничего не сказала. Для виду обнадёжила, что с моей точки зрения, не всё так плохо, как говорят доктора, и возможно, он уже в скором времени поправится. А для себя решила: даже если тебя просят сказать правду, посмотри, что на самом деле от тебя хотят услышать. И «нечего метать бисер перед свиньями», иногда лучше дать то, что от тебя ждут.

Пройдёт год, и всё это мне понадобится, когда я буду находиться у смертного одра моего отца. До последней минуты я буду поддерживать «свою ложь», говоря, что у него обыкновенная язва, а не рак пищевода, и ему даже полезно немного поголодать - есть, мол, такой способ излечения. А он будет стараться поверить мне, и только в последний день своего ясного сознания передаст свою последнюю волю. А потом «уплывёт» в иной мир, хотя его больное тело ещё некоторое время будет томиться здесь, на Земле.

Но я, кажется, отвлеклась опять, унесясь воспоминаниями и рассуждениями в другие времена и к другим событиям. Просто в процессе работы над своими, с позволения сказать, мемуарами я как-то ярче вижу и осмысляю этапы своего пути. Раз уж появилась возможность оглянуться назад, а, как говорится, «лучше видится на расстоянии», мне становятся интересны ступени своего развития. Сейчас-то я зрелая, умная и опытная, но ведь, оказывается, совсем недавно была наивной и глупой. А что же я скажу, когда переступлю порог старости?