Теперь, входя в храм, он сразу искал глазами ее темной тенью бесшумно снующую фигуру. Она прислуживала в церкви: снимала со свечей нагар, протирала подсвечники и иконы, укладывала коврики под ноги священнику, помогала в свечном ящике, но как только начиналась служба, становилась на колени перед «своей» иконой, и тогда душа ее, видимо, уносилась далеко, творила молитву, и только подрагивающий уродливый горб, смещенный к левой лопатке, выдавал в застывшей фигуре признаки жизни. После службы женщина мыла полы в храме, вытрясала во дворе коврики, расставляла по местам скамейки и стулья.

Вскоре в разговоре со священником он узнал, что горбатую женщину зовут Вероника. Марии шел четвертый год, и надо было договориться по поводу крестин. Батюшка куда-то торопился и, назначив определенный день, сказал, что Вероника подготовит все необходимое для предстоящего таинства и расскажет, что требуется непосредственно ОТ родителей.

— Как зовут ребенка? — тихим, чуть надтреснутым голосом спросила женщина из-за прилавка свечного ящика.

— Ее зовут Мария. А крестную — Лия.

— Лия? — переспросила Вероника, — Она, надеюсь, православная?

— Да, да, конечно. Она из Грузии. Учится с моей женой в Сорбонне. Вас ведь зовут Вероника? А я — Кристиан МакКинли. Расскажите, пожалуйста, что нам нужно для крещения Марии? — И виновато прибавил: — Мы как бы люди не совсем церковные, и поэтому хотелось бы все знать, чтобы не выглядеть совсем уж неприобщенными…

Вероника не торопясь поведала Кристиану, что нужно для крещения, а он молча разглядывал ее лицо и, находя его даже некрасивым, поражался той нервной одухотворенности, которую оно излучало. Когда она принялась записывать для памяти все, что необходимо купить и принести в храм, он обратил внимание, что ее руки задрапированы тонкими хлопчатобумажными перчатками. Как врач он сразу поставил диагноз: полиартрит — и понял, что она не хочет выставлять на всеобщее обозрение изуродованные суставы пальцев и, возможно, ее горб — не врожденная патология, а нарушение обмена вследствие перенесенного стресса.

Глядя на ее склоненную в темном платке голову, он вдруг ощутил острую жалость к этой женщине, наверняка одинокой и живущей в церкви и церковью, как верный самоотверженный Квазимодо. Она внезапно подняла голову и, наткнувшись на его взгляд, вдруг отрицательно мотнула головой и горячо прошептала:

— Уверяю вас… я счастливей очень и очень многих…

Кристиан потом почему-то очень долго слышал этот обжигающий шепот, и перед глазами нет-нет да вставало ее странное лицо с какими-то неприбранными чертами, с глубоким умным взглядом опущенных уголками вниз глаз.

На крестинах Марии было много неожиданностей и курьезов. Во-первых, девочка, увидев батюшку, подумала, что этот бородатый дядька наверняка врач и она обречена на укол или анализ крови. Она вырвалась из рук Кристиана и выбежала из храма. Нашла в церковном дворике скамейку под развесистым деревом, взгромоздилась на нее, и отодрать ее от этой лавки никак не удавалось. Пришлось отступиться и подождать, когда девочке надоест сидеть.

Ждать пришлось недолго. Непоседливая Мария начала осваивать широкое многоступенчатое крыльцо, но входить в храм категорически отказалась. Ксюша, Кристиан и Лия были в отчаянии. И тут появилась Вероника. Она присела рядом с девочкой на ступеньку и, вытащив из-за пазухи небольшую иконку, что-то тихо стала ей говорить. Мария водила пальчиком по иконе, внимательно слушая слова Вероники, потом неожиданно перебралась к ней на колени, и снова Вероника, обняв девочку, шептала что-то ей на ухо. Потом Мария, вскочив с ее колен, задрала голову и долго смотрела на золотой купол храма. Попрыгав по ступенькам, она потянула Веронику за руку и повела в храм… Вероника делала вид, что сопротивляется, а Мария звонко смеялась, тащила ее изо всех сил и выкрикивала:

— Ну и трусиха! Не бойся! Смотри на меня: я же не боюсь. Батюшка очень добрый! Он нас научит Богу молиться, давай, давай!

Пораженные таким поворотом событий, родители и крестная, не дыша, почти крадучись, последовали за ними.

Второй казус произошел, когда погруженная батюшкой в купель Мария не пожелала оттуда вылезать. Она обрызгала всех стоящих рядом с головы до ног и потребовала, чтобы ее оставили в покое. Опять только Веронике удалось уговорить девочку вылезти из купели. Облаченная в кружевную крестильную рубашку и специально купленное белое длинное платье с такой же атласной шляпкой, она выглядела восхитительно. Когда стали прощаться, Мария категорически заявила, глядя на Веронику:

— И ты с нами!

Вероника обняла девочку и ласково ответила:

— Я сейчас не могу. А вот ты приходи почаще в храм, и мы будем видеться. А это тебе от меня, — и Вероника повесила ей на шею цепочку с изображением Девы Марии в маленьком изящном медальоне.

Растроганная до слез Ксюша обняла Веронику и вздрогнула, коснувшись рукой ее торчащего горба. Позже Кристиан попенял ей за это непроизвольное движение.

— Будущий врач, называется. Ты же обидела ее этим. Еще бы в сторону отпрыгнула, как от прокаженной! Запомни, что люди, имеющие подобного рода физические дефекты, страшно чувствительны к любым акцентам на собственные изъяны.

— Зато ты не сводил с нее восхищенного взгляда! — обиделась Ксюша. — И потом, она моего движения, причем абсолютно нечаянного, даже и не заметила…

Вечером, когда Марию, возбужденную прожитым днем, удалось уложить и родители с новообращенной крестной уселись ужинать, дверь гостиной открылась, и показалась сначала растрепанная рыжеволосая головка, а потом появилась и сама девочка с плюшевой собачкой, которую она волокла по полу за одну лапу. Когда она повернулась спиной, все увидели, что между лопаток под пижамкой торчит скатанное клубком полотенце.

— И что это за явление? — засмеялась Ксюша.

А Мария, прошествовав к столу, серьезно пояснила:

— Как будто я Вероника, а Тотошка — это Мария, которая капризничает и не хочет войти в церковь.

Девочка подцепила на палец изрядный кусок крема с торта и заявила:

— Сами торт едите, а Вероника в церкви полы моет.

— А ты откуда знаешь? — удивилась крестная Лия, красивая породистая грузинка.

— Она сама мне говорила, — облизывая палец, объяснила Мария. — Сказала, что она все время в церкви, потому что убирает ее, пыль вытирает, полы моет и батюшке кушать готовит. Поэтому, когда бы меня ни привели, я всегда ее увижу.

— А что еще тебе говорила Вероника? — спросила Лия, снедаемая любопытством, как той удалось уломать девочку резко поменять свое поведение.

Мария серьезно посмотрела на Лию, тяжело вздохнула, поправила съезжающий горб под пижамкой и тихо ответила:

— Вот когда тебя поведут креститься, тогда и узнаешь. Я попрошу Веронику, и она поговорит с тобой…


На следующий день Кристиан сразу после утренней операции поехал в цветочный магазин и, купив бледно-сиреневые орхидеи, отправился на улицу Дарю. Но Вероники в храме не оказалось.

— Она будет только к вечерней службе, — пояснила уже знакомая Кристиану приходская староста — сухонькая подвижная старушка. — Вероника вообще-то редко отлучается, а тут приехала в Париж семья, в которой она работала гувернанткой. Вероника ведь очень образованная, свободно владеет тремя языками, не считая ее родного — итальянского. Кстати, русскому языку, как она рассказывала, ее научил ребенок, у которого она была гувернанткой. Это русская семья, — старушка усмехнулась. — Все возвращается на круги своя. Теперь русские богатые семьи нанимают для детей французских, английских, итальянских гувернеров. Меня-то родители вывезли из России сразу после революции, грудным ребенком, и я ничего не знаю из той жизни. Но мама рассказывала, что в их семье у детей всегда были иностранные гувернеры.

Кристиан, неловко себя чувствуя, все же задал старосте храма бестактный, но по непонятным причинам терзавший его вопрос:

— Вероника пережила какое-то несчастье? И, видимо, совсем недавно?

— Да не так уж и недавно. Года четыре прошло… — охотно заговорила старушка. — Ну да… Два года она гувернанткой работала, около года здесь. Год в монастыре пробыла, сразу после смерти мужа. Его убили, расстреляли в упор у нее на глазах…

— А дети? — взволнованно спросил Кристиан.

— Сын взрослый остался. Но он от первого брака ее мужа. Своих детей у нее нет. Вот уж Господь не дал того, от чего она воистину вся расцветает. Она и в гувернантки-то пошла потому, что деток очень любит. И они к ней всей душой тянутся…

Старушка замолчала и начала пересчитывать свечи, а Кристиан, побродив по храму, снова вернулся к ней и спросил:

— А какой иконе я мог бы поставить свечку… за спасение ее души, чтобы ей легче стало?

Старушка проницательным цепким взглядом окинула Кристиана из-под очков и, неуловимо улыбнувшись, протянула ему толстую восковую свечу:

— Казанской Божией матери поставьте. Вероника ее особенно чтит. Можете молебен заказать.

Кристиан сделал все, как посоветовала старушка, и попросил ее передать Веронике орхидеи.

— Ох хорош букет, — причитала она, наливая воду в большую напольную вазу. — Как ей сказать, от кого цветы-то? В лицо вас знаю, а по имени, извините…

— Кристиан МакКинли. Она должна помнить. Вчера в храме были крестины моей дочери.

— Да, да, Марии, знаю, — закивала старушка. — Мне на всенощной Вероника говорила про нее и просила помолиться за рабу Божию Марию, принявшую крещение. Не волнуйтесь, все передам.

Кристиан вышел из храма и долго бродил по прилегающим к храму улочкам, думая о том, как каждодневно несет по ним свое неизбывное горе к Богу хрупкая женщина с припадающей нетвердой походкой, непосильной ношей уродливого горба и глазами, в которых боязливо прячется тлеющее безумие по утраченной любви…